ГЛАВА XI. Смиренный чудотворец

ГЛАВА XI
Смиренный чудотворец

Искажение пустыни. Слава Сергиева. Сердобольный отец
и воскрешенное дитя. Исцеление поселянина. Вельможа с берегов Волги
и изгнание бесов. Обилие потребных. Худость ризная.
Соблазнившийся простец и благодатный старец
( 1354 – 1391 )

Радуйся, увеселение и отрада к тебе прибегающим!

Радуйся, чудес пучино, Богом излиянная!

Акаф. 1. Ик. 4

Радуйся, господствию духа плоть свою покоривый, Радуйся, силу дарования в чудесех явивый!

Акаф. 2. Ик. 1

Льготы, объявленные наместником князя Андрея Радонежского° для переселяющихся в его родной удел, мало-помалу привлекали новых поселенцев, которые подвигались незаметно своими поселками к обители Сергиевой; однако же в продолжение десяти-двенадцати лет после ее основания обитель оставалась как бы в стороне от мира, отделенная от него дремучими лесами. Но с течением времени слава о подвигах Преподобного Сергия распространялась все больше и больше, а потому и место его пребывания становилось все открытее. Около 1352–1354 годов, при Великом Князе Иоанне Иоанновиче°, брате Симеона Иоанновича Гордого, в окрестностях обители Сергиевой стали кое-где селиться земледельцы, никто не запрещал им вырубать леса, до которых не касалась еще рука человеческая. Мало-помалу обратили дебри пустынные в чистое поле, которое засевали хлебом, в пролесках поставили одиночные дворы, а в иных и селения, и таким образом, как не без сожаления выражается блаженный списатель жития Сергиева, «исказиша пустыню и не пощадеша… и составиша селы и дворы многи».° Затем проложена была мимо монастыря большая дорога в северные города, и обитель стали посещать не только простые люди, но и бояре. Мир, как говорит один историк, приходил в монастырь Сергиев, и «то, что он видел, – быт и обстановка пустынного братства, поучали его самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие. В монастыре все было бедно и скудно, или, как выразился разочарованно один мужичок, пришедший в обитель Преподобного Сергия повидать прославленного, величественного игумена, “все худостно, все нищетно, все сиротинско”; в обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат на сермяжной ряске° игумена, но все дружны между собою и приветливы к пришельцам, каждый делает свое дело, каждый работает с молитвой, и все молятся после работы, во всех чуелся скрытый огонь, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту атмосферу труда и молитвы. Мир видел все это и уходил ободренный и освеженный, подобно тому как мутная волна, прибивая к прибрежной скале, отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой и прозрачной струей»⁸⁹. Таково было впечатление обители Сергиевой на всех, кто ее посещал тогда, – впечатление глубоко благотворное и назидательное. Незаметно, подобно закваске, о которой говорит Спаситель в Своей притче°, это впечатление ложилось на душу посетителей и уносилось ими в их родные семьи как светлый пример жизни по заповедям Божиим. Но не в этом только впечатлении была главная сила, самое важное, что влекло в тихую, бедную обитель Сергиеву православных русских людей. Их привлекал сюда светлый образ самого дивного подвижника, они шли сюда затем, чтоб попросить у него молитв, получить от него благословение, услышать от него слово духовного назидания, открыть ему свои скорби душевные и в беседе с ним найти себе утешение и подкрепление. Чудный некогда юноша Варфоломей стал теперь великим Сергием, который был всем для всех, чтобы всех руководить ко спасению. И он тихо совершал это великое дело как «святое послушание», возложенное на него Господом.° Целые полвека приходившие к нему, вместе с водой из его источника, черпали в его келлии утешение и ободрение и, возвращаясь в свой круг, по каплям делились ими с другими, так что к концу жизни великого старца Божия «едва ли, – как выражается тот же почтенный историк, – вырывался из какой-либо православной груди на Руси скорбный вздох, который бы не облегчался молитвенным призывом имени святого старца»⁹⁰.

Особенно привлекала к Преподобному молва о чудесных знамениях, в которых проявляла себя благодать Божия, обильно почившая на своем избраннике. Сии благодатные знамения открылись молитвенным изведением источника в пустынном овраге у стен обители, но преподобный Епифаний повествует и о других, более разительных чудесах угодника Божия. Послушаем теперь рассказы о них блаженного ученика Сергиева.

Жил в окрестностях его обители один благоговейный муж, имевший большую веру к Преподобному. У него был единственный сын-малютка, который опасно заболел. С верою понес его в обитель на своих руках скорбящий отец. «Только бы мне донести его до человека Божия, – рассуждал благочестивый муж, – а там – я верю, что он непременно исцелит его». И он донес сына живым до келлии Преподобного, но, пока он слезно умолял смиренного игумена помолиться об исцелении дитяти, пока Сергий готовился совершить молитву, мальчик от жестокого припадка испустил дух...

Потеряв последнюю надежду, огорченный родитель с плачем стал укорять Преподобного Сергия, что он, вместо желанного утешения, только увеличил его скорбь. «Что же мне теперь делать? – взывал он. – Лучше бы для меня было, если бы мальчик мой умер дома, – тогда, по крайней мере, я не оскудел бы верою, которую доселе питал к тебе, человече Божий!»

И безутешный отец оставил своего мертвеца в тесной келлии подвижника, а сам пошел приготовить гроб для любимого дитяти.

Сжалился угодник Божий над несчастным родителем; оставшись наедине с умершим отроком, он преклонил колена и стал молиться... Еще не окончил он своей молитвы, как вдруг дитя ожило, открыло глаза и протянуло ручки к Преподобному молитвеннику.

Возвратился отец. Он принес все нужное для погребения, но святой игумен встретил его на пороге келлии словами: «Напрасно ты, человече, не рассмотрев, так возмутился духом – видишь, отрок твой вовсе не умирал».

Изумленный родитель не хотел верить словам его, но, увидев сына живым, пал к ногам человека Божия.

«Ты обманываешься и не знаешь сам, за что благодаришь, – говорил ему смиренный подвижник, – когда ты нес сюда больного отрока, он изнемог от сильной стужи и впал в обморок, а тебе показалось, что он умер. Видишь: он вот согрелся у меня в теплой келлии, а тебе опять показалось, что он воскрес».

Счастливый отец стал было настойчиво утверждать, что его сын действительно ожил молитвами Преподобного, но святой строго запретил ему об этом говорить. «Если ты осмелишься рассказывать кому-нибудь, – промолвил он, – то и вовсе лишишься сына».

Тот обещал молчать и, взяв малютку, теперь совершенно уже здорового, возвратился домой, прославляя Бога, творящего чудеса чрез Своего угодника. Боясь потерять сына, он, конечно, не смел разглашать о совершившемся чуде, но в силах ли он был скрыть от всех радость родительского сердца? Первый заметил эту радость келейный ученик Преподобного, чрез которого и стало известно впоследствии это чудо, записанное с его слов и блаженным Епифанием.

Из многих чудесных исцелений, совершившихся по молитвам Преподобного Сергия, Епифаний рассказывает о следующих двух. Один из окрестных жителей заболел тяжкою болезнию – в течение трех недель он не мог ни заснуть, ни принять пищи. Его родные братья решились обратиться за помощию к угоднику Божию. «Столько чудес творит Господь руками блаженного старца, – говорили они, – может быть, он смилуется и над нами». И вот они принесли больного в обитель и, положив к ногам Сергия, усердно просили его помолиться за немощного. Преподобный с молитвою покропил болящего святою водою, и он в ту же минуту почувствовал облегчение, тут же крепко заснул, а проснувшись, в первый раз после столь продолжительной болезни пожелал вкусить пищи, и Преподобный сам предложил ему оную и отпустил от себя совершенно здоровым.

Другой случай исцеления был с бесноватым° вельможею, которого привели к Преподобному с отдаленных берегов Волги. Этот знатный человек находился в исступлении ума: мучимый злым духом, он кусался и бился с такою нечеловеческою силою, что десять человек не могли удержать его, приходилось усмирять его железными цепями, но и те он нередко разбивал на себе. Подобно упоминаемому в Евангелии гадаринскому бесноватому°, он убегал от людей в пустынные места и там бродил, как бессмысленное животное, пока не находили его домашние. И вот, когда достигла молва народная о Радонежском пустыннике-чудотворце до этого далекого края, сердобольные родные решились отвезти несчастного вельможу к человеку Божию. Многих трудов стоило им исполнить свое благое намерение: бесноватый всеми силами противился этому и кричал диким голосом: «Куда вы меня тащите? Не только видеть, но и слышать не хочу о Сергии». Но его сковали цепями и повезли. Когда они были уже в виду обители, бесноватый вдруг рванулся с такою силою, что разбил на себе оковы, и, бросаясь на всех окружающих, кричал: «Не могу! Не хочу!.. Вернусь туда, откуда пришел!» Его голос был так страшен, что казалось, сам несчастный расторгается на части, и дикие вопли его были слышны внутри ограды монастырской. Сказали об этом Преподобному, он немедленно велел ударить в било и собраться братии в церковь; началось молебное пение о болящем, и тот стал мало-помалу укрощаться. Родным удалось ввести его в монастырь. Преподобный Сергий вышел из церкви с крестом Господним в руке. Лишь только угодник Божий осенил им бесноватого, как тот с диким воплем отскочил в сторону. Недалеко была вода, скопившаяся от проливного дождя; увидев ее, больной бросился в лужу с ужасным криком: «Горю, горю страшным пламенем!» И с той минуты стал здрав, благодатию Христовою и молитвами Преподобного Сергия. Рассудок возвратился к нему, и на вопрос, зачем он бросился в воду, когда увидел Сергия, он спокойно отвечал: «Когда привели меня к Преподобному и он хотел осенить меня крестом, я увидел великий пламень, который исходил от креста и охватил меня со всех сторон, вот я и бросился в воду, чтобы не сгореть».

Несколько дней провел исцеленный вельможа под благодатным кровом обители Сергиевой, прославляя Божие милосердие, и с миром возвратился в свой дом.

По мере того как Господь прославлял Своего возлюбленного раба дивными знамениями благодатных исцелений и даром прозорливости, сей досточудный муж все более и более нисходил в глубину смирения. «Он бегал, – говорит святитель Платон, Митрополит Московский, – суетной славы человеческой, как погибели, и почитал обидою для себя то, чего не редко с таким усилием домогаются, не пренебрегая никакими средствами, гордые властелины земли: теми руководит одно тщеславие, простирающееся до самозабвения, а им – одна пламенная, чистая, святая любовь к Богу и ближнему».°

С умножением числа посетителей улучшилось и материальное благосостояние обители Сергиевой. Она уже не терпела такой нужды, как прежде; скромные потребности пустынножителей, при их собственных постоянных трудах, с избытком удовлетворялись приношениями благочестивых посетителей и окрестных жителей, которые, сознавая великую духовную пользу от обитателей пустыни, с усердием доставляли все для них потребное, по слову Апостола: «Аще мы духовная сеяхом вам, велико ли, аще мы ваша телесная пожнем?» (1 Кор. 9, 11). Есть даже мнение, что еще при жизни Преподобного Сергия его обители были пожалованы во владение некоторые ближайшие к ней села⁹¹. По крайней мере об одном промысле известно, что он был пожертвован в обитель еще при жизни Преподобного Сергия, – это половина варницы и половина соляного колодезя° у Соли Галичской, что ныне город Солигалич Костромской губернии; этот промысел пожертвован одним Галичским боярином незадолго до смерти Преподобного Сергия, когда он уже передал игуменство Никону⁹². «Владение образовавшимися в окрестностях обители поселками, – говорит один ученый исследователь старины, – было в то время единственным средством как для содержания умножившейся братии, так и для ограждения самой обители от произвола соседних поселян, которые, не принадлежа монастырю, а другим владельцам, служили бы для него источником не благосостояния, а беспокойства и разорения. Во всяком случае, ясно, – заключает тот же писатель, – что запрета на приобретение населенных вотчин со стороны святого основателя обители Преподобного Сергия не было; иначе воля его была бы законом для его блаженного ученика и непосредственного преемника, им самим избранного, Преподобного Никона»⁹³.

Итак, теперь обитель Сергиева изобиловала всем потребным, но душа Сергия была по-прежнему свободна от всякого пристрастия к земным вещам. Если случалось ему иметь в руках что-нибудь излишнее, он тотчас отдавал или в церковь, или беднякам. Жившие с ним много лет старцы рассказывали преподобному Епифанию, что никогда новая одежда не восходила на тело его, никогда не одевался он в красивые или мягкие одежды, помня слово Евангельское, что носящие такие одежды – в домех царских суть (Мф. 11, 8). Вместо дорогих сукон он носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да притом еще ветхую, которую, как негодную, другие отказывались носить. Большею частию такая одежда и сшита бывала его святыми руками и отличалась от одежды его сподвижников разве тем, что вся была покрыта заплатами и, по прекрасному выражению святителя Платона, «вместо дорогих камней обильно украшалась каплями его пота».° Эта одежда у него была одна и та же и летом и зимою. «За рай, который мы потеряли, – говаривал блаженный Сергий своим ученикам, – надобно теперь отложить одежды теплые; за грех мы некогда покрыты были одеждою°, потерпим же теперь лишение одежды, чтобы облечься потом в нетленные ризы, будем изнурять плоть, чтобы получить нетленные венцы от Христа Бога»⁹⁴. Так думал, так учил, так и сам поступал смиренный игумен Сергий.

Однажды не случилось хорошего сукна в его обители – была всего одна половинка°, гнилая, какая-то пестрая и плохо сотканная. Никто из братии не хотел ею воспользоваться, один передавал ее другому, и так обошла она до семи человек. Но Преподобный Сергий взял ее, сам скроил себе рясу и, надев ее на себя, не хотел уже более расставаться с нею, пока в продолжение одного года вся она не распалась от гнилости.

Нередко случалось, что люди, которые, по пословице, встречают по одежде, увидев его, не хотели верить, чтобы то был знаменитый игумен Сергий. Обыкновенно принимали его за какого-нибудь странника или одного из последних трудников в его обители.° По этому поводу блаженный Епифаний рассказывает один случай, прекрасно характеризующий смирение и кроткое, благостное устроение души Преподобного Сергия. Кажется, Епифаний сам был свидетелем этого случая, который так глубоко запечатлелся в душе благоговейного ученика, что он передает его со всеми подробностями. Приводим его рассказ.

«Многие приходили издалека, желая хотя бы только взглянуть на Преподобного. Много слышал о нем поселянин, простой земледелец, и пожелал видеть его. При входе в монастырскую ограду он стал спрашивать братию, где бы повидать их славного игумена. А Преподобный в это время трудился на огороде, копая заступом землю под овощи.

– Подожди немного, пока он выйдет оттуда, – отвечали иноки пришельцу.

Нетерпеливый посетитель заглянул в огород через отверстие в заборе и увидел там смиренного старца в разодранной, ушитой заплатами одежде, трудившегося в поте лица над грядою. Простодушный поселянин не хотел поверить, чтобы этот старичок был тот самый Сергий, которого он желал видеть. Он снова стал докучать братии, требуя, чтобы показали ему игумена.

– Я издалека пришел сюда, чтобы видеть его. У меня есть до него важное дело, – говорил он.

– Мы уже указали тебе игумена, – говорили ему иноки, – если не веришь, что это он, то спроси его самого.

Тогда поселянин стал у калитки огородной, поджидая, пока выйдет старец.

Преподобный вышел, и случившиеся тут иноки опять показали на него поселянину, говоря: “Вот он самый, кого тебе нужно”.

Но простец отвернулся от него в сторону и сказал: “Я издалека пришел посмотреть на пророка, а вы мне показываете какого-то нищего! Напрасно же я трудился, шел сюда; я думал получить пользу душе своей в вашей честной обители, а вместо того встречаю только насмешки... Но я еще не дожил до такого безумия, чтобы почесть этого убогого старичка за того знаменитого Сергия, о котором так много слышал я славных вещей!“

Так рассуждал простец, в своем неведении смотревший на все только телесными очами, а не внутренними. Понятно, что братия оскорбились за честь своего любимого игумена, и некоторые даже сказали Преподобному: “Только тебя не смеем, отче, а то гостя твоего мы выслали бы вон из обители – такой он невежа! Да еще нас же укоряет, будто мы смеемся над ним!“

Но человек Божий взглянул на них с удивлением. “Нет, – сказал, – зачем выгонять его? Он не к вам пришел, а ко мне, не трогайте его, своими простодушными словами он не причинил мне никакого зла. Да если бы и погрешил он в чем-нибудь, то нам, духовным, подобает, по слову Апостола Христова, исправлять такового духом кротости (Гал. 6, 1)“.

И, не дождавшись себе поклона от поселянина, угодник Божий сам подошел к нему и с великим смирением поклонился ему до земли... Потом поцеловал его, с любовию благословил и поблагодарил за то, что этот простец имеет об его убожестве надлежащее мнение... Так смиренномудрый радуется своему бесчестию и унижению столько же, сколько тщеславный приходит в восторг от почестей и похвал людских!

Но и этого мало. Преподобный взял гостя за руку, посадил рядом с собою за трапезу и сам стал угощать его. Простодушный поселянин, видя такое радушие старца, поверил ему печаль свою, что доселе ему не удалось видеть игумена Сергия.

– Не скорби, брате, – утешил его Преподобный, – Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не выходит печальным. И тебе Он скоро покажет, кого ты ищешь.

И вот они еще продолжали беседу, как в обитель прибыл князь (может быть, Радонежский), окруженный многочисленною свитою из бояр и рабов. Преподобный встал, чтобы встретить именитого гостя, и рабы князя, расчищая дорогу для своего господина, далеко оттолкнули поселянина и от своего князя, и от игумена... Между тем прибывший князь еще издали смиренно поклонился до земли угоднику Божию, который поцеловал его и благословил; затем оба они сели, а все бояре и братия почтительно стояли вокруг них. Смущенный простец ходил около них, стараясь сквозь толпу рассмотреть, который был Сергий; он опять спросил одного из иноков: “Кто же этот чернец, что сидит направо от князя?“ Инок взглянул на него с упреком и сказал: “Разве ты пришлец здесь, что не знаешь Преподобного отца Сергия?“

Тогда только понял свое невежество поселянин и, укоряя себя, стал просить некоторых из братий, чтобы они попросили за него прощения у старца, которого он оскорбил своим невежеством. “Вот уж справедливо зовут нас, мужиков, невежами, – говорил он, – как будто я ослеп и не вижу, с кем говорю! С какими же глазами покажусь я теперь святому старцу?“

Так горевал простодушный гость, и, дождавшись, когда князь вышел из обители, он бросился к ногам Преподобного, умоляя простить его невежество и неверие.

Но смиренный игумен сказал ему: “Не скорби, чадо, один ты справедливо рассудил обо мне, ведь они все ошибаются!“ И он утешил его назидательным словом и отпустил его с благословением... Но доброе сердце простого человека так было тронуто смирением и любовию великого подвижника, что он скоро опять пришел в обитель, дабы уже никогда ее не оставлять; здесь он принял пострижение и, потрудившись несколько лет, с миром преставился к Богу...»°