VII. БОЛЬНИЦА МОНАШЕCКО-СТРАННОПРИИМНАЯ И КЛАДБИЩА — 269

VII

БОЛЬНИЦА МОНАШЕCКО-СТРАННОПРИИМНАЯ И КЛАДБИЩА

Кладбище явилось в лавре, разумеется, с первым в ней покойником, а больница в собственном смысле слова (после больницы в несобственном смысле слова – для «старичков», о которой см. выше, стр. 217) заведена в ней только в весьма недавнее сравнительно время. Но не имея никакой связи по времени, или хронологической, они имеют тесную связь между собою по существу: лежащий в больнице должен помышлять о кладбище, и большая часть лежащих в больнице действительно и отправляется на кладбище.

До Петра Великого у нас совсем не было врачей (за исключением врачей иностранных, которые выписывались из-за границы для самих государей), а поэтому вовсе не могло быть у нас и больниц в собственном смысле слова. Со времени Петра Великого, заведшего обучение медицине при трех учрежденных им главных военных госпиталях – Московском, Петербургском и Кронштадтском, – у нас явились свои врачи. Но в продолжение всего ХVIII столетия, несмотря на основание в 1755 году Московского университета с медицинским факультетом, размножение числа врачей шло весьма небыстро, вместе с чем весьма небыстро могли размножаться в России и больницы. Первый врач явился в лавре не столько для самих монахов, сколько для учеников заведенной в ней семинарии. Этот семинарский врач упоминается под 1747 годом (в ведомости расходов лавры на сей год, причем о большой еще редкости врачей у нас в то время дает знать огромное получавшееся им жалованье – 400 рублей в год против 230 рублей, которые получали ректор и префект)¹. Но после приобретения врача далеко не вдруг явились больницы, и именно спустя очень значительное время после сего явилась больница семинарская, и спустя довольно значительное время после семинарской больницы явилась больница монастырская: первая заведена была в 1797 году, а вторая – после первой (с 1814 г. ставшей больницею академическою), в 1828 году. Монастырская больница помещена была в Донском, или Варваринском, корпусе.

При самом преподобном Сергии и долгое время после него, до 1556 года, братские келлии стояли в монастыре довольно тесным четвероугольником вокруг Троицкого собора. Должно со всею вероятностию думать, что братия монастыря и сторонние лица, желавшие погребаться в монастыре, были погребаемы не по-за кельями, или, так сказать, на задворках монастыря, а внутри четвероугольника келей, вокруг церкви, и что вышли из этого четвероугольника келей лишь тогда, когда уже совсем не стало в нем места (известны некоторые примеры погребенных в монастыре до 1556 г. в таких местах, которые должны были приходиться вне четвероугольника)². Когда в 1556 году братские келлии были отодвинуты к стенам монастыря и когда между тем число мирян, желавших погребаться в монастыре, очень увеличилось, то, можно сказать, весь монастырь, за исключением северной его стороны, превратился в одно сплошное кладбище. В XVI–ХVII столетиях весь монастырь, за исключением северной стороны, на которой были монастырские житницы, дворец государев, Оружейная палата и кузница, покрыт был рядами могил, между которыми оставались только дороги для прохода (представляла из себя сплошное кладбище и вся та обширная площадь, которую заняла построенная в конце ХVII столетия нынешняя трапеза, ибо она была поставлена не на месте прежнего корпуса келей – линию последнего указывает остающийся от него Варваринский корпус, – а впереди, на незастроенной и сплошь занятой могилами площади перед корпусом).

Оставался монастырь сплошным кладбищем и до не особенно давнего времени. И однако вовсе почти совсем нет в нем теперь надгробных памятников не только древних, но и старых. Простое объяснение сего есть то, что он очищаем был от памятников. В 1722 году (от 12 апреля) Петром Великим был выдан указ, чтобы у приходских церквей и в монастырях надгробные каменья сравнять с землей, и во исполнение сего указа должно было последовать очищение монастыря от памятников. После Петра, когда указ его пришел в забвение, монастырь снова сделался было сплошным кладбищем. Но новое очищение его от памятников, по предписанию ли высшего начальства или сам собою и только по дозволению митрополита, произвел наместник Антоний в начале своего наместничества, когда он вообще очищал монастырь от грязи, доставшейся ему от его предшественника.

В настоящее время в монастыре четыре кладбища – у Смоленской церкви, у Успенского собора, с восточной стороны Духовской церкви, и по южной стороне трапезы против Михеевской церкви. Три последних кладбища суть старые кладбища (середнее из них, у Духовской церкви, остается без особой ограды), а первое кладбище есть новое, устроенное в начале сороковых годов ХIХ века. Несколько старых надгробных памятников сохранилось на Успенском кладбище (против западной половины южной стены)³.

В прежнее время именитые и богатые люди имели великое усердие к тому, чтобы быть погребенными в Троицком монастыре, у преподобного Сергия. Вследствие сего в Троицком монастыре было погребено по тому или другому количеству лиц из множества знатных родов. Но людей известных исторически погребено у Троицы очень немного. Из старого времени можем назвать четверых. Это, во-первых, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, сначала слуга Тушинского царька, а потом товарищ князя Пожарского по освобождению Москвы от Поляков, скончавшийся 24 июня 1625 года и погребенный под западной папертью Троицкого собора (в третьей от входа с юга палатке)⁴. Во-вторых, Прокопий Петрович Ляпунов, убитый казаками под Москвой 22 июля 1611 года, сначала погребенный в Москве при Благовещенской церкви, на Воронцовом поле, а к Троице перевезенный сыном (а может быть, и по распоряжению царя Михаила Федоровича, ибо вместе с ним перевезен и погибший вместе с ним его защитник от казаков Иван Степанович Ржевский) в 1613 году; могила его находилась у паперти Успенского собора, которая была у сего последнего с западной стороны и именно во втором ряду на правой руке от лестницы на паперть, бывшей с южной стороны (в одном XVII века списке надгробных надписей читается: «идучи из паперти церкви пречистыя Богородицы, т. е. Успенскаго собора, у лестницы, на левой стороне род Булатниковых; в другом ряду от мосту, т. е. от той же лестницы, Дмитрий Федорович Скуратов, представися 136 (1627) году ноября в 26 день, Прокофей Ляпунов да Иван Ржевской, убиты 119 (1611) года, июля в 22 день»). В-третьих, боярин Михаил Борисович Шеин, мужественно защищавший Смоленск от Сигизмунда в 1609–1611 годах, но в 1634 году (28 апреля) за неудачное ведение войны против сына Сигизмундова Владислава казненный (по мнению некоторых – несправедливо) как изменник; его могила находилась подле алтарной стены Духовской церкви⁵. В-четвертых, правнук предшествующего, боярин и полководец Петра Великого Алексей Семенович Шеин, скончавшийся 12 февраля 1700 года; его могила находилась близ могилы прадеда. Из новых известных людей можем назвать одного – Ивана Сергеевича Аксакова, скончавшегося 24 января 1886 года; могила его на Успенском кладбище. Из людей известных не вообще, а в сфере духовной может быть назван протоиерей Петр Спиридонович Делицын, бывший профессором академии в продолжение 45 лет и скончавшийся 30 ноября 1863 года; могила его также на Успенском кладбище (о других академических см. в главе X, академическое кладбище)⁶.