Из реального комментария к Житию Дионисия, архимандрита Троице-Сергиева монастыря

Житие Дионисия, архимандрита Троице-Сергие­ва монастыря, сочинение авторское и датированное: над его составлением трудились между 1646-1654 гг. Си­мон Азарьин (казначей, а затем келарь Сергиевой оби­тели) [1] и священник Иван Наседка (служивший в то время ключарем Успенского собора Московского Кремля) [2]. В создании этого жития большая роль при­надлежит строителю Богоявленского Кожеозерского монастыря Боголепу Львову, [3] часто бывавшему в Мос­кве: это он уговорил Симона Азарьина приступить к жизнеописанию Дионисия; это ему Симон Азарьин посылал на суд черновой вариант Жития, который ос­тался неизвестным. Все названные лица, несомненно причастные к литературному и публицистическому труду, были еще непрофессиональными писателями: их сочинительство было прежде всего христианским под­вигом; при этом писание они сочетали с хлопотными обязанностями монастырской или церковной службы. Возможно, это определило интерес автора к реалиям и к свидетельствам современников и очевидцев опи­сываемых событий.

Преподобный Дионисий архимандрит Радонежский.
Икона из ризницы Свято-Троицкой Сергиевой Лавры

Включение в текст Жития Дионисия обширной за­писки Ивана Наседки вызвано стремлением Симона Азарьина убедить читателей в достоверности приводи­мых известий, и это выходит за рамки принятой в аги­ографии традиции ссылаться на «самовидцев» — субъек­тов чудесных видений или исцелений. Скорее всего, здесь сказывается привычка опираться на документы. Примечательно, что наиболее авторитетные списки Жи­тия Дионисия (ГИМ. Синод, собр. № 416 и РГБ. Тро­ицкое собр. № 700) сопровождаются списками грамот, направлявшихся в монастырь от царя и от патриархов, московского и вселенских, а также направлявшихся из монастыря в различные города, где формировалось на­родное ополчение против польско-литовских интервен­тов, начала XVII в. Об этих патриотических грамотах го­ворится и в тексте Жития, в разделе, составленном Иваном Наседкой.

При комментировании текста Жития Дионисия, который подготовлен нами для публикации в серии то­мов «Библиотеки литературы Древний Руси»[4], обращает на себя внимание упоминание реальных исторических лиц, знакомых нам по Вкладным книгам Троице-Сергиева монастыря, по «Истории», или Сказанию Авраамия Палицына, по Книге о новоявленных чудесах Сер­гия Радонежского и по Другим источникам.

В Житии Дионисия отражен монастырский быт. Уже во 2-й главе Жития сообщается: «И при его архимандричестве много церковников бысть, якоже и священников до 30, дияконов же иногда 15, а головщиков и крылошан на обеих крылосах до 27 на крылосе, а иногда и больши бываху. И тако церковь цветяше при нем устроением и чины церковными»[5]. В той же главе упоминаются ино­ки — уставщик и головщики, клирошане, будильники, старцы; в последующих главах — монастырские слуги, келарь (иногда «иконом»), калугер, пономарь, конархист, книгохранитель, священноинок, строитель (мона­стыря), святители, дьяконы, пустынник, постриженик, игумен, казначей, соборные старцы, священноиерей, протопоп, братия, служебники, отец духовный, лавра, клирики, сельские попы, трегубое пение (троестрочное), келия, обитель, уставы, аналой, посох пастырский, ере­тики, латынники, кадила, иконы, трапеза, многолетие, всенощное пение, бдение, святая литургия, молебен, свя­тые мощи... чудотворца Сергия, клобук и другие обозна­чения обитателей монастыря и сопутствующих им явле­ний и предметов. Предложенная выборка, своего рода терминологический словник, разумеется, не исчерпывает всего многообразия представленной в Житии Дионисия монастырской жизни, тем более что она дается не только в обычных, но и в экстремальных условиях осады иностран­ными интервентами.

Заметим, что в Житии названы монастырские слобо­ды: Клементьева, Сдужняя, Пушкарская; упоминаются приписные монастыри (Алатырский, под Симбирском, Троицкий в Казани, а также расположенные поблизос­ти: Нижний, или Подольский с Пятницкой церковью, Хотьковский. Неоднократно фигурирует Старицкий Богородичный монастырь, Кожеозерский Богоявленс­кий монастырь, Троицкое подворье в Богоявленском монастыре Московского Кремля; называются монасты­ри Рождества Богородицы во Владимире, Толгский в Ярославле, Печерский в Пскове, Кирилло-Белозерский, Новоспасский, Андрониев и Вознесенский в Москве.

Эти обозначения рассыпаны по всему тексту и из­влечены нами из всех 32-х глав. Встречаются между тем перечни, которые принадлежат составителям Жития. Во 2-й главе, например, Симон Азарьин с большим знани­ем так характеризует оснащение храмов после снятия осады: «...книги же и кадила и кресты, сосуды, патрахели, ризы, стихари и прочая утвари церковная строяше и в церкви отдаяше». Далее он сообщает: «Но и по смер­ти его (Дионисия. — О.Б.) крестов, кадил, сосудов цер­ковных и к ризному делу камок, тафт, дорогое, выбоек, крашенин, полотен преизлишек осталося...» Приведен­ные перечисления составлены так, как составлялись монастырские описи, описи имущества — церковной утвари и некоторых запасов. Здесь проявляется опыт ра­боты Симона Азарьина в должностях (казначея и кела­ря), причастных к учету и статистике.

В то же время Симон Азарьин показывает способ­ность оценить значение архимандрита Дионисия как на­читанного, книжно образованного человека. Он сообща­ет, что Дионисий «грамоте научен бысть» книгописцем Германом Стариченином (он известен как Герман Тулу­пов)[6] и Гурием Ржевитином; что он (Дионисий), будучи в Москве, «посетил торг, идеже книги продают»; что Ди­онисию доводилось в Москве служить литургию вместе с патриархом Гермогеном. Подробно биограф описыва­ет образ жизни Дионисия в монастыре: «всегда в церкве первый обреташеся и з братиею зжидашеся, образ всем дая собою»; приводится круг соблюдаемых Дионисием чтений и молитвословий: от псалтырного пения к чте­нию из Апостола и Евангелия, по частям, из акафистов, из Октоиха, Миней на весь год, из Триоди и т.д. Пред­ставляется мотивированным поручение московского царя Михаила Федоровича Дионисию с помощниками выполнить правку Требников и других богослужебных книг.

В главе 23-й читается в конце перечень произведе­ний, возникших в связи с обвинениями Дионисия с помощниками в еретичестве при проведении правки Требника. Среди этих сочинений царская грамота с по­ручением провести правку [7]; оправдательная речь архи­мандрита Дионисия [8], речь Арсения Глухого [9], речь Ива­на Наседки [10], обличение Антония Подольского [11], и два послания («епистолии») 1625 г. от патриарха александ­рийского Герасима [12] и от патриарха иерусалимского Фе­офана [13]. Подборка перечисленных произведений, как упоминалось выше, присоединялась к Житию Диони­сия в списках полной его редакции.

В главе 30-й сообщается, что архимандрит Диони­сий, «якоже молитвы, такоже и чтению прилежа... и не отлагаше от себя никогда же Бесед евангельских и апос­тольских». Это были «Беседы» в переводе Максима Гре­ка и Силуана, его ученика, причем «До сего же Диони­сия в дому Сергия чудотворца мало любили Максима Грека» [14]. Но Дионисий не только читал эти книги, он организовал их переписку и рассылку по монастырям и храмам вплоть до книгохранительницы Успенского со­бора Московского Кремля [15]. Здесь же рассказано о со­противлении со стороны «ленивых скаредников» — ус­тавщика Филарета и головщика Лонгина, выступавших против вводимых Дионисием нововведений.

Когда Дионисий был обвинен в ереси (за исключе­ние слов «и огнем» в конце молитвы на Богоявление), ему пришлось защищать свою правоту «в железах стоя» на длительных допросах; здесь он уверенно ссылался на «Богословие» Василия Великого и указывал на опечатки, допущенные в Служебниках, выпущенных в Москве в 1602 г. печатником Андроником Невежей [16]. В дальней­шем, в главе 29-й Дионисий проявляет незаурядную эрудицию, когда советует консервативному уставщику Филарету обратиться к творениям Дионисия Ареопагита, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и Иоанна Дамаскина, чтобы найти в них ответы на сложные бого­словские вопросы, в частности, о Троице. Этот совет был облегчен наличием книг названных авторов в монастыр­ском книгохранилище.

В разделе, написанном Иваном Наседкой, охаракте­ризована ведущая роль архимандрита Дионисия в орга­низации помощи беженцам и раненым, пострадавшим во время осады монастыря-крепости: «отведены и даны были болницы на раненых людей...поставлены были дворы и избы разные на странноприятельство». «И тех всех людей к душевному спасению и телесному здравию вина есть и промысленик Дионисий архимарит, а не ке­ларь Аврамей Палицын». Это противопоставление, воз­можно, объясняется тем, что Авраамий Палицын нахо­дился долгое время в Москве, а Дионисий неотступно пребывал в осажденном монастыре. Наиболее известное место Жития из данного раздела — о написании патри­отических грамот: «Писцы борзыя имеяша в келии, и от Божественных Писаний собираху учительныя словеса и писаша послания многая в смутныя городы...» Недаром лучшие списки полной редакции Жития сопровожда­лись грамотой от 6 октября 1611 г., текст которой, под разными заглавиями, публиковался неоднократно на­чиная с издания Канона и Жития Дионисия (1808) [17].

В этом же разделе необходимо отметить тревогу Ива­на Наседки за судьбу грамот, широко рассылавшихся по «смутным городам» и уже требовавших специальных розысков. Иван Наседка пишет Симону Азарьину: «И о таковых грамотах тебе, господину, допросити Алексея Тихонова [18]... он болши всех писывал такие грамоты — и на Рязань и на Север, и в Ярославль, и в Нижней Новъгород князю Димитрею Михайловичу Пожарскому, и к Кузме Минину, и в понизовские городы, и ко князю Дмитрею Тимофеевичу Трубецкому, и к Заруцкому под Москву, и в Казань, к строителю Амфилофию...» Далее следует совет искать те грамоты «в монастыре у вас» или в казне или «в Розряде в соборной келье...а в годех иска- ти во 7119-м и во 7120-м и во 7125-м» (то есть в 1611, 1612 и 1617 гг.). Далее Иван Наседка поясняет, для чего необходимы розыски грамот — через сорок лет после их составления, и рассылки. Заметим, что опасения Ивана Наседки оказались оправданными: уже в XIX в. ученые могли разыскать весьма редкие единичные списки гра­мот, притом переписанные с оригиналов в более по­здние годы.

Житие Дионисия позволяет обогатить представления о Троице-Сергиевом монастыре как о книгописном цен­тре, в котором переписывались сочинения Максима Гре­ка, правились богослужебные книги, создавались певчес­кие сборники, подобные Стихирарю на крюках: в нем назван инок Дорофей, которому посвящена глава 8-я Жития. Здесь о нем говорится: «по вся дни Псалтырь всю глаголаше... межи тем книги писаше; и многи книги ос­тавив по себе своея руки» [19]. Писавший патриотические грамоты Алексей Тихонов, упомянутый Иваном Насед­кой, был современником составителей Жития Диони­сия — он дожил до 1654 г. в отличие от Дорофея, скон­чавшегося в результате жестокого поста еще в 1614 г. Примечательно присущее Алексею Тихонову библио­фильство: в числе его вкладов в монастырь Сочинения Дионисия Ареопагита и две лицевые рукописи: Апока­липсис и Книга Козьмы Индикоплова. Судя по упоми­нанию имени распевщика и головщика Логина (Лонгина) в рукописях Троицкого собрания, его сочинения и интерпретации переписывались на месте и распростра­нялись за пределами Сергиевой обители [20].

В Житии Дионисия содержатся редкие по ценности сведения о троицких писцах, вернее, книгописцах и книжниках: оказывается, грамоты, рассылавшиеся по городам, переписывал подьячий, а не монах Алексей Ти­хонов (иноческое имя Авраамий он принял, видимо, пе­ред смертью: это следует из записи во Вкладной книге, где он назван монастырским слугой) [21]. Что касается, го­ловщика и распевщика Логина, который «в хитрости пения и чтения первый бяше», он был наделен неужив­чивым характером, тщеславием, заносчивостью и спо­собен был на оскорбительные поступки: в приступе яро­сти вырвал книгу из рук Дионисия, уронил аналой, поломал его посох — и все это во время литургии! Он вместе с уставщиком Филаретом грубо обличал Диони­сия, упрекая его в еретичестве и т.д.

Симон Азарьин приводит диалог между Логином и Дионисием в главе 29-й. Заслуживает пояснения совет, данный здесь Дионисием дерзкому Логину: «...и то, отче Логин, не тщеславие ли, не гордость ли, что твои учени­ки, да где ни сойдутся, тут и бранятца? И ты прочти себе в Никонской книге, когда был Асина пустынник, и тре­губое пение, еже и доныне есть троестрочное, от аггел Божиих навык, и потом возгордеся, и отступила от него бла­годать Божия, и дияволским прелщением взят бысть от бесов, яко Илья, на небо, и долу извержен бысть яко Си­мон волхв». Это место Жития Дионисия было давно за­мечено, его процитировал А.И. Рогов в известной хрес­томатии «Музыкальная эстетика Древней Руси» (М.,1973. С.66-68). Как оказалось, Дионисий советует гордецу Ло­гину принять во внимание горький пример жестокого наказания за гордыню составителя песнопений пустын­ника Асину, рассказ о котором он приводит из сборника «Пандекты» Никона Черногорца (часть 2, Слово 43). Сле­дует учесть, что в библиотеке Троицкого монастыря из­давна находилась эта книга, в списке XIV и XVI вв. [22]

Требует пояснения еще один из «безумных против­ников» архимандрита Дионисия — это уставщик Фила­рет, весьма пожилого возраста. За последние годы эта фигура привлекала к себе внимание историков. Б.М. Клоссу удалось установить, что еще при царе Иване Грозном дьякон Фома, впоследствии уставщик Фила­рет, служил в церкви Покрова в Александровской сло­боде, а в Троице-Сергиеве монастыре иночествовал бо­лее 50 лет [23]. С.К. Росовецкий усмотрел в позициях Филарета черты вольнодумства и стремился пояснить мотивы его противостояния архимандриту Дионисию. При этом он нашел в «Повести о царе Иване и старце» полемический подтекст, позволивший исследователю увидеть в реальном Филарете прототип безымянного головщика «Повести» [24].

Реальными лицами, названными не только в Житии Дионисия, но и во Вкладной книге Троицкого монас­тыря, оказались «слуга именем Никита Кучин» (его вкла­ды записаны под 1630, 1643 и 1660 гг.) [25], «слуга именем Иван Баборыкин» (денежный вклад под 1622 г.) [26], инок Антоний Корсаков (вклад 1630 г.) [27], Антоний Крылов, «что был на Москве в книжных справщиках», записан посмертно под 1630 г.[28], в 1630 г. записан также вклад чер­ного дьякона Закхея [29].

Некоторые имена встречаются не только в Житии Дионисия, но и Книге о чудесах Сергия Радонежского, над которой Симон Азарьин работал ранее и продолжал ее пополнять до конца жизни. Среди этих имен отметим инока Антония Яринского и Дионисия Бирягина [30].

Кроме того, общие персонажи оказались и в Житии Дионисия, и в Истории, или Сказании Авраамия Палицына. Это Томила Яганов и Роман Базлов [31]. Кроме того, у Авраамия Палицына назван еще Афанасей Ощерин, конюший, прогнавший трех слепых меринов из монастыря в надолбы «скудости ради корма» [32]. В Жи­тии Дионисия «Офонасей Ощерин» является в предпос­ледней, 31-й главе, в числе других монахов, которым, с оружием в руках, довелось во время осады монастыря «ратоватися крепце». Этих монахов пожелал видеть при­ехавший в Троице-Сергиев монастырь иерусалимский патриарх Феофан, незадолго перед тем заступившийся за осужденного архимандрита Дионисия. Афанасий, «зело стар сый и весь уже пожолтел, в сединах», отвечал смело на вопросы вселенского патриарха и даже пока­зал шрамы на голове и упомянул о шести свинцовых пулях, полученных от врагов. Патриарх благословил Афанасия и остальных ветеранов.

Как оказалось, Афанасий Ощерин был не чужд книж­ных интересов: в 1613/14 г. он делает в свой монастырь вклад: Устав, московской печати (видимо, это издание 1610 г. [33]). И в том же 1613 г. он делает еще один книжный вклад в Старицкий Богородицкий монастырь. Это Еван­гелие среднешрифтное, издание Анонимной типогра­фии, около 1555-1559 гг. На полях Евангелия владельчес­кая запись 1577 г. и более поздняя, начала XVII в.: «Лета 7121/1613 г. генваря 28 дал вкладу в дом Пречистые Бого­родицы в Старицкой монастырь евангелие тетро печат­ное старицкой строитель Афонасей Ащерин по своей душе и по своих родителех, а поминати и в сенаник и в литию, но писати убиеннаго Ондрея, убиеннаго Алексея, убиеннаго Иякима, иноку Поросковью, инока Феодорита, инока Афонасея, рабу Божию Феодосью. И вы, слу­жа божественныя литоргеи, Бога ради, не забудите мене, грешнаго, воспоминайте во святых своих молитвах, да и сами помиловани будете вовеки. Аминь» [34]. Скорее всего, названные «убиенные» были жертвами польско-литовской интервенции и Смутного времени.

При всей достоверности приведенных известий, в Житии Дионисия встречаются некоторые несообразно­сти. Например, перевод Бесед евангельских Максима Грека, 1524 г., отнесен к более позднему времени [35]. Здесь допущен анахронизм. Воевода Петр Петрович Головин поименован «дворянином государевым» — в докумен­тах его приход в Троице-Сергиев монастырь как будто не отражен. В монастырских описях также не записан клобук патриарха Феофана.

Особую роль в сочинении Симона Азарьина играют некоторые эвфемизмы. Например, автор с возмущени­ем сообщает о злоупотреблениях некоторых «совладею­щих», допускавших ложные земельные купли-продажи. Но ни одно имя здесь не названо, хотя Дионисий в до­кументах — грамотах и купчих — отмечает серьезные на­рушения: в них то и дело «дворы пусты показоваху», хотя это были населенные деревни и т.д. В главе 7-й появля­ется безымянный персонаж, которого автор называет греческим термином «иконом» (аналогичным по значе­нию «келарю»). Сообщается, что у иконома имелся не­кий «сродник», влиятельный и могущественный. По остроумному предположению Д.И. Скворцова, автора монографии о Дионисии, здесь подразумевался келарь Александр Булатников и его родственник Лаврентий Григорьевич Булатников [36]. Очевидно, Симон Азарьин избегал имен, опасаясь преследования со стороны бога­тых нарушителей или их покровителей.

Вместе с тем Симон Азарьин строго придерживался официальной политической легенды о посылке в Мос­кву патриарха иерусалимского Феофана, якобы избран­ного вселенскими патриархами для поставления патри­архом московским в 1619 г. Филарета. На самом деле приехавший в Москву патриарх Феофан добивался по­лучения помощи («милостыни») восточным монасты­рям, и он ее получил, а заодно, по просьбе московских властей, вмешался в судьбу осужденного на церковном соборе архимандрита Дионисия и восстановил на пат­риаршем престоле отца царя Михаила Федоровича Фи­ларета Никитича, только что вернувшегося из польско­го плена. Заметим, что эта версия об особой роли патриарха Феофана не нашла подтверждения даже в та­ком официальном сочинении Николая Спафария, ка­ким был его «Титулярник», 1672 г.

Составленное в середине XVII в. Житие Дионисия обычно воспринимается как один из поздних памятни­ков литературы Смутного времени. В самом деле, опи­сание тягот осады Троице-Сергиева монастыря пе­рекликается с Сказанием Авраамия Палицына, с рядом известных памятников, но все же это прежде всего аги­ографическое сочинение, в котором достоверное и ре­альное непременно должно сочетаться с чудесным, иде­альным. В Житии Дионисия идеальной доминантой представляется почитание Сергия Радонежского, кото­рый охраняет свою обитель и ее наставников. Но, по­жалуй, возможно найти еще одну реалию, которая на­стойчиво повторяется на протяжении всего Жития. Это образ Богоявления. Так, став священником, Дионисий служил в церкви Богоявления в селе Ильинском, под Старицей. При исправлении богослужебных книг Дио­нисий вносит правку в концовку молитвы на освяще­ние Богоявленской воды. Наконец, он бывает на Тро­ицком подворье Богоявленского монастыря в Кремле. И даже его отпевание состоялось в церкви Богоявления за Ветошным рядом в Москве, хотя погребение совер­шилось в Троице-Сергиевой обители. В Кожеозерском Богоявленском монастыре Житие Дионисия правил Боголеп Львов по просьбе Симона Азарьина.