XVII. Слово на Сретение Господне

СЛОВО

Счастлив был старец Симеон, что в старости своей приближаясь к концу жизни обрел для себя утешение. О сколь нужно оно в таковых летах! когда человек ослаб телом, чувства мало что уже действуют; все, что в младости бывает приятным и увеселительным, все то уже для него неприятным и скучным становится. Ибо и самый дух, по слабости телеснаго состава, отягощается, и живность свою теряет. О сколь нужно в таковых летах утешение!

В чем же найти оное в сем скучном положении? Посмотрим мы на Симеона; посмотрим на Анну. Они кажутся быть благодушны и спокойны. Один хотя исходную, но радостную Господеви воспевает песнь: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко! с миром (Лук. гл. 2, ст. 29). Другая, в тоже время, говорит Евангелие, приставши, исповедашеся Господеви (Там же ст. 38); то есть, с спокойным Его благодеяний признанием хвалу Ему приносила. Откуду вам, благословенные старцы! столь веселый дух при скучном последних ваших дней времени? Сей вопрос решит Евангелие, которое говорит, что Анна восемьдесят четыре года в чистом и целомудренном вдовстве постом и молитвами служила Богу день и нощь (Лук. гл. 2, ст. 37). Без сумнения, что и Симеон в таковых же святых упражнениях препроводил всю свою жизнь. О! так не для чего удивляться, что они при старости были спокойны и радостны: не для чего удивляться, что они посеяв за благовременно доброе семя, не только увидели оное возрасшим, но дождались и самыми его плодами наслаждаться. Ибо истинно есть слово, что кто что посеял, то и пожнет (2 Кор. гл. 9, ст. 6): Какова младость; таковой надлежит быть и старости: что покажем в следующем разсуждении.

Обыкновенно есть некоторым людям, что они, собирая и храня имения, хотя более по пристрастию к нему, однако во извинение свое говорят: что берегут то на старость, дабы при изнеможении сил, и при невозможности какую либо понести работу, или отправлять должность, чтоб в таком нужном случае было чем пропитаться. Пусть так! хотя сие некоторым образом предобидно провидению Божию и о последней птице промышляющему; но пусть так! да почтож менше помышляем мы о том, дабы при последних наших днях сохранить нам непорочность духа, чтоб возможно было нам из света сего выйти с благодушием, и праведному Судии предстать с благим упованием? Почто о сем меньше помышляем? Разве сие не столь нужно, как то, чтоб при старости было чем тело уже почти полумертвое пропитать?

Сие заблуждение человеческое есть самое опасное. Сколько б мы ни собрали имущества ко удовольствию телесному, однако совсем тем в краткое время по неизбежимым судьбам жизни нашей кончиться надобно; да и самое собранное на безчисленные годы имущество, и сами не знаем, кому оставим. Но предлежит после сего другая жизнь некончаемая, где каждаго жребий должен быть или самый счастливый, или самый несчастливый. И как сие зависит от нас самих, благими ли делами препровождаемы, или отягощены злыми делами предстанем мы суду Божию, то и заключается величайшая в том важность, чтоб заблаговременно надлежащее к тому зделать нам предуготовление.

Человек не совсем развратный, и безсмертию души верующий, не так, чтоб о сем никогда не помышлял, но другое в сем случае стречает для себя искушение. Еще, говорит он сам в себе, еще довольно остается времени к таковому приуготовлению. Вот еще лета мои не престарелы: еще не малое время мне прожить надежда предвидится. Когда наступит старость, она сама мне поможет прилежно помыслить о жизни грядущей; когда все в свете лестное для меня по самым летам скучным покажется, тогда тем самым будет способнее обратить мысль к одним небесам. А теперь еще веселостям житейским надлежит дать место, чтоб не лишить себя удовольствия приятнейших случаев, и не показаться прежде времени с лишком набожным, и не прослыть от других суевером. О искушение, тем опаснее, что кажется оно людям обыкновенно, и как бы сродно!

Я не хочу доказывать сколь оно есть неосновательно. Ибо вы сами всякой почти день своими очами видите, что смерть не ожидает старости, и не поступает по нашим расположениям. Те, кои в самом были цвете юности, неменьше возхищаются, как и престарелые: и в самое то время; когда мысль их была занята веселостями света сего, в самое сие время труба Архангельская возгремев, открыла им путь к вечности. Нет нужды сие доказывать. А потому во всякое время, млад ли кто, или стар, помышлять о сем всеприлежно надлежит. Но паче в то время, которое по нашему слабому разсуждению кажется к тому быть не свойственно, то есть в младости. В старости, когда тело ослабнет, чувства разстроятся, болезни отяготят, нет нужнее для подкрепления и ободрения человеческаго, как соблюсти спокойствие духа и совесть незазорную. В чем лучшую и надежнейшую в таковое время найти для себя подпору?

Но думаете ли вы, чтоб сие сокровище в старости можно было приобресть, когда все младыя лета истощены в страстях, в мотовстве, в развратности? Думаете ли вы, чтоб сей сладчайший плод мог созреть к осени и к зиме, когда в благоцветущую весну пренебрежено посеять доброе семя, или оное предохранить от излишняго лияния дождей, и от жжения солнечнаго вара? Нет, нет! Сие великое здание, чтоб в своем великолепии было устроено, надобно заблаговременно и со многим трудом приуготовлять к тому материал. Младыя лета в развратности препровожденныя что предуготовят для старости? Для тела болезни, которые, яко многими летами запущенные, должны быть и мучительны и неизлечимы. Для души зазор и тягость. Вообразит она тогда, что должности возлагаемые или пренебрежены, или были отправляемы с нерадением, никто не обязан никаким благодеянием и любовию, а напротив премногие обиженные жалобы и поношения произносят, нет никого ни друга ни доброжелателя, жена в разстройстве, дети в распустности, дом в разорении, никакая Христианская должность не исполнена, одни предстоят пороки и преступления, которыя никогда истинным покаянием не были очищены. Все сие воображая в горести душа, престарелостию притом и болезнями тела угнетаемая, в каком будет положении? Она прежде времени будет видеть ад пред собою отверзстым, и мечь правосудия Божия над главою своею висящий.

Но представьте напротив человека, который в младых летах и во все жизни своея время, хранил воздержание и по телу и по душе, должность Христианскую исполнял с набожностию и благоговением, звания возлагаемыя проходил с правотою и ревностию, был к вышшим почтителен, с равными любовен, к нижним благодетелен, дом видит свой в устройстве, детей порядочно воспитанных, жену его искренно любящую, от всех себя хвалима и почитаема; представьте, что таковому человеку причинит наступившая старость? Он будет благодушен и спокоен; да и самую смерть сретит с духом небоязненным. Ибо он себя приобучил воли Божией повиноватися с радостною сердца наклонностию: он, когда отверзутся ему смертныя врата, узрит небо отверзсто, и Ходатая своего седяща одесную Бога. Сим зрелищем пораженный, с Симеоном возопиет: Ныне отпущаеши, Владыко! раба Твоего с миром (Лук. гл. 2, ст. 29). О блажен таковый человек и в жизни сей и в будущей: Здесь он был всеми любимь: отселе преходит в царство любви. Здесь был спокоен: отселе преходит на упокоение вечное. Здешняя жизнь была для него не отяготительна, тамошняя блаженна.

О сем то, благочестивии Христиане! размышлять мы всегда одолжаемся. Но не должны упускать времени. Постараемся облегчить тягость старости, и уменьшить или истребить страх смерти. Сие зависит от порядочнаго всех наших, а особливо младых лет, препровождения. Ибо кто что посеял в младости, то и пожнет в старости. Аминь.

Говорено в Чудове монастыре 1783 года.