Слово на день святаго Михаила Архистратига

СЛОВО

НА ДЕНЬ СВЯТАГО МИХАИЛА АРХИСТРАТИГА

Утешительно и радостно слышать нам, что Ангелы служат спасению нашему, что соблюдают отроков неповинность, и бдят над нашим хранением, да не преткнется о камень нога наша. Но сколько они суть служителями милостиваго Божияго о нас промышления; столько не меньше суть страшными орудиями и правосудия Его. В оный последний день, в которой все наши дела обнажатся и судимы будут, Ангелам повелено будет велиим трубным гласом мертвых от гробов возбуждать, и представлять их пред судилище праведнейшаго Судии. Да им же будет поручено собрать от царствия Его вся соблазны и творящие беззаконие, и ввергнуть их в пещь огненную.

О святые Ангелы хранители! Когда в тот ужасный час и совесть наша нас осуждать будет, и собственною ея силою будем уже связаны: то еще ли надобно будет и вам вооружиться противу нас, и как бы наблюдать, дабы кто из нас не мог скрыться от лица гнева Седящаго на Престоле? Но так сему должно быть. Ибо они суть слуги Его творящии волю Его. Не можем мы отверсти уст наших противу сего. Действие то есть действие правосудия наисвятейшее. Не должно на всегда остаться смешению добродетели с пороком. Беззаконные, яко плевелы, заслуживают быть отвержены; а праведницы просветятся, яко солнце, во царствии Отца их.

Но кому и та и другая судьба определена? То будем мы, мы здесь предстоящие, мы сами будем в числе или осуждаемых или оправдаемых. Сей пункт в жизни нашей должен быть наиважнейший; и надлежалоб нам всегда, всякой день, и поутру вставая, и ко сну отходя, и при всяком нашем деле, и при всяком случае о сем размышлять. Но как того от нашего разслабления надеятися едва ли можно: то хотя сии краткие минуты посвятим на размышление сие.

Я не имею нужды о том говорить, что будет суд. Сия истинна есть не оспорима: и я беседую с Христианами, из коих добродетельные сею справедливостию себя утешают; а порочных собственная совесть опровергать то не допускает. Нужно и полезно о том только разсудить, когда таковый откроется суд. Но и сие известно. Ибо как токмо разлучится душа наша с телом сим: то и одолжена она в тот самый час предстать пред суд Господень, чтоб дать отчет во всех своих помышлениях, словах и деяниях.

Но когда сей смертный час постигнет каждаго из нас? Сие-то и есть глобочайшим неизвестности мраком покровенно. Естьлиб сия конечная наша судьба отстояла от нас за сто отселе лет, или за пятьдесят, или за десять: то может быть ещеб рано было нам свои страсти покидать; ещеб время доставало нам предпринимать гордые свои замыслы; ещеб может быть не предосудительно было текущие по нашему желанию часы обратить на увеселения и прихотей наших удовольствия. Почто помышлением о смерти и о суде себя возмущать? Не на скуку мы созданы, и не на печальную о смерти мысль. А хотя и подумать когда о смерти, о раскаянии, о исправлении: остается еще времени довольно. Когда чувства наши ослабнут, когда вкус притупится, когда страстей удовольствия уже не столь лестными покажутся: тогда можно будет и о сем подумать; и тем благовременнее, что уже и самые наши склонности, будучи насыщенны, к другому чему не столь сильно нас отвлекать будут.

О суетныя человеческия помышления и надежды неизвестныя! Кому открыта сия таинственная минута? Кто столь дерзновенен, чтоб себя прожитием еще долгаго времени обнадежить мог? Естьлиб теперь в средине храма сего внезапу явился Ангел Господень, и возопил: что вы все чрез долго лет еще жить будете; а только один из вас в следующую ночь умрет конечно, и на испытание суда Божия будет позван: не всем ли бы нам надлежало притти в страх и ужас, и подумать, не каждой ли из нас есть тот, о коем вышло таковое определение Божие? Но мы ведая из безчисленных примеров, что не престарелые одни смертною косою подсекаются; но сей жребий пал на многих таковых, кои были в цвете юности, в крепости телеснаго состава, в самое то время, в которое о сем меньше всего помышляли: ведая сие как не всякое время обратим на сие размышление? Может быть в сию нощь душу твою истяжут от тебе (Лук. гл. 12, ст. 20). Может быть уже и гроб наш изготован: может быть уже доска та истесана, из коей составится вечное тела нашего обиталище.

Что, естьли в такое время откроется над нами сия страшная судьба, в которое мы к тому ни мало не изготовились, и застанет нас, когда мы к разорению других или подлоги вымышляли, или уже граблением неповинных алчные свои увеселяли очи, или когда мы были привязаны к объятиям любодейцы, ко оскорблению добродетельнаго мужа, или в какихълибо других развратных мыслях, намерениях и делах застанет нас? С каковым лицем, с каковым духом предстанем мы тогда Испытующему сердца и утробы? Будет ли нужда какоелибо ко осуждению нашему делать определение, когда уже мы самыми своими делами будем осуждены? Не должно ли нас одно сие воображение устрашать?

Но пусть, что мы будучи еще в младости и силах доживем до глубокой старости, и до сего времени отложим свое покаяние и приуготовление к смертному часу: пусть так. Но таковое время есть ли способно к тому, чтоб покаяние наше было истинное, и приуготовление подобающее? Тело все страстьми будучи разслаблено от болезней страждет, чувства все разстроены, память ослабла, привычка к худому одно худое представляет; и никакой не допускает поместиться доброй мысли; разставание с предметами, к коим чрез всю жизнь сердце было привязано, смущает и терзает дух, воображение о будущей судьбе поражает и затмевает весь свет в разуме. Таковое ли время способно есть к покаянию и надлежащему приуготовлению?

Да хотяб и мысли еще не совсем затменны были; хотяб еще некое о худых своих делах могли мы иметь понятие, и ко оным начать чувствовать уже отвращение: но разве довольно удовлетворить Божией правде за все беззакония и неправды чрез несколько лет безпрерывно продолжаемыя? Разве довольно за все сие удовлетворить Божией правде в одну минуту одною разслабленною мыслию и одним холодным словом? Подумайте, Христиане!

И хотя сие должноб и самаго нечувственнаго в некоторое привести чувство и опамятование; однако совсем тем некоторые обыкли говорить: почто всегдашним о смерти размышлением прежде времени себя мучить и чрез то делать жизнь свою скучною? Обманываеши самаго себя, человече! когда таковое размышление почитаешь, акиб оно было жизни твоей скукою и мучением. Естьли ты добродетелен: оно есть наилучшим для тебя утешением, поелику представляет тебе заслуг твоих почести, и с любимым тобою Богом вечное соединение. Естьли же порочен ты: заставит тебя бояться худых следствий от пороков своих, и чрез то подаст случай к лучшему жизни твоея препровождению.

Но я, де, не знаю, награждение ли для меня, или наказание определено. Как! естьли Давид и всякой с ним грешник может говорить: яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Псал. 50, ст. 5): то потому же совесть чистая и не зазорная должна знать и исправления свои, каковыя с помощию Божиею совершила: не для того, чтоб оными гордиться или хвалиться; но чтоб чувствуя радость спасения Богу принести достодолжное благодарение, и испросить Его помощь на продолжение подвига своего. В таком будучи расположении праведная душа может свободно с Павлом говорить: подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох: тем же остается ми венец правды (2 Тим. гл. 4, ст. 7).

Почему видим отсюду, что хотяб нам размышление о смерти и не простирать далее пределов века сего: не малоб оно полезно было и для блаженства нашего в жизни сей. Ибо таковое размышление, что надобно когданибудь, а может быть и очень скоро, нам все здешнее оставить и обратиться в прах; таковое размышление гордаго мысли усмирит, корыстолюбиваго алчность остановит, разжение похоти угасит, и научит краткую сию жизнь не страстьми и пороками разстроивать, но добродетелию утверждать, и ея плодами услаждать тоя горесть.

Да будет убо всегда в нас, благочестивии, Христиане! сие благословенное размышление. Так да продолжаем сию жизнь, чтоб наши дела и в последний день не оказалися плевелами сожжения достойными, но пшеницею хранимою в житницах небесных.

Ты же, Архистратиже Божий, и вси святии Ангели с ним! в тот час будите нам помощниками. Вас Господь Иисус наименовал, что вы в последнюю оную жатву будете жатели: не посеките нас серпом ярости Господни; но недостаточныя наши плоды удобрите заслугами Христовыми, растворив оные хлебом животным сшедшим с небесе. Аминь.

Говорено в Архангельском соборе, Ноября 8 дня, 1781 года.