ГЛАВА XIV. Друг святителей

ГЛАВА XIV
Друг святителей

Духовное злато и медницы. Светильник в пустыне. Церковные смуты
на Востоке. Святитель Алексий в Царьграде. Буря на Черном море.
16 августа. Исполнение обета. Памятник исцеления Тайдулы.
Мысль Святителя. «От юности я не был златоносцем». Предложение
высокого сана и отречение от него. Уроки мудрости духовной.
Честолюбивый архимандрит. Кончина Святителя Алексия и скорби
Русской Церкви. Преподобный Дионисий Суздальский. Пророчество
Сергиево. Переписка Святителя Киприана с Преподобным Сергием.
Пророчество исполняется. Пимен и Киприан. Гнев Великого Князя.
Удаление и возвращение митрополита Киприана
(1354 – 1391 )

Радуйся, смирением возвышаемый…

Акаф. 1. Ик. 8

Радуйся, ничесого на небеси и на земли,
разве Христа Иисуса, видети желавый.

Акаф. 1. Ик. 9

До сих пор мы говорили о деяниях игумена Радонежского только в тесном кругу иноческой жизни, мы видели в нем пустынника, великого подвижника, великого наставника иноков, теперь скажем о нем как служителе Церкви Христовой и гражданине земного отечества. С благоговением взирали мы на его иноческие подвиги, с благодарною любовию посмотрим теперь на деяния его как православного Русского человека. И мы увидим в нем друга святителей, советника Князей, печальника всей Русской земли. «Мудрость, – говорит один писатель, – соединяясь со смирением, образует тот духовный разум, который святые Отцы называют порождением искушений, или плодом опыта духовного». Это дивное свойство святых подвижников привлекает к ним сердца как простых людей, так и сильных земли; к ним идут Князья и вельможи, идут и мудрые пастыри Церкви, почитая для себя великою милостию Божией беседовать с такими подвижниками и укреплять себя в трудные минуты жизни, под тяжестью великих трудов, утешением их слова благодатного. Справедливо Исаак Сирин называет слово опыта духовного золотом, в поте лица приобретенным, а слабое слово человеческого рассуждения без опыта – медницею; первое, по его прекрасному сравнению, подобится живой воде ключевой, а последнее – воде, на стенах написанной!¹¹⁷

Дорого ценили мудрое слово Преподобного Сергия современные ему Святители и Князья Русской земли. Его имя – «яко священие некое обношашеся» в устах всякого чина людей: от Великого Князя и бояр до последнего простолюдина, жившего в пределах Московского княжества. В этом отношении пустынник Радонежский был для своего времени тем же, чем были древние Пророки, с которыми и сравнивает его блаженный Епифаний. Готовился было сему великому светильнику Церкви и отечества и высший свещник, но «непреложный жребий его, по прекрасному выражению Московского святителя Филарета, был – из пустыни светить престолам, а не с престола светить Церкви и государству». Вот почему «самое послушание, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы расстаться с сладкою для него пустынею»°¹¹⁸.

В 1354 году Святитель Алексий был утвержден от Вселенского Патриарха Каллиста в звании Митрополита Всероссийского.° В том же году, как знают читатели, Преподобный Сергий был возведен в сан игумена. С сего времени тесная дружба соединила их союз любви, и эта святая дружба не прекращалась уже до самого гроба. Они вместе делили и радость и горе, вместе служили Церкви и родной земле. Едва Митрополит Алексий возвратился в новом сане из Царьграда, как его смирение омрачилось смутами на Востоке. Патриарший собор в Константинополе, уступая требованию западнорусских князей°, поставил некоего Романа митрополитом Западной Руси.° Роман, не довольствуясь Галицией и Волынью, потребовал доходов от Тверского Епископа. Но и в Киеве не приняли Романа, а Тверской Епископ, несмотря на желание своего Князя, не хотел иметь никакого сношения с Романом.° Россия, почитая законным Митрополитом только Алексия, встревожилась. Чтобы положить конец этим смутам и тревогам, смиренный Святитель вынужден был в 1356 году снова отправиться в Царьград. Туда же явился и Роман. Патриарх подтвердил Роману, чтобы он был митрополитом только Литвы и Волыни, а Алексию предоставил считаться Митрополитом Киевским и Великой России. На возвратном пути из Царьграда блаженный Святитель встретил новое бедствие. На Черном море поднялась страшная буря – волны катались как горы, и корабль каждую минуту готов был исчезнуть в страшной пучине. Все бывшие с Митрополитом отчаивались в спасении. Святитель молился, молился усердно; он дал обет соорудить храм во имя того святого, которого память будут праздновать в день высадки пловцов на берег. Господь услышал молитву Святителя, настала тишина, и корабль благополучно пристал к берегу 16 августа. И так Святитель стал теперь должником Всемилостивому Спасителю.° Скопившиеся в его отсутствие дела по управлению Церковью замедлили исполнение сего обета.

Прошло пять лет. Митрополит нередко посещал своего пустынного друга, Преподобного Сергия, и совещался с ним обо всем, что касалось церковных дел.

В одно из таких посещений Святитель сказал игумену:

– Возлюбленный! Хочу просить у тебя одного благодеяния и надеюсь, что твоя любовь не откажет мне в этом.

– Мы все готовы служить твоей святыне, – смиренно отвечал Сергий, – ничто тебе не возбранено в моей обители.

– Хочу, – продолжал Митрополит, – исполнить мое давнее обещание построить монастырь в честь нерукотворенной иконы Спасителя°, – и Святитель рассказал о том, что было с ним на Черном море.

– Доброе дело затеял ты, – сказал пустынножитель, – помоги тебе Господь выполнить его! А чего потребуешь от сына твоего – все готово для тебя¹¹⁹.

– Уступи же мне своего возлюбленного Андроника в настоятели для этой обители°, – сказал тогда Митрополит.

– Твоя воля, – отвечал Сергий, и Святитель, наделив обитель Пресвятыя Троицы милостынею, тогда же взял с собою в Москву Преподобного Андроника. Обитель была основана в 1361 году на берегу Яузы°.

В 1365 году Святитель Алексий основал обитель в самом Кремле в честь чуда Архистратига Михаила, на месте, подаренном ему татарскою царицею Тайдулою.° Это был благодарный памятник чуду, совершившемуся над сею царицею 6 сентября. И для Чудова монастыря, по свидетельству Преподобного Иосифа Волоколамского, Митрополит Алексий «испросил честных старцев у Сергия», а других взял из иных монастырей. И эти иноки «жили иночески, жизнию духовною, так что многие приходили к ним, старые и юные, и получали пользу»¹²⁰.

Мудрые советы смиренного старца и его святая равноангельная жизнь подали Святителю мысль приготовить в лице Сергия достойного себе преемника первосвятительской кафедры. Чувствуя ослабление старческих сил своих, он хотел поступить по примеру своего предшественника, Митрополита Феогноста, который еще при жизни, вместе с Великим Князем, просил Патриарха не назначать себе другого преемника, кроме него, то есть Алексия.

И вот он вызывает к себе в Москву Преподобного Сергия из его любимого уединения. Пеший идет старец игумен к своему другу Митрополиту. «До глубокой старости любил угодник Божий труды, – замечает при этом летописец, – и никогда не ездил на конях, а всегда ходил пешком»¹²¹.

С любовию встречает Святитель пустынного гостя. Среди беседы он вдруг приказывает принести золотой «парамандный» крест°, украшенный драгоценными каменьями, и дарит его Сергию. Смутился смиренный любитель нищеты. Ему и на мысль не приходили такие почести.

– Прости мне, владыко святый, – говорит он с глубоким поклоном Святителю, – от юности я не был златоносцем, а в старости тем паче желаю в нищете пребывать.

– Знаю, – отвечает ему старец Митрополит, – знаю, что таково всегда было твое житие, но теперь покажи послушание и прими от нас сей дар в благословение.

Сказав это, он своими руками возлагает на Сергия золотой крест, «как бы в знак обручения святительского сана»¹²², и говорит ему: «Ведаешь ли, Преподобный, для чего я теперь призвал тебя и что хочу сделать с тобою?» «Почему могу знать это, господин мой?» – скромно отвечал смиренный Сергий. «Держал я, – говорит Святитель, – Богом врученную мне митрополию, сколько Ему, Господу, было это угодно, теперь вижу, что близок мой конец, не знаю только дня моего скончания. Я желал бы, пока сам жив, найти человека, который мог бы после меня пасти стадо Христово». Тут Митрополит упомянул, что на его место, вероятно, будет назначен Киприан°, но что он совсем не знает этого человека и потому не может спокойно положиться на него. «В тебе вижу я мужа, достойного править слово истины, – продолжал он. – Знаю достоверно, что все – от великодержавного до последнего человека – тебя пожелают иметь своим пастырем. Теперь, заблаговременно, ты почтен будешь саном Епископа, а после исхода моего и престол мой восприимешь».

Глубоко смутило смиренномудрую душу Сергия столь неожиданное предложение старца Святителя; с великим уничижением, даже со скорбию он стал отрекаться от предлагаемой ему чести: сан святительский казался ему бременем не по силам. «Прости мне, владыко святый, – говорил он, – ты хочешь возложить на меня бремя свыше меры моей, ибо кто я, грешный и худейший паче всех человек? Нет! Ты не найдешь во мне чего ищешь!»

Долго Святитель уговаривал Сергия принять великий сан; он приводил ему примеры из житий святых и убеждал словами Священного Писания, но все было напрасно – смиренный пустыннолюбивый Сергий никак не мог примириться с мыслью о принятии на себя архиерейского сана и наконец решительно сказал своему другу Святителю: «Владыко святый! Если не хочешь ты отгонять моей нищеты от твоей святыни, то не говори больше об этом моей худости, не дозволяй и другим побуждать меня к тому – поверь, что невозможно найти во мне того, чего желаешь ты»¹²³.

Тогда прозорливый Святитель увидел, что если он еще будет настаивать на своем желании, то заставит Сергия удалиться в какую-нибудь безвестную пустыню, и, опасаясь, чтобы совсем не скрылся светильник, тихим светом озарявший и благодатною теплотою согревавший его паству, переменил разговор. Утешив старца словом отеческой любви, он отпустил его с миром в обитель.

Исполненный глубокого смирения отказ Преподобного Сергия от святительской кафедры всегда останавливал на себе благоговейную мысль писавших о его житии. Соберем здесь уроки духовной мудрости, извлеченные пастырями Церкви из сего поступка Сергиева.

«Кто может изъяснить сию священную распрю? – рассуждает Московский святитель Филарет. – Духовный же, по слову Апостола, востязует убо вся, а сам той ни от единаго востязуется (1 Кор 2, 15). Мы только знаем от того же Апостола, что комуждо же дается явление Духа на пользу (1 Кор. 12, 7): и один дар нельзя переменить на другой по произволу».°

«В этой духовной борьбе, – говорит другой святитель Московский, митрополит Платон, – один старался одержать победу над другим, а сей другой старался одержать победу над самим собою, – и оба остались победителями! – Один дал верх и торжество своему смиренномудрию; другой, уступая изволению Духа Божия, управляющего сердцами праведников, как бы возложил венец славы на смиренного подвижника! Редкая вещь! Чего другие, подстрекаемые честолюбием, всеми мерами ищут, того всемерно отрицается и избегает праведник! Но не позволим себе думать, будто Сергий в сем случае воспротивился званию Божию. Нет, он исполнен был Святаго Духа, Который управлял его душею и располагал ее к тому, чего требовала его добродетель и польза других».°

Третий архипастырь, Херсонский архиепископ Никанор, рассказав сию историю в поучение своим слушателям, с горечью восклицает: «А мы кто? Златоносцы, недостойные быть келейниками у Преподобного, и носим сии златотканые одежды, и тяготу, и высший долг архиерейства!.. И больно нам за наше недостоинство, когда читаем все это в житии Преподобного Сергия!.. Что же делать? Бежать ли всем в пустыню?» – вопрошает проповедник-святитель. И указав на многих святых Божиих, свято поживших и Богу угодивших в высоком сане и звании, среди богатства и блестящей обстановки, указав на того же Святителя Алексия, который «вот тоже носил золотой крест, камнями дорогими украшенный», заключает, что не во внешности дело, а в смирении, что лучше всего в сем случае следовать заповеди Апостола Христова Павла: каждый поступай так, как Бог ему определил, и каждый, как Господь призвал (1 Кор. 7, 17). Так святой Апостол не только заповедует, но и повелевает по всем церквам¹²⁴.

«Великий отец наш Сергий, – говорит святитель Филарет, – как бы в некоторое вознаграждение Православной Церкви за то, что не отдал ей в Епископство самого себя, в обилии возращает под сению своею сынов послушания и разума духовного, которых потом избрание церковное призывает к Епископству»¹²⁵.

Чтобы понять, почему Митрополит Алексий так настойчиво желал иметь Преподобного Сергия своим преемником, должно знать, что Великий Князь Дмитрий Иоаннович был увлечен пристрастием к своему любимцу, духовнику и хранителю его великокняжеской печати, Новоспасскому архимандриту Михаилу°, и желал его видеть на Московской кафедре. Этот Михаил, или, как его прозвали, Митяй, был человек видной наружности, с громкой и чистой речью, хорошо толковал силу книжную, знал все старинные повести, книги и притчи и обо всем рассуждал красноречиво. Но, щедро наделенный дарами Божиими, он плохо помнил, что все это не его, был горд, самонадеян и заносчив.

Великий Князь не раз просил Митрополита Алексия – и сам, и через Серпуховского князя Владимира Андреевича, и через ближних бояр Святителя, – чтобы он благословил Митяя после себя на митрополию. Но Святитель хорошо знал дурные свойства Новоспасского архимандрита и говорил Князю: «Митяй еще недавний монах – надобно ему запастись духовным опытом и потрудиться в монашестве. Если даст Бог и Святейший Патриарх с собором благословит, то пусть будет, а я не могу благословить его». Если бы не это пристрастие Великого Князя к своему духовнику, то и Святителю Алексию не было бы особенной нужды так заботиться о преемнике, потому что еще в 1376 году был посвящен по просьбе Литовских Князей в сан Митрополита Киприан, с тем чтобы по смерти Алексия он стал Всероссийским Митрополитом. А перед волею Патриарха благоговели и Алексий и Сергий. Богомудрый Сергий видел, что принять предлагаемый сан в таких обстоятельствах значило увеличить церковные смуты или взять на себя тяжкое дело умиротворения этих смут; глубокое смирение старца не приняло на себя и этого подвига. Все, что мог он взять на себя для блага Церкви, он сделал: он убеждал Великого Князя принять Киприана, выставляя на вид вредные последствия разделения митрополии Русской. Но Великий Князь был недоволен Киприаном за то, что он еще при жизни Святителя Алексия, в 1376 году, позволил себе приехать в Москву в звании Митрополита Всероссийского, но, понятно, не был здесь принят и должен был удалиться в Киев, где и жил.

12 февраля 1378 года не стало Святителя Алексия... С его кончиною начинаются скорбные времена для Русской Церкви, до того скорбные и смутные, что некоторые повествователи, излагая историю этого времени и обращая внимание только на внешний ход событий, без надлежащей оценки нравственного характера тогдашних деятелей, обвиняют в корыстолюбии, честолюбии и других человеческих немощах даже таких лиц, которые за свою святую жизнь Самим Богом прославлены и Церковию чтутся в лике святых Божиих... И тем выше, чище и светлее выступает в этот смутный период церковной жизни святая личность смиренного игумена Радонежского, тем важнее то служение, его личное участие в тогдашних событиях, что он дает беспристрастному историку верное руководство для надлежащей нравственной оценки лиц и событий, дает возможность избрать верную точку зрения на того или другого деятеля и сказать слово правды, сколько беспристрастное, столько же и безобидное...

По cмерти Cвятителя Алексия и сам Великий Князь, и многие из знатных людей¹²⁶ снова предлагали Преподобному Сергию принять святительский жезл, но Преподобный опять указал на Киприана как законного Архипастыря; а когда Великий Князь не согласился на это, то он указал на Суздальского епископа Дионисия как человека наиболее достойного сего сана¹²⁷. Но Великий Князь опять обратился мыслию к своему любимцу – Новоспасскому архимандриту, и Митяй избран в Митрополиты. Этот гордый человек не хотел даже соблюсти должного приличия в своем положении. Еще не посвященный в сан святителя, он облачался в митрополичью мантию, носил белый клобук и золотой крест с украшенным бисером парамандом, садился на святительскую кафедру и позволял себе подвергать наказаниям не только архимандритов, но и епископов. Он внушил было Великому Князю противную правилам того времени мысль – посвятить его в сан Митрополита в Москве, без участия Вселенского Патриарха. Великий Князь пригласил было уже и епископов для сего посвящения. Но Суздальский епископ Дионисий восстал: «Кто это учит тебя, Государь, переменять церковный закон по своему усмотрению? Не следует быть тому, чего желают от тебя и от нас». Так говорил правдолюбивый Дионисий Великому Князю, и тот отказался от своего желания. Это раздражило честолюбивого Митяя; он потребовал от Дионисия объяснения, почему тот не являлся к нему на поклон.

– Потому, – отвечал Дионисий, – что я епископ, а ты только священник – не тебе судить меня.

– Да я тебя и попом не оставлю! – гневно закричал Митяй. – Я своими руками спорю твои скрижали!

Зная добрые отношения Дионисия к Преподобному Сергию и подозревая, что они оба против него в заговоре, Митяй пожаловался на Дионисия Великому Князю, будто он хочет ехать в Царьград, чтобы там получить себе сан Митрополита, и Князь посадил Дионисия под стражу. Но Преподобный Сергий взял своего друга на поруки, и Дионисий был освобожден. Через неделю он действительно уехал, сначала к себе в Суздаль, потом – в Нижний, а оттуда поехал в Царьград, куда вызвал его Вселенский Патриарх по церковным делам¹²⁸. Это страшно раздражило честолюбца Митяя против Преподобного Сергия: ему всегда казалось, что Преподобный Сергий действует против него заодно с Дионисием и что именно по совету Сергия покойный Митрополит Алексий не захотел иметь его, Митяя, своим преемником. «Вот вернусь из Царьграда, – хвалился он, – тогда до основания разорю монастырь Сергиев»¹²⁹. Эта похвальба дошла до смиренного сподвижника. «Молю Бога, – сказал на это старец, – чтобы Он не попустил Митяю разорить место сие и изгнать нас без вины. Митяй побежден гордостию; он грозит обители нашей, но сам не получит желаемого и даже не увидит Царьграда».

Между тем в Москву ехал из Киева Митрополит Киприан. Когда Преподобный Сергий имел случай лично познакомиться с этим Святителем – нельзя сказать с точностью. До нас дошли три письма Митрополита Киприана, писанные к «преподобным игуменом Сергию и Феодору», Симоновскому¹³⁰, и из первого письма можно заключить, что до 1379 года они не были лично знакомы. Письмо это писано с дороги, из Любутска (ныне село в Калужской губернии), когда Киприан, узнав о кончине Святителя Алексия, ехал в Москву. Вот это письмо. «Благословение о Святем Дусе, возлюбленным сыном нашего смирения, преподобным игуменом Сергию и Федору. Молюся Богови, да пребываите в спасении душевном с Богом даною вам братьею. Наставляйте их к путем спасеным (спасительным). Слышу о вас и о вашей добродетели, како мирьская вся мудрования преобидите (вменили ни во что), и о единой воли Божией печетеся; и о том велми благодарю Бога и молюся Ему, да сподобит нас видити друг друга и насладитися духовных словес. Буди же вам сведомо: приехал есмь в Любутеск, в четверк, месяца иуня 3 день (1378 г.), а еду к сыну к своему ко Князю к Великому, на Москву. Иду же якоже иногда Иосиф от отца послан к своей братии, мир и благословение нося. Аще неции о мне инако свещают, аз же святитель есмь, а не ратный (военный) человек; благословением иду, якоже и Господь, посылая ученики Своя на проповедь, учаше их, глаголя: приемляй вас Мене приемлет. Вы же будите готови видитися с нами, где сами погадаете; велми жадаю (жажду) видитися с вами и утешитися духовным утешением. А милость Божиа и Святыа Богородица и мое благословение да будет на вас!»°

В ответ на это отеческое послание Преподобные отправили было послов навстречу первосвятителю, но Великий Князь Димитрий велел этих посланцев воротить назад¹³¹. Из этого письма видно, что Киприан знал о происках Митяя, но, по-видимому, вовсе не ожидал такой встречи, какая ему готовилась в Москве. Он был расположен дружелюбно к Великому Князю и вез с собою несколько священных вещей, чтобы подарить их Князю; но с ним поступили именно «как с Иосифом»: он был схвачен каким-то боярином Никифором, который ограбил Митрополита, осыпал неслыханными ругательствами и насмешками и полуобнаженного, голодного запер под стражу в сырую клеть. На другой день его с бесчестием выпроводили из столицы. Оскорбленный до глубины души Святитель 23 июня остановился где-то неподалеку от Москвы и написал второе послание «честному старцю игумену Сергию и игумену Феодору». Тут он излил всю свою скорбь на эти несправедливости, сильно восставал против незаконных притязаний Митяя и предал отлучению всех принимавших участие в нанесении ему, законному Митрополиту, такого бесчестия и поругания, какого, по его выражению, «не створилося есть ни над единым святителем, како Руская земля стала». «Яз, – пишет он, – Божиим изволением и избранием великаго и святаго собора, и благословлением и ставлением Вселенскаго патриарха поставлен есмь митрополит на всю рускую землю, а вся вселенная ведает (о том); и нынече поехал есмь был со всем чистосердием и з доброхотением к князю великому…»° Рассказав далее о том, что потерпел от Никифора, который обобрал донага не только его, но и всех бывших с ним и выпроводил из города на тощих клячах, «в обротех лычных», без обуви и даже без сорочек, Святитель с горьким упреком жалуется: «Тако ли не обретеся никтоже и на Москве, добра похотети души князя великаго и всей отчине его?.. А аще миряне блюдутся (боятся) Князя, занеже у них жены и дети, стяжания и богатьства, и того не хотят погубити;.. вы же, иже мира отреклися есте,.. и живете единому Богу, како, толику злобу видив, умолчали есте?.. Растерзали бы есте одежи своя, глаголали бы есте пред цари не стыдяся; аще быша вас послушали, добро бы; аще быша вас убили, и вы святи».° Тут Киприан приводит церковные правила, угрожающие анафемою «купующим и продающим мздою или силою княжескою святительство», а «у вас, говорит, стоить на митрополице месте чернець в манатии святительской и в клобуце, и перемонатка (параманд) святительская на нем, и посох в руках. И где се бещиние и злое дело слышалося?.. Аще брат мой (св. Алексий) преставилъся, аз езмь святитель на его месте; моя есть митрополия!»° Он свидетельствуется Богом, что его совесть чиста в отношении к Великому Князю, что он всегда отдавал ему должную честь, всегда за него молился, что и в Литве он делал все, что мог, для пользы Великого Князя и Русской митрополии. А польза Церкви требует не разделения, а единства митрополии. Указав далее на то, что никакой Князь не имеет права судить епископа, даже и виновного, без собора и Патриарха, Святитель восклицает: «Слыши небо и земля и вси християне; что створиша надо мною христиане!.. И яз колика сила (сколько мог) хотел есмь, чтобы злоба утишилася. То Бог ведает, что любил есмь от чистаго сердца князя великаго Дмитрия, и добра ми было хотети ему и до своего живота... Вы же, честнии старци и игумени, отпишите ми наборзе (поскорее), да угонить мене ваша грамота наборзе, что мудрьствуете (как вы думаете)... А ко Царю-городу еду оборонитися Богом и святым Патриархом, и великим сбором; и тии (враги мои) на куны надеются и на фрязы (генуэзцев, у которых можно было брать «куны» в долг), яз же на Бога и на свою правду...»°

Не приводим вполне этого очень обширного послания, но и сделанных нами выдержек довольно, чтобы видеть, что скорбящий Святитель не имел людей, более Сергия и Феодора близких по духу, пред которыми он мог бы раскрыть все свое горе и облегчить душу излиянием скорбных чувств. И он не ошибся. Из его третьего послания видно, что Преподобные не оставили без ответа его скорбной исповеди. «Елико смирение и повиновение, и любовь имеете к святей Божией Церкви и к нашему смирению, все познал есмь от слов ваших, – пишет Святитель от 18 октября уже из Киева. – А како повинуитеся к нашему смирению, тако крепитеся».° Теперь Киприан уже спокойнее смотрел в будущее, зная свою правоту. «Яз бо славы не ищу, ни богатьства, но митрополию свою, юже ми есть предала святая Божиа Церкви, а смирения (мира) и съединения церковнаго желаю и христианьскаго. А хто нас не въсхотели, потом познають истину. А яз без измены (непременно) еду к Царю-городу. А пред собою вести послал же есмь. А вы, сынове, не тужите; молите же Господа Бога, да сподобить нас видетися, и тогда утешимся веселием духовным и възрадуемся».° Так Святитель Киприан заключает свое третие послание к Преподобным.

Между тем Митяй с большою свитою и дарами отправился в Царьград для посвящения в сан Митрополита. Но над гордым честолюбцем сбылось пророчество смиренного игумена Сергия: во время плавания он вдруг заболел и в виду самого Константинополя скоропостижно умер. «Рассказывали, – говорит летописец, – что корабль, на котором он плыл, во время его болезни вдруг стал на одном месте без всякой причины; и тогда как другие суда шли взад и вперед беспрепятственно, он, как бы удерживаемый невидимою рукою, не трогался с места, несмотря на попутный ветер и все усилия пловцев. Когда же Митяй умер и был свезен на особом судне в Галату, где и похоронен°, то корабль немедленно тронулся и пошел своим путем»¹³².

Преподобный Дионисий, Епископ Суздальский, в это время находился в Царьграде. При расположении к нему Патриарха, который почтил его саном Аpxиепископа, Дионисий мог бы «после несчастной смерти Митяя испросить себе сан Митрополита. Но он не искал земной чести, а только славы Божией желал»¹³³. Нашелся другой искатель высокого сана, – это был архимандрит Пимен, один из спутников Митяя. И без согласия княжеского, обманом и подкупом, он добился того, что был поставлен в сан Митрополита. Когда Великий Князь узнал об этом, то распорядился взять Пимена еще на пути в Москву и послать в заточение, а своему новому духовнику, Преподобному Феодору Симоновскому, приказал ехать в Киев, чтобы звать в Москву Митрополита Киприана. В мае 1381 года Киприан с честию был встречен в Москве. Но в августе 1382 года, во время нашествия Тохтамыша, он имел неосторожность удалиться из Москвы в Тверь, где в то вре-мя княжил давний враг Великого Князя Московского – Михаил Александрович. Московский Князь оскорбился и после того не захотел принять к себе Киприана, который вынужден был снова удалиться в Киев. Туда сопровождал его ученик Преподобного Сергия, Преподобный Афанасий Серпуховской. Сохранилось от этого времени еще письмо Киприана, по всей вероятности писанное так же, как и вышеупомянутые три, к Преподобному Сергию, но уже одному, без Феодора. «Буди ти сведомо, сыну, – писал Митрополит, – еду к Царю-городу коньми, на волошьскую землю. Мне не хотелося от своих дети нигде не бывати (расставаться), да что взяти! Хто мене в труд путный вложил в сее время, Господь Бог пакъ да подасть ему (Великому Князю) познати истину. А мне борзо (скоро надо) быти у вас из Царягорода, а лживаго человека и льстиваго (Пимена) Бог объявит. Ты же прележи своей пастве, ведый, яко о них слово въздаси Богови; аще ли кто не послушаеть, о том болши прилежи и учи, веси бо слово Господне, глаголющее: изводять честное от недостоиньства яко уста Моя будеть. Маловременна бо есть жизнь наша, и блажен человек ходяй в заповедех Господних. Отпиши же ми ко мне, дати ми сведомо, како еси (как ты живешь). А Господь Бог да съблюдет вас неврежены».°

Так писал Святитель Киприан смиренному пустыннику, так он поверял ему свои скорби и заботы, так и самого его укреплял в подвигах добродетели. Как жаль, что до нас не дошли ответные послания святого игумена, можно судить, как они были дороги и утешительны для скорбящего, гонимого Архипастыря!

На место Киприана в Москву был вызван из заточения Пимен. Но и он был не по сердцу Великому Князю, который послал теперь Преподобного Дионисия, Архиепископа Суздальского, в сопровождении Феодора, племянника Сергиева, в Царьград для поставления в сан Митрополита. Дионисий действительно был поставлен и уже ехал в Москву, но на пути был задержан князем Владимиром Ольгердовичем, и Феодор возвратился в Москву один. Заключенный в Киево-Печерской Лавре, Дионисий скорее успел достигнуть почести небесного звания, нежели воспользоваться почестями нового сана церковного: в 1384 году он там скончался.

Только в конце 1389 года, уже по смерти Великого Князя Димитрия Иоанновича, митрополит Пимен был низложен, а Киприан Патриархом Антонием и соборным деянием в Константинополе был окончательно утвержден Митрополитом Киевским и всея России и в марте следующего, 1390 года прибыл в Москву. Но недолго ему пришлось «утешаться духовным утешением» в собеседовании с великим старцем Радонежским: в сентябре 1391 года сего Богоносного старца не стало!¹³⁴