на Сретение Господне

СЛОВО

НА СРЕТЕНИЕ ГОСПОДНЕ

       Праведному Симеону обещано Духом Святым, дабы не видети смерти, доколе не увидит Христа Господня. Сии Евангельския слова могут нам показаться удивительны; ибо несколько непостижимы. Как тогда, в тот час, умереть, когда бы Симеон узрел Христа Господня? Напротив могли бы думать мы, что Симеон, хотя бы и следовало ему по уставу естественному умереть; но узрев Христа Господня, должен бы получить жизнь, или, хотяб и умер, воскреснуть из мертвых; или, по крайней мере продолжиться жизни его. Ежели узрение Христа Господня причиняет смерть; то многих слабых смертных отвратит, дабы не желать сего зрения. Известно, сколь человек к жизни сей пристрастен; и едва ли что может возбудить его к пожеланию и исканию духовных благ, разве естьли обещано ему будет Духом Святым не смерть увидеть, но жизнь.

       Сказано подлинно негде в слове Божием, что не может человек увидеть лице Божие, чтоб не постигла его смерть: не бо узрит человек лице Мое, и жив будет (Исх. гл. 33, ст. 20), глаголет сам Бог: но сие сказано Моисею от Бога негодующаго, что Моисей дерзнул любопытно испытывать самыя сокровенныя и первоначальныя дел Божиих причины и намерения. И сих слов Божиих, не бо узрит человек лице Мое, и жив будет, есть тот смысл, что человек смертный, доколе в жизни сей, и обложен грубостию плоти, не может узнать тех первых начал, по коим производит Бог чудныя дела свои. В сем разуме сказано было Моисею.

       Но Симеону напротив не по гневу, не по негодованию, но по особенному благоволению обещал Бог Духом своим не видеть смерти, доколе не увидит Христа Господня: то есть, просто сказать, ты будешь жить долговременно, но в тотже час умрешь, как только увидишь Христа Господня. Как же развяжем мы сей узел? как разрешим сие затруднительное гадание?

       О братие! ежели что, то сие поистинне доказывает, что наша сия жизнь, не есть жизнь; и наша сия смерть, не есть смерть: а напротив жизнь сия есть смерть; а смерть сия есть жизнь. Но как и таковое решение может показаться недовольным и темным; то потщимся мы в большей ясности то представить.

       Ежелиб Симеон жизнь сию почитал жизнию; то почему же бы он не желал, и не просил ея продолжения? Ежелиб Симеон смерть почитал смертию; то почему же бы он ее желал, и столько обрадовался, что на ея прибытие в восторге веселия воспел: ныне, ныне отпущаеши раба твоего с миром (Лук. гл. 2, ст. 29)? Конечно желательно узнать, почему праведный старец таковое необыкновенное и нам несвойственное имел разсуждение.

       Сие можем мы усмотреть в одном том им произнесенном слове: ныне, ныне. То есть, сия просвещенная и свыше человеческая мысль его объяла. В самый тот час, как он узрел Христа Господня, сие узрение открыло ему очи, восхитило его сердце, и вдруг от земли возвысило к небеси. Подобно, как святый Петр, увидев во славе преобразившагося Господа, не восхотел более в мир возвращаться; но пожелал и просил, чтоб вечное на той горе утвердить пребывание. Святый Симеон был человек: нельзя, чтоб некоторыя приятности и выгоды к жизни сей его не привязывали: и иногда они ему большими и лучшими представлялись, нежели как были в самом деле. Но как он увидел одно с другим в сравнении, то есть, земное с небесным, временное с вечным; то вдруг переменил свое мнение, и все земное и временное, в сравнении с небесным и вечным, почел презренным и ничтожным, даже и самую жизнь сию не почел быть жизнию; а возжелал смерти, яко любезнейшаго средства, доставляющаго ему истинную жизнь.

       Ибо, что есть истинно велико, или мало, не можем мы лучше узнавать, разве как сравним одну вещь с другою. На пример: свет нощию от свечи нам есть и желателен, и приятен, и доволен. Но как же он есть мал, и мы с охотою его покидаем, как возсияет лучезарное солнце. От таковаго-то сравнения Симеон, узрев Христа Господня, возгнушался сею жизнию, и радостно бросился во объятия смерти.

       Но испытаем, с каким искусством производил он сие сравнение. Представил Симеон с одной стороны здешней жизни все наслаждение пищею, питием, одеждою, со всем тем удовольствием, какое может иметь человек: но напротив того увидел и вкусил пищу небесную, питие райское, одежду нетленную; и тотчас усмотрел он, что здешняя пища и питие хотя продолжает несколько жизнь, но и болезни причиняет; а непременно к разрушению и к согнитию ведет нечувствительно, но скоро: а одежда раздирается, переменяется, починивается, а наконец по разрушении тела, яко не нужная, бросается. Но небесная пища, но райское питие, но одеяние духовное всегда неизменны, всегда усладительны, и ведут к безсмертию, и во оном утверждают без всякой опасности какойлибо перемены. Представлял Симеон с одной стороны богатство мира сего во изобилии, в каком оно только быть может большее: но внезапу узрел и все богатство неба, и пред ним ему все богатство мира показалось быть прахом презренным и воззрения недостойным. Как! сие богатство, которое и червь и тля тлит, и татие подкопывают и крадут (Матф. гл. 6, ст. 19), сие богатство, беззаконным часто доставляемое, а от праведных неправедно отъемлемое; сие богатство, которое по крайней мере смерть похитит; таковое богатство за чтонибудь почитать, и к нему прилагать сердце? Нет! оно есть ничто противу богатства некрадомаго, и нетлеемаго небеснаго. И где таковое сокровище, тамо и сердце мое будет.

       Представлял Симеон с одной стороны славу мира сего со всем ея шумом и громом: но вместе узрел открытую ему славу небесную, вечную, Богом подаемую и хранимую. Чтож? Какою ему пред сею показалась слава мирская, непостоянная, злодеям часто присвояемая, а добродетельных презирающая? Какою? Дымом изчезающим; прахом от ветра возметаемым; мечтанием сонным; прелестию людей безумных. Отвратил Симеон с негодованием от сея славы очи свои, и все оные углубил в зрение славы небесныя, и ею пленен до восторга и изступления.

       Представлял просвещенный старец мудрость мира сего со всеми знаниями, и со всеми хитрыми и витийственными плетениями: но вдруг открылась ему и премудрость Божия, то просвещение, какое блаженные на небеси почерпают из самаго источника света присносущнаго; и тотчас заключил он, что вся мудрость мира сего есть суетное мудрование, есть едино заблуждение, есть тщетное ума надмение, и безплодное смертных бедных упражнение.

       По всему тому представил себе Симеон и самую сию жизнь, жизнь хотя краткую, но многотрудную, заботами, скорбьми, печалями, болезнями, взаимными враждами исполненную; но вместе узрел и жизнь оную блаженную, вечно неизменную, вечно спокойную, вечно всем изобильную, где никакого места не имеют никогда болезнь, печаль и воздыхание. Учинив сие сравнение, непогрешительно и скоро решился сию жизнь не почитать более жизнию, а желать смерти, дабы она отняв преграду, мучительно разлучающую его от столь любезнейшаго предмета, доставила ему оную блаженную жизнь. И как получил сие желание, то в веселом восторге воспел: ныне, ныне отпущаеши, Владыко, раба Твоего с миром.

       Приметим же братие, что Симеон усмотрел и худость здешних вещей, и доброту небесных тогда, когда узрел Христа Господня. Когда ночная темнота покрывает все вещи; тогда не можем их различить, которая из них лучше, которая хуже: но когда возсияет солнце, и откроет все вещи, тогда можем справедливое между ими учинить различие. Так и мы, чтоб узнать, как маловажно все в жизни сей, и как вожделенно и безценно все небесное, должны искать просвещения свыше, должны всегда умное око души своея возводить к Тому, который открыл себя Симеону, и который сам о себе изрек: Аз есмь свет миру: ходяй по Мне, не имать ходити во тьме, но имать свет животный (Иоан. гл. 8, ст. 12). Аминь.

       Говорено в Троицкой Лавре, 1800 года, Февраля 2 дня.