Царство Святой Троицы

Митрополит Вениамин (Федченков)

Праздник

Вот подошла и Троица, как обыкновенно называют этот праздник у нас в России. У сербов – лучше и благоговейнее: Святая Троица.

Праздник… Я [на] несколько минут раньше службы пошел в храм. На душе было хорошо, тихо, мирно. Но только что я переступил порог церкви, увидел зелень и ветки, мгновенно настроение поднялось: я почувствовал праздник. И притом, большой, великий, один из самых великих даже среди двунадесятых, праздник.

Душу наполнила праздничная радость. И она не оставляла меня и на весь следующий день. И сам дивишься: кажется, и небо то же, и воздух, и храм… Но – всё иное… Всё это радует. Почему?! Не потому, что думаешь о празднике. Нет, и совсем не думаешь, – а сердце само радуется.

Лучше всего мне представляется такое сравнение: в воздухе тепло разлито, и оно проникает тебя всего, хотя ты и не думаешь. Так и во время праздника: вот мне кажется, будто везде вокруг разлито благоуханное миро, радостное и радующее, «душа улыбается». И даже не хотелось скрывать, и я делился со многими этим ощущением – и с братиями, и с сербами-богомольцами.

– С праздником! – весело приветствовал я. И все улыбались, отвечали взаимным приветствием.

– Знаете, – продолжая я им, – ныне особенная радость! – И все соглашались.

А один монах сказал:

– Все запечатлено Духом Святым!

И истинно так: эта радость от благодати Божией, данной Богом в великий праздник. Именно в этом причина, и мне не нужно доказывать это, – как не доказывают, а просто чувствуют, воспринимают, когда бывает тепло или благоуханно.

А когда началась служба, – и потом после запели стихиры, дальше читали канон, то я заметил на себе, что радость совсем была не зависима от них: лишь некоторые идеи или образы останавливали на себе мое внимание, и то больше – умственно; между тем источник радости был не во мне, а вовне. И тут я снова понял, что радость дается не мне одному, а всем, особым сверхъестественным способом, от благодати. И потому и самые простые люди, почти ничего не понимающие в стихирах, одинаково ощущают существенную радость, различаясь лишь в степени. Вот и я радовался совсем не от стихир. Торжествовала душа или – в ней что-то торжествовало. И я еще не разбирался, как должно, в содержании песнопений, однако ж – торжествовал.

В частности, когда я возвратился из алтаря, а после помазания – на клирос, то ликующе запел ирмосы. И опять я не вдумывался почти в их содержащие: а ПЕЛА ДУША. Громко, быстро-одушевленно, радостно. И даже лицо улыбалось. И другие воодушевились. Когда же пришла 9-я песнь, то ирмос ее «Ра-дуй-ся, Цари-и-це!», начинающийся с высокой ноты (верхнее «соль»), сразу, как бы прорыв, пропет был с особым подъемом… Этот задостойник, по-моему, самый торжественный из всего года, из всех двунадесятых праздников (не исключая и Пасхи), с точки зрения художественно-песенной, музыкальной.

…На другой день после Литургии я сказал богомольцам-сербам:

– Дивно! Будто и ныне все так же, как и вчера; и между тем все радует!

Они согласились. А один старше крестился все, и говорил притом:

– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!

И этой радости был отдан весь день… До самого вечера.

Необыкновенная вечерня

Мне, по поводу присоединения ее к утрене, пришли такие мысли.

1. Суть и цель этой вечерни в чем? Конечно, в испрошении у Святой Троицы БЛАГОДАТИ ДЛЯ НАС. Так и ждешь этой вечерни, как ждали Пятидесятницы апостолы для себя, – а мы теперь Духа Святого ждем себе. И особенно это ожидание поднимается к моменту чтения трех молитв, после «Свете тихий».

2. Теперь подумаем: куда бы лучше отнести этот момент? К утрене (то есть ко всенощной, ибо всенощная всегда есть лишь вступление в радость и благодать праздника)? В Литургию? – некуда; да и совершенно немыслимо, ибо Литургия всегда сама по себе полноценна и завершена. Ясно, что осталось одно время – после Литургии.

3. А так как древность не знала наших современных «молебнов», то оставалось одно: или придумать новую службу, или же присоединить испрашивание благодати к существующему богослужению – вечерне. Да ведь по существу и строению – и вечерни, и утрени, и молебны – одного типа. А молебен есть явно (это известно) утреня, только сокращенная: вместо канона поются лишь запевы: «Пресвятая Богородица, спаси нас!», «Святителю отче Николае, моли Бога о нас!»

4. Но куда поставить самую вечерню? Если оставить на своем месте вечером, – то и народ, особенно далеко живущие, не придут вечером. Но монахи в монастыре могли бы и вечером прийти из келий до церкви.

Почему же Церковь совершает вечерню сразу с обедней? А 9-й час не должен бы опускаться: духовный перерыв после одной великой службы – Литургии, и перед другой – испрошением Святого Духа – весьма важен: люди должны успокоиться. Сосредоточиться. «Вдуматься», в ожидании благодати. Для этого и нужно семь-восемь минут 9-го часа. Но, помимо этого, просто нужно бы исполнять устав: 9-й час полагается по уставу, и его нужно исполнять! И исполняют, где служба совершается сполна. А еще важнее то, что 9-й час должен напомнить нам о том, ради чего нам ниспосылается Дух Святой.

9-й час, – по-нашему 3-й час дня [1], – есть час смерти Господа Искупителя, час Его крестной жертвы.

А именно ради нее Господь взошел на небо, чтобы послать Уте́шителя от Отца, примиренного Им. Потому-то 9-й час здесь очень уместен. А мы опускаем. И опять теряем нечто из благодатного строя. Эта потеря приблизительно такая же, как не слушание полунощницы перед пасхальной утреней: душа наполняется сильным ощущением ожидания воскресения, и потому даже пять-десять минут кажутся уже долгими. И потому не нужно быть через меру строгим к опускающим. Благодать все равно даруется.

Душа напряжена ожиданием. Радость поднялась. И откладывать главный момент – невозможно. Немыслимо. И получится неудовлетворенность и разочарование. И просто сил не хватит для продолжения радостного ожидания. Цельность порвется.

Представим, что христосование было бы перенесено с пасхальной восторженной утрени на вечер или хотя бы даже на конец обедни?

Нельзя? Так и здесь.

5. Но я не сказал еще самого главного: почему празднование нисшествия Святого Духа «на нас» совершается отдельно от и утрени и Литургии, – и вместе за ними? Праздник этот есть прежде всего праздник Самой Пресвятой Троицы. И Ей, несомненно, нужно отдать не только первые «начатки» молитвы, а все силы и службы. Не время думать еще о себе. «Да святится имя Твое…», «…яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа…»

О себе будем думать после. И еще тогда, когда совершится главное торжество, – заканчивающееся Литургией, конечно. О «нас» нужно «к концу», в заключении просить. И особо, отдельно.

6. А если вдуматься еще глубже, в догматическую основу этого «отдельно» и «вместе», то мы увидим еще нечто, более важное. Праздник этот есть праздник «Царства» Святой Троицы… А «Царство» есть единство Царя и подданных. Поэтому должно радоваться и пользоваться благами и торжествами вместе. И человек есть богоподобное существо, есть член Царства Пресвятой Троицы; а ныне открылось это Царство, и потому и ему должно радоваться, и за себя. Ныне люди воссоединяются с Пресвятой Троицей. Но люди всё же – люди. Подданные и то отличаются от Царя. А люди «сами по себе» безмерно дальше от Бога, чем люди – от человека, хотя бы и царя. И при всем единстве или, точнее, соединении всё же люди отделены от Бога [нрзб] и самих ангелов. По своей природе человек и соединен и разделен. Даже в Господе Иисусе Христе Божеская и человеческая природа соединены «нераздельно», – но и «неслиянно». Тем более в нас. Поэтому нам невозможно торжествовать одновременно вместе с Пресвятой Троицею. Должно – после. И лучше даже с «соединительным промежутком» – «крестною смертию» 9-го часа. И, вследствие этого, мы свое торжество относим на отдельный момент, заключительный, – на вечерню, но все же – совместный, объединенный. Поэтому и службу – Литургию – в этот день по уставу полагается начать позднее обычного, в десять часов, чтобы вечерня не приходилась раньше полудня, – а после него.

Так во всем есть свой глубокий смысл.

7. Наконец, последнее соображение. Дух Святой сходит на людей от Пресвятой Троицы – всей Троицы в целом: Сын исходатайствовал, Отец посылает, Дух нисходит. А потому и подобает наше моление о ниспослании благодати «нам» присоединить непосредственно к празднику Пресвятой Троицы. Тем более, что для этого именно и совершено было все домостроительство спасения. Ведь Сама Пресвятая Троица не нуждалась в нашем прославлении как блаженная в Себе Самой. Нуждались в этом мы. Ныне нам возвращена эта возможность, и поэтому можно сказать, что и праздник-то для нас, но не «во славу», не «в имя» наше, ибо ничто в мире не имеет и недостойно славы, кроме Святой Троицы. Поэтому и человек не самостоятельно, «во имя свое», должен радоваться, – а все относить к славе Пресвятой Троицы. Так соединяются и Бог и человек в Троице – празднике.

8. И только в одном Господе Иисусе Христе соединение есть – Божеского и человеческого, – было и есть так тесно, во Единую Ипостась, в Единое Лицо, что Он с нашим естеством воссиял на престоле Святой Троицы. Но это было единственно в Нем лишь одном. Поэтому в Нем и человечество прославляется во Святой Троице. Человек же приобщается к этой жизни – «по благодати», – отчасти лишь.

Поэтому в праздник Святой Троицы нет отдельного прославления Сыну Божию, а только вместе во Святой Троице. Поэтому не поется на всенощной и «Воскресение Христово видевше…», ибо ныне праздник всей Пресвятой Троицы: Отец благоволил, Сын сотворил, Дух совершает. Правда, в молитвах будет много воспоминаться о Сыне Божием, но как о Виновнике ниспослания от Отца – Духа Святого.

Спаситель не Сам спасает, а уже через Святого Духа, через благодать Его. Вот ныне мы уже видим, что Сын славится в Троице, – а действует Дух Святой. Поэтому на Литургии на «Приидите…» поется уже не «Спаси ны Сыне Божий…», а «Спаси ны Уте́шителю Благи́й…», то есть Душе Святый.

Необыкновенна – вечерня. И невольно вспоминаешь необыкновенную утреню Пасхи ночью. Там день Христов явился ночью, свет во тьме засиял; а здесь сумрак («вечер», ибо человечество не до конца погибло, – как погиб диавол – «тьма кромешная», крайняя) придвинулся снова (воссоединился) к дню, полдню, – то есть полному свету Пресвятой Троицы.

Полдень не нуждается в вечере, а вечер нуждается в свете солнца. И ныне день (Литургия) подвинулся попозже (Литургия в десять часов дня), – образуя «снисхождение», «благоволение» к человеку, – а человек (вечер) совсем придвинут высоко, к полдню.

Как глубоки наши обряды! Суть их – в догматических глубочайших истинах.

Царство Троицы

Теперь я подошел к центральному пункту объяснения, – к главной сущности праздника, – а следовательно, и к главной «благодати» праздника. Нужно остановиться на этом немного больше.

Самое имя праздника – «Троица», «Святая Троица», говорит об этом. Но вот прежде я никогда не задумывался над этим наименованием: думал лишь, что ныне открылась вся Пресвятая Троица; но ведь в таком случае и крещение нужно бы называть также «Троица», ибо и там «Тро́ическое яви́ся поклонение», как поется в тропаре, – там явились все Лица Святой Троицы. И есть великое сходство между этими двумя моментами служения Господа – началом и концом его. Там сходит Дух на Него единого, по человечеству; на всех сойти тогда Святой Дух не мог, ибо Иисус еще не был прославлен, как говорит святой Иоанн Богослов (Ин. 7, 39), а слава Христа – Воскресение с Вознесением. Ныне же Святой Дух сходит на всех верующих в Него. Итак, Пресвятая Троица – и в начале служения, и в конце; только в первом празднике имя несколько более общее: «Богоявление»; а здесь уже «Троицеявление», Троица.

Теперь остановитесь на следующем соображении: какое бытие самое высокое? Или кто из существующего – наивысочайший? А следовательно, какая высшая должна быть цель у сознательного человека?

Без труда религиозному человеку можно ответить:

Бог! воистину!.. Но остановимся на сем…

Правда ли, что люди действительно и почитают в душе, и проводят в жизни этот высочайший принцип – все для БОГА? Ну, хотя бы оглянемся на окружающий современный мир и на самих себя.

Современный мир живет самим собою, – и притом земными, низшими интересами своими. О Боге думают вскользь, лучшие помнят в некоторые моменты дня, другие – по праздникам… Но и это все – лишь прибавка к основе жизни, а не самое существо ее. Между тем единственно сущее, подлинное, само в себе существующее и источник всего прочего, высочайшее бытие есть лишь Бог.

И не вообще Бог, а именно Бог истинный, Бог в Святой Троице, Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой. «Троица Еди́ница».

И от Него, Единого сущего и Единого благого и Единого блаженного, и источника блаженства, ушли созданные Им люди: с Адама до Христа человечество ушло от своего Владыки, Творца и Отца, и даже сделалось Ему врагами. Что же случилось? Царство Троицы было оставлено людьми. Люди забыли Пресвятую Троицу. И тотчас попали мы в чужое царство, – в рабство диаволу. Мы уже приводили слова Божественного Писания, где диавол называется князем мира сего (Ин. 12, 31; 14, 30; 16, 11). И так называет его Сам Спаситель: значит, воистину он был миродержителем (Еф. 6, 12) своей похищенной державы (Евр. 2, 14). Наступило темное язычество и глухое иудейство.

И вот возвратить род человеческий из этого плена, пленить плен (Пс. 67, 19; Еф. 4, 8), то есть освободить пленников и возвратить их – в свое отечество Небесное, в свое Царство Троицы, – дабы Ее Едину знать, и Ее Едину чтить и славить, Ей Единой поклоняться, – и было целью пришествия Христова. И это совершилось в день Троицы.

…Если мы, живя в чужих странах, стремимся возвратиться на родину, то что же можно представить, когда человечество возвратилось в Царство Троицы?! Какая слава и торжество!

Приходит такая мысль: ныне воцарение Царя истинного, Бога Небесного… Какая должна быть радость в Царстве! А особенно воцарение над потерянным прежде Царством: двойная радость. Вот какой смысл нынешнего праздника:

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЦАРСТВА ТРОИЦЫ!

Поэтому-то в песнопениях и должна прославляться вся Пресвятая Троица: так и будет. Но так как Виновником этого восстановления был Сын Божий, то Церковь за это и будет славословить Его. Дальнейшее же завоевание и отвоевание плененного мира совершается Духом Святым, «Царем Небесным» – и Его славит освобожденная Церковь. Освобождение же Его Дух Святой совершил через двенадцать всего ратников, «полк ученический», – как говорилось еще на Вознесение, то есть через апостолов; и их ублажает Церковь. Теперь – Царство благодати, а Дух Святой – Царь наш.

В день Троицы лишь началось это освобождение и возвращение в Царство Троицы, а продолжаться оно будет до скончания мира.

Поэтому-то в таинстве крещения крещаемый (или крестный отец) отрекается от другого «подданства» – диаволу: читаются заклинательные молитвы о гибели врага, и совершается обряд отречения от сатаны, его царства и от всех дел – «дунь и плюнь!» на него с презрением!

Теперь люди возвращаются в свое отечество и делаются подданными своего Царя – Пресвятой Троицы. И как у всех подданных есть свой «вид» (виза, паспорт, печать), так и у нас, христиан, принадлежность к Царству Святой Троицы есть крещение – это не только символический знак обратного вступления в Церковь, а действительное положение благодатной печати на человека, с изменением его существа, сообразно новому Царству.

Вместо же «паспорта» может служить «метрическое свидетельство» о крещении.

В день Троицы возобновляется благодать крещения. Апостолы крестились огнем, Духом Святым, согласно предсказанию Иоанна Крестителя (Мф. 3, 11; Лк. 3, 16).

И мы в этот день «крещаемся» благодатию. В чем она? Возьму пример современный. Наступило время, когда мир снова уходит от Пресвятой Троицы: и неверием, и практическою, материалистическою жизнью. Хоть иди вновь проповедуй о Ней! Ужасное состояние мира! Пренебрегают, ни во что ставят Царственную Троицу! Чувствуем ли мы это?!

Благодать Троического Единства

На праздник пред Евангелием всегда поется одни и тот же антифон 4-го гласа: «От юности моея́…» [2]. Суть его – краткое исповедание спасения: страсти… Сам спаси… Без Господа погибель… Слава Троице – Спасительнице. И последний стих уже о спасенной душе: «Святым Духом, всяка душа живи́тся (оживляется)! И чистотою возвышается! Светле́ется Тро́ическим Единством священнота́йне (таинственно)», то есть это же Царство Троицы, начинающееся еще здесь, на земле. Эти слова и представляются нам более всего подходящими для определения особой благодати, даруемой на Святую Троицу. Она (благодать) на Троицу многоцветна, как радуга, и разные виды ее можно подвести под общее вышенаписанное определение: оживление, вознесение, просветление, единство.

Постараюсь разъяснить и показать. Ныне – возобновление Царства Троицы в людях. А это означает воссоединение нас с Нею. Что же такое воссоединение? Нельзя думать, что это простое признание или холодная вера; нет, – это есть прилепление сердца, привитие ветви к лозе – Христу, а через Него и ко Святой Троице. Это прекраснейшее сравнение – ветви и лозы – дано Самим Спасителем в прощальной беседе (Ин. 15, 1-9). А в привитой ветви уже действуют соки Лозы, то есть Христа, а через Него, следовательно, и Святой Троицы. Значит, можно сказать, что единение вводит в нас жизнь Святой Троицы. И душа наша начинает отсвечиваться Пресвятою Троицею. Что же есть в Ней, а следовательно, – отраженно – и в нас? Это слишком многообразно; но главнейшее – Единство Божества при Троичности Лиц.

Такое тесное, непостижимо-существенное Единство, что при Трех Ипостасях – Един Бог! И этим «Троическим Единством» на день праздника Ее отражается и душа наша.

Откровение Троицы

Единение с Пресвятой Троицею – или, лучше, воссоединение Ее с нами, – имеет разные степени и виды, ведь все создано Ею, а не нами. Отец благоволил, и Сын снисшел, и Дух спасающий послан.

Первый шаг – это вера в Пресвятую Троицу. Вера есть общение с Нею, – как имеем мы общение через пространство друг с другом или даже с умершими. И в день Пресвятой Троицы Господь даровал мне особенную крепость и силу веры, то есть особое, большее общение. И потому в праздник я говорил проповедь очень одушевленно… «Огненно», – сказала богомолка. Это был дар праздника.

Вера легка для восприятия… Странные люди: им веровать в Троицу трудно для «ума». Как это не умно. (Но об этом я писал в особой рукописи: «О вере, неверии и сомнении» [3]). Мне же легко веруется. И совершенно нет никаких препятствий. В этот день особенно легко веровалось! Все говорит о Троице. Даже иному трудно поверить чудному событию со мной. Смотрю на цветы в руках. Читаю 9-й час между Литургией и вечерней. Стою на клиросе. Жду вечерни. И не знаю: как? Но мне в ней «зрится» Троица Пресвятая… Не умственными наведениями и выводами. А непосредственно. Как? Не знаю и сам. И пережил радостно. Смотрю на цветы, как бы на живые. И они говорят, – больше – точно отражают – Пресвятую Троицу. Всякое дыхание да хвалит Господа (Пс. 150, 6). Хвалите Его солнце и луна… Хвалите… дерева плодоносные (Пс. 148, 3, 7, 9).

И цветы хвалите. В цветах, но не в самих цветах, – а как бы «через» цветы?.. Но они не задерживают Бога Духа. А одно мгновение мне почувствовалось, что и небеса «исповедуют», «открывают» Святую Троицу. И «узрел» я: Бог – Един, но и Троичен! Непостижимо, но факт! И все это продолжалось с минуту или полторы. Причем я был совершенно спокоен: никакого экстаза не было ничуть… И постепенно исчезло.

Эта легкость веры, или близость Бога Троицы, в конце концов переходит в простоту премудрую: то есть в человеке мало-помалу [исчезает] «сложность», столкновение ума с верою; исчезает столкновение противоположных желаний, страсти, – образуется бесстрастие (у святых, конечно). И человеческий дух из падшего, расстроенного, сложного состояния возвращается в цельное, целое, единое, простое, богоподобное, Троице подобное состояние, где светит только чистота, святость, благодать Духа Святого. И тогда вселяется уже явно Святая Троица: Мы придем… и обитель… сотворим, – сказал Господь Спаситель ученикам (Ин. 14, 23). Так, – отчасти подобно тому, как в Троице при Трех Ипостасях есть Единство, – и в человеке, когда он возвращается в «простоту», «целость» (греческое слово [σώς] – означает и простой, и целый, и целомудренный, и неразбитый, и здоровый). А корень общий со «спасением» [σωτηρία], «спасаю» [σώζω] – Спаситель, следовательно, спасенный есть простой, – и наоборот, и целомудрие есть спасение; а противоположные грехи есть – «разложение», «разврат», разворот, возвращение в расстройство, а предел – и душевное сумасшествие, утерянное единство всего существа человека, всех его частей: духа, души и тела.

Вот явный образ Троицы: дух, душа и тело; они отделены и вместе, – и самое главное у них – человек – общее… Но, конечно, и это лишь отблеск Пресвятой Троицы.

Единство «согласия»

Так через Пресвятую Троицу человек приходит к простоте, а через простоту – обратно к Пресвятой Троице. Получается отсвет «Троического Единства» – человека с Богом и человека с самим собою. В праздник этот это даруется, но это же – затем, а не ранее, – продолжается и на других. Я же писал, что пред самою всенощною еще испытал чувство любви к братии (хотя это же испытывается на всякий праздник, а особенно на Пасху, но тут нет ничего противоречащего, ибо и в другие праздники даруется благодать Того же Духа Святого, Который ниспослан был в день Троицы. Но здесь начало Ее, источник, корень, и потому должно почувствовать Ее в нынешний день). И эта любовь к «братии» не случайна здесь, а связана тесно с праздником, – именно с «Троическим Единством».

Я это почувствовал ясно – «от обратного». Расскажу факт. Вследствие некоторых причин я расстроился на одного из братии. И уже не доброе (а, лучше сказать, просто злое) чувство пронеслось в душе моей… Но я тотчас же «сказал», или почувствовал: эта нелюбовь совершенно несовместима с Троицей… Это было не рассуждение, а ощущение, «зрение», факт.

На другой день было равнодушие к нему, – а это есть скрытая нелюбовь («не хочу видеть», – «не-на-видеть»), И опять ясно было: как я далек от Пресвятой Троицы!

Боже, как мы далеки! А христианство есть именно жизнь в Троице. А после пришли и мысли. В Пресвятой Троице такое «согласие», что оно даже не «согласие», а «Единство». Мы призваны ныне – в день Ее воцарения – жить с Ней, в Царстве Ее, жить, следовательно, Ее духом и началами; а это есть Единство в Троице. Мы же, окаянные, – плохие «подданные» Богу: не имеем любви друг к другу.

Разногласим. Враждуем. Все Лица в Пресвятой Троице живут «друг другом», а мы – равнодушны (в лучшем случае): нам «все равно» до «ближнего». Увы! какой же он «ближний», если мне «все равно», – он дальний, чужой мне! Бог – любовь (1 Ин. 4, 8); а мы – себялюбие. И лишь изредка, – как каплю небесную, Троическую, от Ее «Троического Единства» нисходящую росу, – почувствуешь на момент любовь, но потом она, точно небесная гостья – жар-птица райская, улетит. И снова остаешься во тьме бессветной хладности, в тартаре вражды и злобы.

Однако помнишь о ней, – тоскуешь, мучаешься, каешься, плачешь, просишь. И знаешь, что ты далек, страшно далек от любви. Видишь, что «сам» не можешь ничего сделать с собою; значит, она есть Божий дар. Дар от «Троического Единства». И дар высочайший.

Она-то и способна «сливать» людей воедино; давать «согласие», по образу Пресвятой Троицы. Поэтому в кондаке так и поется: «…егда́ же огненныя язы́ки раздая́ше, в соединение вся призва́, и согласно славим Всесвятаго Духа» – как источника объединяющей любви. И святые достигают этого богоподобного, Троице подобного единства. Кто не знает радостной ласки преподобного Серафима? А мне дано было своими глазами видеть подобную же радостную любовь – ко всем, и хорошим и дурным, – у блаженного старца о. Исидора Гефсиманского [4]. У него все бывали. И все считали его «своим». Впоследствии некоторые из них были большими грешниками. И он их знал еще тогда, несомненно, как прозорливый; но принимал ласково. Один такой епископ впоследствии был самым видным «живоцерковником» [5], – а у него был духовным сыном. Воистину он, как солнце, сиял на добрых и злых – богоподобно!

Мы же лишь в зачатке, в семени, получаем этот дар. И на Пресвятую Троицу он дается нам, как «залог», как «задача», как закваска (Мф. 13, 33). И нужно еще развивать его. Бороться. Поэтому неудивительно, что мы скоро выпадаем из этого «будущего» состояния: оно еще лишь «призвание» наше, а не состояние, не факт. Да так и в кондаке говорится: «В соединение вся призва» лишь, и дал силы к животу и благочестию (2 Пет. 1, 3), Духа Святого, от Своей «Божественной силы». И путь к этому долгий. Вот главные его этапы по апостолу Петру. Вера, добрые дела, рассудительность (знание), воздержание (аскеза, пост, бдение [6]), подвиг терпения, непременно в благочестии (то есть в благочестивом, в кротком духе, ради Бога), братолюбие (то есть хотя бы сначала к своим братьям) и уже наконец – любовь ко всем (2 Пет. 1, 5-7).

Вот где любовь Троице подобная: на конце! И это не мои указания, а святого апостола Петра. А он уж хорошо знал, что писал: от Духа говорил. И тогда лишь мы становимся причастниками Божеского естества (2 Пет. 1, 4), или Святой Троицы. Таковым «открывается» свободный вход в вечное Царство Господа. Да и как иначе? Можно ли войти в Царство любви недоброму? Мы и туда бы внесли холодность, и зависть, и нетерпеливость, и вражду. Мы и рай сделали бы адом.

Отсюда, между прочим, самый неопровержимый вывод: только через веру и общение с Богом в Троице (в христианстве) возможно подлинное единение (сердечное, фактическое и практическое) между людьми. Поэтому – если между так называемыми «христианами» идет вражда – это признак прекращения общения их с Пресвятою Троицею, даже и потеря веры в Нее; первое – практическое неверие в Троицу, а второе – и теоретическое.

Современный мир опять потерял веру в Пресвятую Троицу, а потому и выпадает из атмосферы любви! Эгоизм – личный и национальный – стал «двигателем жизни», а прежде «Дух Святой был Жизнеподателем». И никакие попытки устранить разногласия и вражду путем культуры, науки, союзов и лиг, и экономики, – не в состоянии объединить людей искренно и глубоко! И дело будет идти к катастрофическому концу, – когда совсем любовь иссякнет (Мф. 24, 12). Воцарится эгоизм и царь его – диавол. Возвратится опять «держава» князя мира сего. Но тогда уже придет Судия миру – Сын Человеческий!

…Кстати, в день отдания Пятидесятницы Евангелие положено читать именно о любви, – и специально благодатной, а не естественно «языческой», которую и «грешники» имеют, то есть не о любви к своим, не о любви к любящим, а о любви ко врагам (Мф. 5, 42-48). Боже! какая высота!.. Голова кружится. Сердце, когда приходилось лишь «касаться» той высоты, терзается. А в этом-то и состоит богоподобное состояние христианина благодатного.

Вот какова связь Пресвятой Троицы и любви. Церковь и есть воспитательница этой любви. Следовательно, Церковь готовит нас к Троическому единению – и между собою, а потом – с Богом. Вне Церкви – нет спасения. Поэтому вне Церкви, при всех попытках, будет лишь разложение: от Вавилонской башни – до конца мира. Загордились люди тогда: построим… до небес… сделаем себе имя… (Быт. 11, 4).

И за это сами были рассеяны по всему миру.

«Егда снише́д язы́ки (речи) слия́ (смешал, спутал), разделя́ше язы́ки (народы) Вышний…»

Грозный урок! Но и одно единение в «организации» Церкви – не спасает, ибо это тоже вид – «себя». Не форма нужна, а дух любви, – он и составляет суть жизни Церкви. Поэтому католичество, хвалящееся стройностью организации папства, не удержало целой половины протестантского мира. И дальше не удержит.

Так и в Православии: не столько каноны важны, их буква, – сколько дух канонов: благодатно-любовный строй жизни. Но и непризнание канонов свидетельствует об отсутствии любви.

Итак, Церковь на земле есть отображение Царства Троицы. Как и пророк Моисей построил скинию [7] по образу, который был показан ему на горе (Исх. 26, 30), так и новозаветная скиния, Церковь, создана по образу небесному, Пресвятой Троицы. И Дух Святой через нее теперь «открывает путь во святилище» и даже в самое «святое святых» – ко Пресвятой Троице.

Поэтому и принцип «соборности», – основанный на любви, смирении, – ведет к истинному единству. Итак, Пресвятая Троица требует от нас и веры, как общения с непостижимым Богом в Троице, и святости, как возвращения к богоподобной простоте бесстрастия; и любви, как отображения Единства Ипостасей, и смирения, как свойства противоположного разлагающей гордыне.

Державное утверждение

Таковы основные дары «Троического Единства». Но мне хочется вспомнить и о частных дарах, почувствованных мною в этот праздник. Я назову их благодатью «утверждения». Переживалось это так: мне в этот именно день хотелось просить у Господа благодати «твердости», крепости духовной силы.

Почему это? Это переживал я ясно… Дух Святой из расстроенного, расслабленного, разложившегося состояния возводит в состояние противоположное: благоустроенное. Как бы так: из кучи кирпичей разрушенного здания строится дом, – по плану, стройный, крепкий.

С «Троицы» Дух Божий начинает созидать человека. И у других заметил подобное же: когда пелись стихиры о Боге Троице, о Лицах Ее, то один русский богомолец (интеллигентный) слушал особенно сосредоточенно, серьезно… «Твердо» тоже… И сам, когда поешь о таких возвышенных вещах, чувствуешь серьезную мысль, благоговейное, строгое настроение.

Может быть, это – оттого, что ты стоишь пред престолом «Царя царей», Пресвятой Троицы, как поется в ирмосе? «Со страхом Божиим». Ведь если на вознесение и ангелы со страхом предстояли, когда возносился Христос Господь, – то тем более ныне, когда человек приемлется к участию в жизни Троицы! Как же не быть в благоговейном состоянии – страхе?

Но я не о «страхе» лишь говорю, а о пережитой «твердости» – желании ее, – так что даже просил этого и после, как дара праздничного.

«Господи, даруй мне утверждение!» – И мне чувствовалось, что Господень Дух дарует это ныне еще прежде (не по существу – ибо любовь, конечно, выше) – в порядке восхождения нужна решимость от себя и сила от Духа… И среди даров Святого Духа есть такой дар: и почиет на Нем… (на Господе Иисусе Христе, – а от Него и на человеках Его) дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия, – говорит святой пророк Исайя (Ис. 11, 2). И апостол Павел говорит: дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия (2 Тим. 1, 7). Посему: не стыдись свидетельства Господа нашего Иисуса Христа, ни меня, узника Его (2 Тим. 1, 8). И я страдаю так; но не стыжусь. Ибо я знаю, в Кого уверовал, и уверен, что Он силен сохранить залог мой на оный день (2 Тим. 1, 12).

…Теперь немного проясняется и дар – твердой, ясной веры, и знаю, в Кого я веровал, – которую ощутил и я в день Пресвятой Троицы; она, вера, дала и твердость настроения. Ведь вера есть откровение. Вера в Пресвятую Троицу есть откровение Ее Самой нашему духу («касание»). Твердая вера – твердое откровение. Оно и утверждает душу… И так Сама Пресвятая Троица дала такое утверждение. А так как Она Сама есть высочайший вид утверждения – полное Единство Трех, то можно сказать, что это «утверждение» тоже есть отсвет «Троического Единства», этой основной благодати дня.

Еще думается: ныне день Царства Троицы… И мы участники ныне в сем Царстве… Мы ныне род избранный, царственное священство, люди, взятые в удел (1 Пет. 2, 9). Вместо избранного народа еврейского ныне христиане – избранники, – ибо они приняли «подданство» в Царстве Троицы…

И хотя это дается лишь опять в «задатке», в «закваске», и лишь на один этот день избранники приглашаются в «Царские чертоги» как сыны по благодати, – а после они еще должны заслужить, заработать этот дар, – но все же они ныне – «цари»: вы бо́зи есте́, и сы́нове Вышняго вси, – пророчествовал еще царь Давид (Пс. 81, 6); а Спаситель отнес это к верующим (Ин. 10, 34).

Твердость – это царственное чувство власти; и про Спасителя говорится: слово Его было со властию, Он учил, как власть имущий (Мф. 7, 29).

И апостол Павел заповедует Титу: Господь избрал Себе народ особенный, ревностный к добрым делам. И ты говори, увещевай и обличай со всякою властию, чтобы никто не пренебрегал тебя (Тит. 2, 14-15).

И вообще истинная благодать Божия делает людей духовно твердыми, а не слабыми: слабость от безблагодатности… Правда, есть твердость и естественная, лишь на низшие, «душевные» стороны жизни, и притом сочетается обычно с тщеславием и гордостью, – каковые, в сущности, есть признаки духовно слабой души… И нередко бывает, что эти так называемые «сильные люди» в делах своих оказываются совершенно слабыми, когда дело касается – спасения, смирения, постоянства в добре, любви и т.п. И даже падают, теряются, унывают. И оказывается, что их «царственность», «властность» была не от Бога, а от естества; а все, что не «во имя Отца и Сына и Святого Духа», что не от Его «державы, Царства и силы», – все мнимо, призрачно. Поэтому мы знаем, что святые, несмотря на всю их кротость и любовь, производили впечатление [на] людей не только сильных в подвиге своего спасения, но и на других. Это – непостижимые, необыкновенные гиганты! Читаешь жития святых, устрашаешься их подвигов! И на нас они действуют с силою: «боишься» их!

И я сотни раз убеждался на опыте, что только святые подлинно «велики» и даже «страшны». А так называемые «великие люди» не производят великого впечатления… «Победить себя – величайшая победа», – говорили еще римляне, вслед за Премудрым: долготерпеливый лучше храброго; и владеющий собою лучше завоевателя города (Притч. 16, 32). Поэтому, когда я встречался с о. Иоанном Кронштадтским, или о. Нектарием, или о. Германом [8], сразу чувствовал себя «маленьким учеником» перед великими учителями. Ни ученые, ни вожди, военные, ни так называемые «великие люди» не производили такого впечатления.

Христианство – и особенно в достижении святости – действительно делает людей «царями», при всей своей личной кротости.

Припомнишь, как вели себя пред так называемыми «царями» мученики! Какая истинно царственная свобода и твердость! Мучители казались жалкими пред ними. Таковыми делает Святая Троица Своих сынов Царствия (Мф. 13, 38), детей Божиих, которые получили сию власть не по естественному рождению, но потому что от Бога родились, – читаем на Пасху (Ин. 1, 12-13).

От Бога родились… Точно впервые слышу эти слова. Не только от царей земных (а это обычно считается высоким), – а от Самого Бога родились. Это Евангелие читается на день царя праздников, в Пасху, когда Господь царственно воскрес.

«Господь воцари́ся (воцарился) в ле́поту облече́ся (облекся)», – поется каждый воскресный прокимен. А с Ним воцаряются и люди. И сие Царственное, более – «Божественное» – возрождение, или рождение, совершается Духом Святым, как сказал Господь Никодиму: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие (Ин. 3, 5). А доселе были «рабы» – диавола. Ибо он сам, потерявши истинную свободу, насилует и людей. Истинная свобода, «простор» души – лишь в христианстве: кроме него – везде «рабство». Отца Бога не знают. Это я видел и на магометанах в мечети, – даже на их молении. Да и теперь люди себя боятся, так называемого «общественного мнения», таких же ослов, как ты сам, – припоминается изречение святителя Иоанна Златоуста [9]. И только перешедший из царства диавола в Царство Троицы получает истинную свободу, и силу, и власть, и дерзновение. Это и есть то «утверждение», о коем я все стараюсь хоть описательно сказать.

Поэтому во время грехов человек, теряя дерзновение Божественное, перейдет в высокую дерзость, тогда Бог «низлагает» гордыню, чтобы «вознести» опять «смирением» (песнь Богородицы).

И истинное смирение – величайшая сила! И если хочешь быть в Царстве Троицы – смиряйся: только Богом, Пресвятою Троицею люди сильны.

Возносящийся смирится, смиряющийся же будет вознесен, – сказал Христос (Лк. 18, 14).

«Бог создал мир из ничего… Ни-че-го не было! – говорил мне батюшка о. Нектарий. – Так и человек: когда он обратится в своем сознании в ничто, тогда Бог начинает создавать из него великое». – Истинно!

…Поэтому, – закончу этот отдел, – и апостолы при приятии Святого Духа – «сидели», а не стояли, – как поется в церковных песнопениях. Долго я этого не понимал; а теперь в связи с мыслью о «царском» причастии Божественного естества (2 Пет. 1, 4) думаю, что и это было символом их царственно-благодатного всыновления Пресвятой Троице.

Теперь мы не сидим во время чтения трех молитв на вечерне, а коленопреклоненно просим. Это от того, что мы представляемся еще не получившими Духа, как и апостолы по вознесении поклонились Господу Иисусу Христу (Лк. 24, 52), а также и ради нашего недостоинства, по смирению. Но диакон тотчас же после каждой молитвы говорит: «Заступи, спаси, помилуй, возстави (подними) и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию». И восстают.

Достойно примечания, что всю Пятидесятницу, от Пасхи до отдания Троицы, не полагается становиться на колени. Это даже повелено Вселенским Собором [10]; ибо это время – Царственного освобождения. Это время с Женихом. Придут дни обычные, будут поститься и на колени становиться (Мф. 9, 15).

Переносите это на духовное состояние, «утверждение».

ГОСПОДИ, ДАРУЙ МНЕ ДУХ ТВОЕГО ДУХОВНОГО УТВЕРЖДЕНИЯ, БЛАГОДАТНО-ЦАРСТВЕННОЙ ТРОИЧНОЙ СИЛЫ!

Дух премудрости и разума, Дух совета

Другая просьба в этот праздник о даровании «Духа просвещения» (так я молился). Дух Божий воспринимается мною и как Дух «просвещения». Так у евангелиста Иоанна Богослова о Христе говорится, что Он есть истинный свет, просвещающий человека (Ин. 1, 9). Эта молитва читается в начале дня (в конце 1-го часа): «Христе свете истинный… да знаменуется на нас свет Лица Твоего…» И крещение называется «просвещением». Ясно, что просвещение связано с благодатию Святого Духа, – ибо Им просвещает Христос.

Пресвятая Троица есть – истинный свет; «во свете Твоем узрим свет» и мы (из великого славословия). Поэтому и благодать сошла на апостолов в виде огня. Просвещение же ума связано с чистотою сердца: блажени чистии сердцем, яко ти́и Бога у́зрят (Мф. 5, 8). Далее была тьма язычества и идолослужения, или тьма детской веры иудейской, затемненной к тому же формами внешней обрядности и страстей. Теперь, входя в Царство света Пресвятой Троицы, люди просвещаются благодатию, – облекаются в светлую «брачную» одежду.

Нужные дары

Особенно оба эти дара – «утверждения» и «просвещения» – необходимы были апостолам. Ведь они посылались покорить весь мир: какая же нужна была им ревность, твердость и сила! Они должны были научить вся язы́ки (Мф. 28, 19) – какая же нужна была премудрость! И все это дано было им именно в день Святой Троицы.

Поэтому и нам также нужны эти качества, чтобы действовать обращению людей к Царству Святой Троицы, – дабы приводить их в «Троическое Единство». Особенно и «утверждение» и «просвещение» нужны в расстроенное и темное время богоборчества, гонения на Царство Троицы (христианское, и именно – православное). Нужна великая ревность! Горение, как огонь, который сошел на апостолов. Апостолы (и их продолжатели) идут на войну за Царство Троицы. А на войне нужна горячая ревность и твердость, мужество духа.

Поэтому Господь и дарует нам этот дар «утверждения» в день «уловления вселенной». «Дерзайте!»

Непрестающее славословие

На сем остановлю описание «благодати» праздника. Когда все это осознаешь, то сердце исполняется славословия. Оно есть необходимый результат всего ряда переживаний, описанных выше. Да и что иное может быть в день «воцарения»! Поэтому нужно ждать в песнопениях не просьбы, а прославления щедроподательной Преславной Пресвятой Троицы, спасшей мир. Так и есть в песнопениях праздника, так есть даже и за всеми обычными богослужениями. Послушайте службы. «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа», – начинается Литургия. Мы – в Царстве Ее. «Яко подобает Тебе слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну и Святому Духу», – первый же возглас на вечерне, утрене, Литургии – после великой эктении. «Яко Твоя держава… и сила, и слава, Отца и Сына и Святаго Духа», – второй возглас. И далее.

Всё – слава Троицы. И притом неизменно указывается на Царствие Ее, «честь», державу. Все богослужение переплетено славословием Царства Троицы. Теперь, с бо́льшим уяснением смысла Ее Царственного праздника, иначе произносишь эти возгласы: об этом даже можно бы написать немало; скажу кратко: в славословиях мы переживаем чувства – величия, достоинства (Бог славы царствует), твердости, как бы опоры (Всемогущий – за нами), успокоения, мира (во всем Его Царская воля). Но и благоговейного страха (пред Царем царей) и сознания своего недостоинства (пред Святым), и утешение от призванности (Его милосердием). И многое иное.

И этим славословием Церковь уподобляется небу, где ангелы непрестанно славят Святую Троицу, с трепетом взывая: Свят, Свят, Свят (Ис. 6, 3). Это есть первая «молитва».

Так и в молитве Господней – первое «прошение»: да святится, да славится Бог!

С этого начинается, собственно, и Литургия: в древности она начиналась с «малого» входа, после коего входит архиерей в алтарь и первый возглас его (доселе он молчал): «Яко Свят еси́ Боже наш, и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу». А после уместно добавили сюда Трисвятую песнь. И в день праздника Троицы нужно славословить спасающую, преславную Троицу.

Слава Святей, Единосущней и Животворящей Троице, Ей, Самой в Себе, слава и поклонение! А паче, что все Лица участвовали в спасении падшего человека в мире.

«Ты бо еси́ Царь мира и Спас душ наших – и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу!» (возглас по 6-й песни канона).

Вечерние молитвы

Началась вечерня: после Литургии – 9-й час – «Откровение». Об этом писал я раньше: это было в ином году.

…Зачитал, наконец, прекрасные молитвы святителя Василия Великого, на коленях.

…Вот тут я и понимаю: почему – «на коленях». Да нам ли, грешникам, не падать на колени? Ведь и у нас есть свой больной, слепой и плачущий безнадежно-тоскливо, беспомощно-жалостно ребенок – душа наша… Как не упасть пред Спасающим?..

Пережитое мною – вчера и ныне – подготовило меня опытно. И легко так и естественно сталось на «землю», – с «небесной» высоты вчерашнего торжества.

И стал я читать не спеша, как проситель, подробно все выкладывающий «Господину» – Господу свои многочисленные нужды. Без восторга, а ровно, спокойно… С верою! Ибо к кому же иному обращусь? Врачей больше нет! И с упованием я произносил слова славословия. Без пафоса, – а просто. И мне хотелось долго говорить Господу.

И впервые за всю жизнь мне малыми показались такие длинные молитвы! Не «выговорил» нищеты своей… Но на душе стало спокойнее: выплакался немного (невидимо, без слез, – тихо стонала душа).

Потом – вторая молитва… И тоже такая прекрасная! Чувствую, что в душу начинает входить мир и уже умиление, по капельке… Уже и слезы где-то навертываются в глубине: нужно их сдерживать, недостойному… Немного громче стал читать… Потом третья… Самая длинная… И как хорошо, что длинная: до конца выговоришь душу свою!

И снова мало-помалу воротилось торжество славы. Опять славлю Троицу. Впрочем, не так, как вчера. А более сдержанно; но славлю. Если мы и плохи, то сами виноваты, а Святая Троица все же «всегда, ныне и присно, и во веки веков» славна и преславна!

Но, кроме всего, Она ныне и нас, больных, начинает спасать… Сугубая Ей слава! «Спаси и помилуй! Заступи, возстави! и сохрани нас, Боже», – просит диакон все три раза после молитвы. И мы с колен восстаем с надеждою. Поднимем голову, ибо избавление близко (Лк. 21, 28). Близко к тебе, человек, слово спасения: оно во устах твоих и в сердце твоем (Рим. 10, 8). Не нужно на небо восходить, ни за море ездить (Рим. 10, 6-7).

Сам Спаситель к нам пришел… Сам Исцелитель и Утешитель послан к нам… И потихоньку воротилась радость. Так перемежались волны упадка и восстания. Поздравляя братию, я говорил с радостию о празднике. Проповедь была горячая. Но опять волна упала: за обедом много ел. Веселые, но легкомысленные разговоры, потом – сон. И опять я видел небо – сверху волны, а илистое «дно» души.

…Рано еще торжествовать нам… Еще нужно «отвоевать» свою свободу, еще нужно вырвать себя из рабства страстям и диаволу. Война лишь началась. Благонадежная, но война.

Затем радостное повечерие. Но не одно, как бы следовало по уставу, а сочетание его с утреней Духову дню. Опять смесь от немощи. И радость «убыла». Почти ушла… Вечером я совсем лениво читал правила… А ночью видел скверное… Утром встал уже смиренным… Проявилась настоящая природа моя… Нужно было исповедаться во грехах… Вот они – «где грехи».

Источник: Вениамин (Федченков), митр. Царство Святой Троицы. – М.: Правило веры, 2006. С. 9-73.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] 9 й час, в России – 3-й час дня... Деление суток па 24 часа восходит к глубокой древности. В ветхозаветной Иудее, в частности, сутки делились на две части: для дня и для ночи, по 12 часов каждая; они, в свою очередь, разделялись на четыре части по 3 часа, но прошествии которых на стенах города сменялась воинская стража (иногда часы так и называются «стражами»). Смена караула происходила в 3, 6, 9 и 12-й часы, что соответствует нашим 9 и 12 и послеполуденным 3 и 6-му часу. Отсюда 1-й час но иудейскому счету соответствует нашему утреннему 7-му часу. В раннехристианской Церкви с апостольских времен суточные богослужения часов были привязаны именно к иудейскому часосчислению, что сохраняется и в современной богослужебной практике. Для перевода древнего часосчисления на более привычное для нас, повседневное, к древнему значению того или иного часа следует прибавить 6. Именно это и делает владыка Вениамин: 9 + 6 = 15, т.е. 3-й час дня.

[2] Антифон 4-го гласа начинается словами 128-го псалма: «От юности моея́ мно́зи бо́рют мя страсти, но Сам мя заступи́ и спаси́, Спа́се мой!»

[3] …об этом я [митрополит Вениамин] писал в особой рукописи «О вере и неверии и сомнении». Подробнее см.: Вениамин (Федченков), митр. О вере, неверии и сомнении / А сердце говорит мне: верь! – М.: Правило веры, 2004. С. 277-289.

[4] Блаженный старец Гефсиманский иеромонах Исидор (Козин) – согласно сведениям о. Павла Флоренского, составившего его житие (Соль Земли, то есть Сказание о жизни Гефснманского Скита иеромонаха Аввы Исидора, собранное и по порядку изложенное недостойным сыном его духовным Павлом Флоренским. Изд-во Троице-Сергиевой Лавры, 1909), родился предположительно в 1814 г. в селе Лыскове Макарьевского уезда Нижегородской губернии. Юношей поступил в Гефснманский скит. В 1860 г. пострижен в монашество. В 1863 г. рукоположен во иеродиакона, в 1865 г. – во иеромонаха. Прожил год на Святой Горе Афон. Вернувшись на родину, поселился в пустыни Параклит, где претерпел немало скорбей и гонений. Переселился в Гефсиманский скит, где прожил до своей кончины 3 февраля 1908 г. Воспоминания владыки Вениамина о старце Исидоре см.: Вениамин (Федченков), митр. Записки архиерея. – М.: Правило веры, 2002. С. 93-112.

[5] Живоцерко́вник. «Живая церковь» – обновленческое раскольническое движение внутри Православной Церкви в 1922-1946 гг. Пользовалась поддержкой большевистских властей и даже, по некоторым данным, была инициирована органами ВЧК в противовес Московскому Патриарху. Помимо «Живой церкви» в обновленческий раскол входили группы «Церковное возрождение» и «Союз общин древнеапостольской церкви». Идеологом и самочинным митрополитом обновленческой церкви был А.И. Введенский (1888-1946), после смерти которого и в связи с изменением политики сталинского руководства в отношении Православной Церкви обновленческое движение самоликвидировалось. Что касается идеологии «Живой церкви», то она носила преимущественно негативный, протестный характер (модернизация христианского вероучения, культа и языка богослужения, требования лишить Патриарха Тихона сана за антисоветские настроения, закрыть монастыри и упразднить монашество и т.п.). В политическом плане идеология обновленчества характеризовалась безусловной поддержкой атеистической власти и «успехов социалистического строительства».

Говоря о епископе-«живоцерковнике», бывшем некогда духовным чадом старца Исидора, владыка Вениамин имеет в виду епископа (впоследствии обновленческого митрополита) Евдокима (в миру Василия Мещерского; 1869-1936), в 1903-1904 гг. бывшего ректором Московской духовной академии. После ареста Патриарха Тихона он перешел на сторону обновленцев, признавая организованное ими (под руководством ВЧК) Высшее церковное управление (ВЦУ) единственной канонической властью. Скончался вне общения с Православной Церковью.

[6] Аскеза, пост, бдение...

Аске́за (от греч. «упражнение», «приучение себя») – упражнение в добродетели, особенно в «отсечении» своей воли и вообще самости. Блестящие образцы аскезы дают нам святые отцы и подвижники – от первых веков христианства до наших дней.

Пост – это воздержание на какое-то время от чувственных, плотских удовольствий: определенной пищи (мяса, молочных продуктов), зрелищ, мирского общения, «пустых разговоров» и т.н. Пост для христианина есть время особого молитвенного сосредоточения, покаяния и милосердных дел. Пост является средством для укрепления в христианине духовно-нравственных стремлений и возобладания их над чувственно-телесными.

Бдение (церковнослав. «бодрствование») – воздержание от сна для молитвы и псалмопения.

[7] Ски́ния (греч. «палатка», «шатер»; евр. – «жилище», «поселение», «великолепная постройка») – место богослужения, походный храм иудеев, построенный по образцу, показанному Богом Моисею на горе Синай (см.: Исход, гл. 25-26).

[8] ...Когда я встречался с о. Иоанном Кронштадтским, или о. Нектарием, или о. Германом...

Праведный Иоанн Кронштадтский (1829-1908; память совершается 20 декабря) – один из величайших подвижников Русской Православной Церкви, «пастырь единственный на всю Россию, великий молитвенник, чудотворец... он был огонь, зажигавший всех!» (Вениамин (Федченков), митр. Божьи люди. Мои духовные встречи. – М.: Отчий дом, 1997. С. 203). Сын сельского причетника Архангельской епархии, воспитанник Санкт-Петербургской духовной академии. По окончании академии о. Иоанн Сергиев поступил священником в кронштадтский Андреевский собор, в котором прослужил в сане протоиерея вплоть до своей кончины. Долгие годы был законоучителем в учебных заведениях Кронштадта, в 1882 г. основал там «Дом трудолюбия»; получил широкую известность своей благотворительной деятельностью. Автор шести томного собрания трудов, среди которых – беседы, проповеди, слова, поучения и т.п. Многолетний аскетический подвиг о. Иоанна нашел отражение в его позднейшей работе – книге «Моя жизнь во Христе, или Минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя в Боге». Владыка Вениамин, хорошо знавший и почитавший о. Иоанна, помимо цитированного выше очерка о жизни и подвигах святого подвижника оставил труд, озаглавленный «Протоиерей Иоанн Сергиев (отец Иоанн Кронштадтский)», включающий не только жизнеописание о. Иоанна, но и разбор его «Дневников», свидетельства о его чудотворениях и воспоминания о нем.

Преподобный Нектарий Оптинский (1853-1928; память совершается 29 апреля и в Соборе преподобных Оптинских старцев 11 октября). Иеромонах Нектарий (Тихонов) родился в Ельце Орловской губернии в семье глубоко верующих и благочестивых родителе»! Василия и Елены. Отец был рабочим на мельнице, мать – наемной работницей. Когда отроку Николаю было семь лет, его отец умер, и мальчик остался на попечении матери. Рассказывая о своем детстве, старец Нектарий вспоминал: «Было это в младенчестве моем, когда я жил с маменькой. Двое нас было на белом свете, да еще кот жил с нами. Мы низкого были звания, и притом бедные. Кому нужны такие?» После смерти матери Николай пришел в Оптину пустынь. Он поступил в монастырь в 1876 г. и почти пятьдесят лет прожил в его ограде (из них двадцать – в затворе). Отец Нектарий восходил по духовной лествице от затвора к общественному служению, но духовный путь старца, небогатый внешними событиями, остается скрытым для нас. Когда же святого старца спрашивали о нем, он со смирением отвечал: «Сидел я в своей келии и каялся, а потом еще тридцать лет отмаливал свои грехи». Старчество о. Нектария относится к периоду 1913-1923 гг., он справедливо считается последним оптинским старцем. Преподобный Нектарий нес крест общественного служения в годы тяжелейших испытаний для Русской Православной Церкви, страны, народа. Наделенный от Бога даром пророчества, он задолго до революции и гражданской войны видел грядущие беды и скорби русских людей, мученические кончины своих близких духовных чад, разорение России. Сам он разделил участь многих своих соотечественников: был гоним, претерпел тюремное заключение, сослан и умер в изгнании. Скончался о. Нектарий за пределами закрытой к тому времени большевиками Оптпной пустыни, в селе Холмищи Брянской области, 29 апреля (12 мая по новому стилю).

Сведения о жизни и духовных подвигах о. Нектария весьма скудны по причине послереволюционного безвременья и гонений на Церковь. – См.: Концевич И.М. Оптина пустынь и ее время. Джорданвилль, 1970; Житие оптинского старца Нектария. Изд-е Введенской Оптиной пустыни, 1996; Вениамин (Федченков), митр. Божьи люди. Мои духовные встречи. – М.: Отчий дом, 1997. С. 125-191.

Схиигумен Герман (Гомзин) родился 20 марта 1844 г. в Звенигороде Московской губернии. Получил лишь начальное образование в приходской школе. Переехав в Москву, несколько лет учился живописи и нконописанню. В 1870 г. определен в число послушников Гефсиманского скита, близ Троице-Сергиевой Лавры. В 1877 г. пострижен в монашество, в 1880 г. рукоположен во иеродиакона, 1885 г. – во иеромонаха. В 1892 г. утвержден духовником братии Гефсиманского скита, в 1893 г. – духовником скитской больницы и богадельни. Последние годы жизни был игуменом Троице-Одигитриевой Зосимовой пустыни во Владимирской губернии. Скончался 27 нюня 1923 г. После его блаженной кончины пустынь, как он и предсказывал, была закрыта.

Несмотря на отсутствие систематического образования, о. Герман, по словам епископа Арсения (Жадановского), «путем чтения святоотеческих творений, общения с учеными людьми, а еще более христианским воспитанием ума и сердца достиг большого духовного опыта и богословских познаний. Он отличался любознательностью, доказательством чего служит оставшаяся после него библиотека, а также изданные им следующие книги: "О жизни и подвигах старца-затворника Гефсиманского скита, что близ Троице-Сергиевой Лавры, иеросхимонаха о. Александра" (1908); "Ответы епископа Феофана, затворника Вышенской пустыни, на вопросы инока о молитве" (1910); "Ответы епископа Феофана, затворника Вышенской пустыни, на вопросы инока относительно различных деланий монашеской жизни" (1908); "Старчество. Мысли святых отцов о необходимости и пользе старческого руководства в духовной жизни" (1910); "Изречения святых отцов об охранении души и тела в чистоте целомудрия против искушения блудной страсти. Взято из 2-го тома Добротолюбия в русском переводе епископа Феофана" (1910)» (Арсений (Жаданоаский), еп. Воспоминания. – М., 1995. С. 86-87). Очерк владыки Вениамина о схиигумене Германе см.: Вениамин (Федченков), митр. Божьи люди. Мои духовные встречи. – М.: Отчий дом, 1997. С. 62-90.

[9] Святитель Иоанн Златоуст (347-407; память совершается 27 января, 14 сентября, 13 ноября) – один из трех (наряду с Григорием Богословом и Василием Великим) вселенских отцов и учителей Церкви. Родился в Антиохии в богатой семье, получил прекрасное образование. В 367 г. принял крещение от Антиохийского епископа святого Мелетия и в 370 г. был поставлен им во чтеца. С 372 г. продолжил богословское образование у одного из лучших христианских ученых своего времени – Диодора, будущего епископа Тарсийского. Шесть лет провел в пустыне – в монастырских общинах и в уединении. Итогом его отшельнических трудов стали три слова «В защиту монашества» (386), где будущий святитель рекомендует монашество как лучшее средство воспитания личности. По возвращении в Антиохию, в 381 г. он был посвящен в диакона и после пяти лет диаконского служения – во пресвитера. За двенадцать лет священства святой Иоанн приобрел огромную популярность благотворительной деятельностью, защитой бедных и, главным образом, своими блистательными проповедями, которые он произносил почти ежедневно, – отсюда и его прозвание – «Златоуст»; его проповеди часто вызывали у слушателей слезы и рукоплескания. В 397 г. Иоанн Златоуст был избран архиепископом Константинополя. На этом посту он вступил в острый конфликт с императорским двором и столичным клиром, погрязшими в роскоши и разврате; все свое архиерейское содержание святитель Иоанн тратил на помощь бедным, строительство больниц и приютов. Последовали гонения, и в 404 г. он был удален с архиепископской кафедры и сослан в город Кукуз (Армения), а через два года переведен в ссылку в Питиунт (Пицунда, Абхазия); по пути в Питиунт святитель заболел и умер 14 сентября. «Слава Богу за всё!», – были его предсмертные слова. Святитель Иоанн оставил после себя множество богословских сочинений. Среди них – толкование на Священное Писание, молитвы ко святому Причащению, чин Литургии, проповеди. Творения святителя Иоанна Златоуста в двенадцати томах в русском переводе изданы в 1898-1906 гг. Санкт-Петербургской духовной академией.

[10] Вселенские Соборы – чрезвычайное собрание пастырей и учителей Церкви, по возможности – «со всей вселенной», то есть из всего христианского мира; а также иерархическое представительство всех поместных (самостоятельных, автокефальных) Церквей, составляющееся с целью свидетельства об общей вере, для утверждения истин вероучения, данных Церкви Откровением и потому несомненно верных, для установления правил, обязательных для всей Церкви, и для разрешения вопросов, имеющих общецерковную важность. Вселенские Соборы – единственный верховный авторитет во Вселенской Православной Церкви по вопросам вероучения и единственный орган ее законодательства. Решения Вселенских Соборов обладают свойством непогрешимости и обязательны для всех поместных Церквей и на все времена. В Православной Церкви Вселенскими являются семь Соборов: Первый – в Никее (325), Второй – в Константинополе (381), Третий – в Эфесе (431), Четвертый – в Хал-кидоне (451), Пятый – в Константинополе (553), Шестой – в Константинополе (680-681) и Седьмой – в Никее (787). Владыка Вениамин имеет в виду 20-е Правило 1-го Никейского Собора: «Понеже суть некоторые преклоняющие колена в день Господень и во дни Пятидесятницы: то, дабы во всех епархиях все одинаково соблюдаемо было, угодно Святому Собору, да стояще приносят молитвы Богу» (Книга правил святых апостол, святых Соборов Вселенских и поместных, и святых отец. – М., 1893. С. 39).