Троицкий синодик. Архимандрит Иоасаф (Альбовский, † 1960), казначей Троице-Сергиевой Лавры

13 августа – день памяти архимандрита Иоасафа (Альбовского, 1877-1960), казначея Троице-Сергиевой Лавры. Предлагаем к прочтению фрагмент воспоминаний о нем из книги архим. Тихона (Агрикова) «У Троицы окрыленные».

Отец Иоасаф (в миру – Павел Леопольдович Альбовский) нес в Лавре послушание очень скучное и сильно беспокойное, заведовал братской казной. Он уже был в преклонных летах (за восемьдесят), но со всеми своими делами справлялся аккуратно и смотрел на свое послушание как на порученное самим прп. Сергием, небесным Игуменом Лавры.

В поздний вечер в дверь моей келий раздался стук. За дверью послышались слова молитвы. «Аминь», – ответил я и открыл дверь келии. Предо мною стоял старец с худым и бледным лицом и белыми волосами. Глубокие выразительные глаза смотрели прямо мне в сердце. «А, это батюшка пожаловал в такой поздний час», – проговорил я, впуская отца Иоасафа. Не слыша моих слов (о. Иоасаф был почти глухим), гость заговорил тихим голосом: «Простите, я пришел к вам по очень важному и большому делу. Уж не откажите мне в моей просьбе». Я обещал все исполнить. «Вот, – начал снова отец Иоасаф, – ведь задыхаюсь, совсем задыхаюсь. Нет, не от недостатка воздуха, а вот душой задыхаюсь. Все в келии своей сижу да с бумагами вожусь… Нет ли у тебя такой книжечки, – говорил он, обращаясь ко мне, – которая бы сразу хватала за сердце? Ведь мне некогда читать большие книги. Некогда, да и стар, зрение слабое. А вот чтобы она сразу, с первых слов хватала за сердце, трогала душу. Ведь совсем задыхаюсь со своими бумагами», – твердил старец. Не помню сейчас, дал ли я что тогда батюшке такое, «хватающее сразу за живое». По правде, я был в затруднении: не знал толком, что бы предложить старцу на его просьбу...

Почт. карт. Церковь прп. Михея и Трапезная. Изд-е СТСЛ. 1900-е гг.

Душа отца Иоасафа рвалась к свету, он сильно уставал от постоянной канцелярской работы. Душа его хотела дышать свежим благодатным воздухом, соприкоснуться с родным духовным миром, с живым Богом. Освежиться, очнуться, освободиться от знойной склоки жизни. К горним вершинам! Ввысь, к Богу! «Горе́ имеем сердца»… Туда, где чистый воздух для бессмертного духа нашего, вечное обновление и легкость благодатной жизни и счастья! «Возведох очи мои в горы, отнюдуже приидет помощь моя» (Пс. 120:1).

Нам совершенно неизвестно, как жил, как проводил прежние годы своей жизни архим. Иоасаф. Он стал подвизаться в Лавре прп. Сергия примерно с 1946-47 гг. Сам он говорил о себе, что был офицером польской армии. И фамилия его – Альбовский – свидетельствует, что он был польского происхождения. За то, что он относился братски к солдатам, начальство его не любило. Так и совсем прогнали его из армии. Военная выправка во всем была видна у отца Иоасафа и теперь, когда он уже давно был монахом, духовным человеком.

Он был чрезвычайно худ, до удивления. Одежда на нем висела, как на колу. Когда облачался и надевал митру, то митра совсем закрывала его худое лицо, так что видны были только нос и маленькая беленькая бородка. Голосок был настолько слаб, что его не было слышно рядом. Разговаривал с людьми глазами, намеками, догадками. Вечно спешил куда-нибудь, бежал с бумагами. Постоянно серьезный, сосредоточенный, по-солдатски подтянутый. Глубокий, кажется, недоступный. Но что это была за душа! Какая богатая духовная жизнь! Это был гигант духа. Он показывал удивительную силу духа. Бесстрашный воин Царя Небесного.

Когда братия заходили по каким-либо делам в келию, то видели везде образцовый порядок. На письменном столе, на самом видном месте, стоял (не лежал) большой конверт – завещание. Отец Иоасаф каждую минуту ждал к себе гостью – смерть. И ждал бестрепетно, безбоязненно. Готов был в любую минуту перейти от здешнего земного мрака к горнему невечернему свету.

Могила архим. Иоасафа (Альбовского) на старом кладбище Сергиева Посада (на Северном поселке)

Он добросовестно и правдиво относился к своему служебному долгу. Был незлобив, никогда не расстраивался, тем более не оставлял своего дела, не терял работоспособности. Возвращаясь в свою келию, в простоте сердца брался за свое послушание, даже с бо́льшим усердием.

Как он любил братию! Старался каждому сделать что-нибудь приятное, полезное, нужное! Любил и нищих. Когда ему случалось подать какому-нибудь несчастному или больному копеечку, он радовался, как дитя. При этом страшно хмурился, показывая, чтоб проситель молчал, никому не разбалтывал. Не любил славы человеческой.

Когда отец Иоасаф стал особенно глух и болезнен, его отстранили от послушания. Старец перешел жить из канцелярии в свою келию. Он был сердечник, и притом в преклонных летах, жил один. Однажды он хотел что-то достать для себя, приподнялся с койки, встал, шагнул два, три раза и, потеряв сознание, ударился головой о стул. Когда вошли в его келию, он лежал на полу. Выражение лица было тихое, спокойное, с легкой улыбкой. Лампада у его святых икон продолжала гореть, бросая тихий луч на почившего.

Отпевали торжественно, братия любила его. После похорон вошли в келию, нашли несколько мелких монет и завещание. В завещании было написано: «Рясу – одному брату, подрясник – другому брату, камилавку – третьему». Да все такое старенькое, худенькое. Казной заведовал, и вот – все его «богатство». К свету стремился, горнему, Небесному, земное все было ни к чему. Молитва его теперь пламенеет у престола Вечного Света…

Вечная тебе память, милый мой старец отец Иоасаф! Ты жил рядом с моей келией – умоли Господа, чтобы мне быть там рядом с тобой, в твоем вечном покое под одним Вечным Светом.

Источник: Тихон (Агриков), архим. У Троицы окрыленные. Воспоминания. – 2-е изд., испр. СТСЛ, 2012. – С. 209-224.