Слово в день день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

CXCIV.

42. СЛОВО
в день рождения Благочестивейшаго Государя
Императора Николая Павловича.

(Говорено в Успенском Соборе 25 июня.)

<1829 год>

Если бы то, что мы совершаем ныне, по чувству сынов отечества, по наследованному благоговению, по приобретенной любви и благодарности к благотворному величию помазанника Божия, надлежало поверить с высшими законами действования: мы могли бы сказать, что и природные жители неба и тамошняго царствия одобряют сей образ мыслей, по которому в сем случае мы поступаем в земном царствии. Ангел, рождение великаго человека предсказав отцу его, присовокупляет: и будет тебе радость и веселие: вот праздник семейственный! И мнози о рождестве его возрадуются: вот праздник общественный, народный! Будет бо велий пред Господем: вот основание праздника! Итак, по разумению Ангела, рождение в мире великаго прилично и правильно может составить предмет радости многих, торжества общественнаго, простирающагося так далеко, как далеко простирается благотворное действие торжествующаго величия.

Что сын неба смотрит на земные предметы небесными очами, сие можно приметить по особенной черте, которою определяет он величие, достойное радости: будет бо велий пред Господем. По разумению Ангела, не всякое явление величия способно производить радость и торжество, но то именно, когда кто велик пред Господем. Сею мыслию вновь оправдывается настоящее торжество, коего виновник есть велий пред Господем как потому, что приял от Господа помазание величия, так и потому, что, по намерениям Господа, тщится употреблять свое величие на дела правды и благости, на покровительство вере и добродетели, на мужественную защиту имени Христова против жестоковыйных Его хулителей и врагов, на которую и ответствует ему Господь Своею победоносною защитою.

Немногим суждено быть великими к великой радости многих; но кто не желает, и не каждому ли естественно желать, чтобы его, хотя и малое, бытие ознаменовано было, хотя не великою радостию его и ближних? Посему и малым, не меньше как великим, полезно вникнуть в мысль Ангела, что всякое основание, всякое средство радости, или благополучия в жизни, тогда только твердо и надежно, когда оно полагается пред Господем.

Дабы усмотреть, как много человек обманывается, если думает положить себе основание величия, или какого-нибудь превосходства и совершенства и потом радости и благополучия, только в себе самом и в окружающих его вещах, в удалении от Бога и в забвении о Нем, – для сего довольно взять в соображение простую истину, что человек есть тварь, а Бог Творец его. Что такое тварь сама в себе, вне Бога? Ничто; поелику она из ничего сотворена. Что может она произвесть сама собою, разве опять тоже ничто, из котораго сама произведена, хотя, может быть, покрытое призраком вещественности, что называется суетою? Бог есть все для Себя Самого, и все для тварей Своих, которым Он чрез сотворение дал и бытие и свойства, и силы, и благоустройство, и благобытие. Если в день сотворения не иначе, как от Бога имели они свое совершенство и благобытие: могли ли как-нибудь иначе иметь их на другой день, и могут ли ныне; поелику и ныне существуют они также зависимо как в день сотворения? Кто думает, что тварь, быв однажды произведена, существует потом самостоятельно, подобно как построенное здание стоит, хотя бы построившаго художника уже и не было на свете: тот смешивает два весьма различныя понятия создания человеческаго и создания Божия. Человек делает из чего-нибудь такого, что уже было до начатия делания, потому надлежит чему-нибудь остаться, когда он и перестал делать. Бог творит из ничего; потому, если бы Он прекратил Свое действие, осталось бы не более, как ничто. И потому, что Он есть вечен, Его действия не должно воображать так преходящими, как действия тварей, существ временных. Действие творения кончилось для тварей, яко временных, но вместе и продолжается со стороны Бога, яко вечнаго. Поколику сим действием Божиим дается и продолжается бытие, человек не властен уклониться от сего действия, или иначе сказать, не властен обратить себя в ничто, ибо сия власть равнялась бы власти производительной из ничего. Но поколику действием Божиим дается благобытие, человек, яко свободный, властен более или менее уклониться от сего действия, и что иное может от сего последовать, разве то, что он может лишиться благобытия, которое Бог дарует?

Если кто в сих понятиях не охотно верит разуму, на что мы горько жаловаться не станем; то да внемлет Слову Божию. Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Иоан. V. 17), глаголет Сын Божий. И в другом месте: без Мене не можете творити ничесоже (XV. 5). И Апостол проповедует о Боге, что мы в Нем живем и движемся, и есмы (Деян. XVII. 28). И Пророк взывает к Богу о тварях вообще: отверзшу Тебе руку, всяческая исполнятся благости; отвращшу же Тебе лице, возмятутся (Пс. CIII. 28. 29), и в особенности о человеках: се удаляющии себе от Тебе погибнут (LXXII. 27).

Углубимся несколько в разумение сих священных изречений, и в последствия, проистекающия из сего разумения.

Если Бог, сотворив мир и почив от всех дел Своих, тем не менее доселе делает: то должно заключить, что сие делание нужно для блага тварей, ибо не можно вообразить, чтобы Бог стал делать дело безполезное. Итак, горе тому, кто или устранит себя от сего делания Божия, или каким-нибудь образом воспрепятствует оному! Человек, яко существо живущее и свободное, делает и сам хотя что-нибудь, хотя как-нибудь. Если он не полагает своего дела пред Господем и основания онаго в Самом Господе, если не обращает внимания на делание Божие и не подчиняет оному своего делания: то всего больше надлежит ожидать того, что дело человеческое будет в противоречии с делом Божиим; но как дело Божие, без сомнения, могущественнее человеческаго, то необходимо следует, что в сем случае скорее или медленнее дело человеческое должно разрушиться и изчезнуть.

Если зависимость наша от Носящаго всяческая глаголом силы Своея (Евр. I. 3) так велика, что мы без Него не можем творити ничесоже: то дела, совершаемыя без Бога, должно признать не только не надежными, но и совершенно ничтожными; и даже возникает отсюда сомнение: как существуют дела людей нечестивых и противящихся воле Божией. Впрочем сомнение сие разрешается, когда от особеннаго благодатнаго действия или содействия Божия, без котораго не можем творить ничего духовно-добраго, подобно как виноградная ветвь не может приносить плода без своей лозы и живаго сока ея, различаем всеобщее действие творческой и промыслительной силы Божией в природе вещей, или по выражению Апостола, ношение всяческих глаголом силы Божией. Из сей всегда и везде, когда и где только существуют твари, открытой сокровищницы Божией имеют более или менее для своего употребления и нечестивые и богопротивники, что предоставляется им как тварям, а не как нечестивым и богопротивникам, во-первых потому, чтобы их не уничтожить, что было бы противно намерению и славе Творца, во-вторых, чтобы не лишить их свободы, которая есть также нераскаянное или невозвратное дарование Божие, в-третьих, по долготерпению, чтобы дать им время на покаяние, в четвертых, по порядку самаго правосудия, которое обыкновенно является пресечь преступление, когда преступление уже существует, ибо иначе как можно было бы признать, что тo правосудие? Знаменательно изъясняется о делах грешников священное писание: прозябоша грешницы, яко трава (Пс. XCI. 8). Как дикая трава, прозябающая на возделанной земле, пользуется вместе с благородными растениями трудом и удобрением земледельца, но, тем не менее, она чужда для него, поелику он не сеял диких семян, и ежеминутно должно ожидать посекающаго железа или исторгающей руки: так дела грешников пользуются всеобщим действием творческой и промыслительной силы Божией, но, тем не менее, оне чужды для Бога, потому что Он не сеял греховных склонностей, побуждений и намерений, а возникают оныя без Его воли, и, вопреки Его воле, из злоупотребления свободы и потому ежеминутно должны ждать суда, очищающаго от них поле или вертоград Божий. Внегда прозябоша грешницы яко трава, и проникоша вси делающии беззаконие, – это для того только, яко да потребятся в век века.

Если Бог так не далек от нас, что мы в Нем живем, движемся и есмы: то не далеко заключить: все ли равно для Него, и, по следствию, все ли равно для нас, живем ли мы в Нем, как младенец во чреве или на лоне матери, или как эхидна, грызущая чрево матери.

Если потолику всяческая исполняются благости, поколику Бог отверзает руку; и напротив того все мятется, когда Он отвращает лице: то весьма важно знать, когда Он отверзает руку, и когда отвращает лице. Известно же, что самая щедрая рука не отверзается для подаяния, когда не отверзается рука нуждающагося для принятия; и самой благости не свойственно обращать лице туда, где от нея отвращаются.

Если удаляющии себя от Бога погибают; то с заботою и даже с трепетом надлежит помыслить о том, что значит удаляться от Бога. Поелику Он есть вездесущь и везде присутствен: то существом и местом удалиться от Него некуда. Как же могут быть удаляющиеся от Бога, и в чем состоит сие удаление? Сие изъясняет Сам Бог. Приближаются Мне, глаголет, людие сии усты своими, и устнами чтут Мя: сердце же их далече отстоит от Мене (Мф. XV. 8). Из сего видно, что удаление от Бога бывает не местом существа, но употреблением и направлением сил и способностей, – бывает сердцем, устами и, по соответствию, – можно прибавить, – умом, делами. Если сердце твое не прилепляется к Богу верною любовию и святым желанием: то сердце твое далече отстоит от Бога. Если ум твой не возвышается к познанию Бога и воли Его, к благоговейному размышлению о Его совершенствах, или не погружается в безмолвное созерцание оных в чувстве смирения и своего недостоинства; то ум твой удален от Бога. Если ты делаешь дела свои, как тебе нравится, не помышляя при том о Боге и не разсуждая, угодны ли Ему оныя, то дела твои удалены от Бога. О удалении от Бога устами нечего и говорить: если и приближение к Нему устами признано недостаточным, то сколь должно быть не достойно удаление! Измеряя таким образом состояние удаления от Бога, не с опасением-ли должны мы обратиться в другую сторону, чтобы усмотреть далеко-ли отсюда до бедствия и погибели? Но что мы видим? Тут нет никакого разстояния! Вот погибель! Бездна ея разверзается! Се удаляющии себе от Тебе погибнут.

В минуты размышления нельзя довольно удивляться многому, что делает человек в минуты забвения. Кто из нас в добрый час не признает, что все от Бога, что все в Его власти, что в Нем всякое добро, а без Него нет никакого? Но посмотрев за собой пристально, без сомнения, многие из нас найдут и признаются, что они проводят много времени, о многом думают, предаются многим желаниям, делают многия дела так, как бы им не было никакого дела до Бога, – и почти как бы Его не было.

О Боже, о Нем же живем и движемся и есмы? Что иногда должны делать служители Твоея истины? О Тебе напоминать? Убеждать, чтобы Тебя не забывали? И сие делать с христианами, к которым Ты толико приблизился, с которыми столь преискренне соединился чрез вочеловечившагося Единороднаго Сына Твоего, и чрез излияннаго на них Духа Твоего Святаго!

Долготерпеливе и Многомилостиве! Не забудь нас по забвению нашему. Не удалися от нас по удалению нашему. Но приближися нам еще, всякий грех побеждающею благодатию Твоею; и привлецы нас ею, да взаимно приближатся к Тебе дела наши и утвердятся помышления наши, да не точию памятуем о Тебе со страхом, но и верою предзрим Тебе пред нами выну и не подвижимся; да будет могущественное имя Твое солнцем выну, озаряющим помыслы ума нашего и оживляющим чувствия сердца нашего, закон Твой основанием дел наших и оградою путей наших, да пред Тобою прозябнет радость неувядающая, да с Тобою созиждется благоденствие не зыблемое. Аминь.