4 июля 1996 года, 15:40. Над Лаврой мерный праздничный звон. В честь чего бы? По времени рано благовестить ко всенощной... Все, кто оказался поблизости, потянулись к Духовскому храму. С северной стороны он огорожен, решетки перекрыли дорожку, ведущую в Троицкий собор. Приходится обходить Духовской храм с южной стороны. На северной — большой глубокий раскоп. Теперь везде ремонт, строительство, реставрация... Никого ничем не удивишь, но звон, толпа у решеток, золотые блики на хоругвях, свежее золото фонов вновь написанных икон в руках у вышедшего к дверям храма духовенства...
Это без объяснений говорит о том, что предстоит что-то необычное. Звон лился на нас не переставая. Мы жмурились на солнышке, радуясь теплу, сменившему холодные серые дни. Легкие облака на светлом голубом небе. Звон усилился. Подъехала машина, из нее вышел Патриарх и направился в Троицкий собор. Из Духовского храма для него вынесли дорожку и ковер, быстро расстелили, освободив широкий проход. Народу не так много, все стоят спокойно, никуда не рвутся. Патриарх шел в Духовской храм, благословляя общим благословением. Впереди — милиция. От этого сопровождения, вклинившегося в богослужение, как- то неприятно. Патриарх вместе с ожидавшим его духовенством (прибыл еще епископ Орехово-Зуевский Алексий (Фролов)) прошел в раскоп. Там на носилки поставили черный гроб и в него сложили все, что осталось от захоронения, вместе с землей, покрыли простым, черным же, с крестами покровом и внесли в Духовской храм. Сколько лет прошло со времени похорон святогорского монаха Максима (†1556)! У Духовского храма были приделы. Один в честь Филарета Милостивого — у южной стены. Другой называли «Максимова палатка». Он — у северной стены. Под ним и был погребен преподобный Максим Грек.
Очень скоро после кончины преподобного Максима его стали почитать в числе местночтимых святых.
В советское время, еще до Второй мировой войны, сломали приделы, и мы, того не ведая, ходили по могилам преподобного Максима и святителя Филарета. В прошлом году сняли настил, сделали раскоп и собрали оставшиеся косточки. Они были свалены вместе, явно наспех, после осквернения захоронений. По рассказам старушки уборщицы, бывшей очевидцем происходящего, заведующий музеем в довоенное время приказал вскрыть гроб митрополита Филарета и других, рядом похороненных. Надеялся найти золото и драгоценности. Ломом вскрыли кипарисовый гроб святителя. Ни золота, ни драгоценностей... Директор в ярости, убедившись, что и у других похороненных рядом, а это были преподобный архимандрит Антоний (Медведев) и святитель Иннокентий Московский, нет ничего ценного, велел все сжечь и пригрозил, чтобы не разглашали. Сжечь что-то помешало, тогда велено было вырыть яму и все закопать, что и исполнили. Когда встал вопрос о канонизации митрополита Филарета, в раскопе монахи Лавры разложили косточки по принадлежности, собрав остов и митрополита Филарета, и святителя Иннокентия, и архимандрита Антония, многолетнего наместника Лавры при митрополите Филарете. Вызвали специалиста, который подтвердил верность решения. Митрополитам Филарету и Иннокентию сделали раки, и теперь каждый может поклониться чтимым святителям. Летом раки стоят в Успенском соборе, зимой — в Трапезном храме. Теперь предполагается открыть доступ и в Духовской храм, где будут покоиться останки преподобного Максима Грека.
Последняя панихида у открытой могилы свт. Филарета, свт. Иннокентия и прп. архим. Антония, вечер 12 октября 1994 г.
Конечно, преподобному Максиму славы наше почитание не прибавит, но нам это чествование будет напоминать о человеке, который много претерпел на нашей земле. Из афонского монастыря Ватопед его послали на Русь по просьбе царя, благословив потрудиться над проверкой уже сделанных переводов многих богослужебных книг и восполнить недостающее. Ученый монах, не сразу свободно овладевший русским языком, был оклеветан. Его обвиняли в сознательной порче книг.
Клевета гоняла его из одной монастырской темницы в другую не один десяток лет. Ему ни здесь не давали работать, ни на Афон, к себе, не отпускали и, из-за чего он особенно переживал и мучился, — не допускали причаститься Святых Таин. Только в Лавре преподобного Сергия к нему отнеслись сочувственно, и последние пять лет своей жизни он провел спокойно. Теперь для нас он мученик за свою стойкость. Мучители его — невежество и страстность. Вековечная вражда между духом и буквой, вклинившаяся в судьбу человека, может быть тяжелой и страшной. Верность букве, усиленная собственным самомнением, ослепляет сердце и не дает видеть очевидное: нельзя мучить, нельзя издеваться над человеком, даже если он в чем-то ошибся — вольно или невольно, даже если он о чем- то думает иначе. Но как часто в истории люди рвутся доказать свое невежество силой и властью. Особенно страшно невежество, облеченное властью. Слепое и злобное, оно находит странное удовольствие помучить свою жертву.
Это мне думалось под пение хора, расположившегося на ступеньках у входа в Духовской храм.
Руководил им отец Матфей. Патриарх сказал, что мы, ходившие много лет по могиле преподобного Максима, теперь исправили эту ошибку и через некоторое время будем иметь доступ к его святым мощам. Краткий молебен сменился краткой панихидой. Раскапывая землю здесь, как и на всей территории Лавры, невольно нарушаем захоронение не столько ведомых, сколько неведомых покойников. Им-то и служится панихида. Высокое солнце грело землю, давно закрытую брусчаткой, а до нее — и асфальтом. Хор дружно пел «Вечную память». Все ли воспринимали ее — память вечную — как дар Божий всем, кто жив душой, вне зависимости от жизни временной?..
Эта панихида и тем более молебен из обычного дня сделали праздник. История оживала на глазах. Память о подвижнике, мученике, почти никому не известном при жизни (да и не более известном теперь), пережила все интриги, все скорби, волнения, вспыхнула среди забывших о нем людей. Она расширит мир тех, кто помнит нашу землю и любит ее, кто трудился для ее детей, кто сумел простить неразумных своих преследователей и оценить сочувствие других. То, что безвестная местная канонизация станет общецерковной (включая и Греческую Церковь, родную для преподобного Максима), говорит о примирении и конечном торжестве истины и добра. Раскоп еще огорожен, но к празднику Преподобного, надо думать, от него не останется и следа. Слава Богу, что имя преподобного Максима Грека снова оживет для многих посетителей Лавры и к нему можно будет обратиться со своей просьбой и надеждой на понимание и помощь.
Источник: Г. А. Пыльнева. В Лавре преподобного Сергия: Из дневника (1946-1996). М.: Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2006. — C. 218-223.
Разработка сайта - компания Омнивеб
© 2000-2024 Свято-Троицкая Сергиева Лавра