Троице-Сергиева Лавра и взаимодействие культур

Главный источник сведений о начальных временах Троице-Сергиевой Лавры – Житие прп. Сергия – составлен учеником основателя обители прп. Епифанием Премудрым, ставшим впоследствии духовником этого монастыря.

С одной стороны, труд первого агиографа Игумена земли Русской устанавливает связь имени прп. Сергия Радонежского с основными культурно-историческими центрами той эпохи – Святой Горой Афон, Константинополем и Иерусалимом. С другой стороны, мы обнаруживаем в этом и других источниках свидетельства о Троицкой обители как средоточии той силы Божией, которой обладали Афон, Константинополь и Иерусалим.

Вот почему мы говорим сегодня о взаимодействии культур в связи с историей Лавры в целом. Это заявление может показаться слишком дерзновенным. Но оно имеет историческое обоснование.

Не может быть, чтобы боярский сын не посещал на своей родине – в Ростове Великом – знаменитый по тому времени «Григорьев затвор» – греческий монастырь в честь свт. Григория Богослова. Можно с достаточным основанием предполагать, что душа отрока Варфоломея впитала лучшее из византийской и славянской культуры именно здесь, на славной Ростовской земле.

В возрасте до 15 лет, когда Варфоломей покинул свою родину, дети наиболее впечатлительны. Тогда он мог и слышать византийскую музыку, сродную древним русским церковным распевам, и видеть строгие духоносные византийские образы.

Он впитал очень многое из тех рукописей, с которыми соприкасался в последующие 8 лет, до переезда в Радонеж. Неслучайно и сюда, на Маковец, он взял «Слова» свт. Григория, имя которого носил «Григорьев Затвор». Греческий монастырь послужил звеном во взаимодействии двух великих культур – Византии и России. Отсюда вынесли большие знания друзья и собеседники прп. Сергия: свт. Стефан Пермский и прп. Епифаний Премудрый.

Духовные связи с Византией и Афоном приносили на Руси свой «сторичный плод» трудами и подвигами прп. Сергия и многих его учеников. В далекой от Византии Московии благодаря им переписывались и изучались лучшие книги, которыми был богат Константинополь.

Опыт исихии (буквально – безмолвия) в постепенном историческом раскрытии через учеников Сергия ныне зрится и ощущается в глубоком сплаве духовного взаимодействия. Достаточно вглядеться и узнать «Высоцкий чин» – иконный ряд, присланный прп. Афанасием Высоцким из Константинополя в родной ему монастырь «на Высоком» (под Серпуховом), чтобы убедиться в реальности живого общения «Школы прп. Сергия» с мировыми культурно-историческими центрами. Кроме того, в восприятии опыта прибывших из Византии в Высоцкий монастырь каллиграфов, певцов, иконописцев, зодчих несомненно выразилось глубокое понимание прп. Сергием византийской истории и его давнее желание наследовать ее культурно-историческое богатство.

«Доброписания многа» от трудов прп. Афанасия влились в библиотеку Троице-Сергиева монастыря и в совокупности со списками с них составили значительный вклад в сокровищницу общерусской книжности. Во всей Русской Церкви стал общеупотребительным Устав – «Око церковное» – в редакции прп. Афанасия Высоцкого, который он не только перевел с греческих Типиков, но включил в него новую редакцию, выполненную патр. Филофеем на Афоне.

Изучение истории Высоцкого монастыря может дать новый материал в биографии и творчестве прп. Андрея Рублёва. Ведь неслучайно святой работал «в похвалу авве Сергию» под началом прп. Никона, чудотворца, воспитанного «на Высоком». Есть предположение, что там же прошел школу иноческого искуса и преподобный Андрей Рублёв. В иконописном творчестве прп. Андрея, так же как и в храмостроительном делании игум. Никона, и в агиографических творениях Епифания, нашли воплощение и синтез лучшие традиции византийского и русского церковного искусства.

В таком-то значительно культурном окружении и вырастает преподобный инок Андрей Рублёв в гениального, ведущего художника Московской Руси конца XIV – начала XV вв. Он вдумчиво присматривается к драматическому творчеству Феофана Грека, его помощников и товарищей, улавливает ведущие в нем черты, проникается ими, вдохновляется, но не продолжает их в своем творчестве, а творит свое, родное, искусство.

Последующее изучение афонских источников может открыть свидетельства святогорцев, современников Епифания, которые видели этого Премудрого паломника из дорогого им «Григорьева Затвора» в Ростове Великом и которые, как признается сам автор, «слышали о святом Сергии». 

Епифаний Премудрый хотя и пишет о себе как о неуче с точки зрения античной образованности, по мнению современных исследователей, прошел хорошую риторическую школу либо в ростовском «Затворе», либо у южных славян, либо в Византии у греков. Словотворчество его достигло наивысшего развития. Это побуждает доверять всякому слову духовника Троице-Сергиевой обители, исполненного глубокого видения духовных и физических явлений, сумевшего вобрать в себя опыт не только современных ему подвижников Афона и Палестины, но и их древних предшественников, опыт начитанности в древнерусской и византийской литературе.

Участие прп. Епифания в общерусской сводной летописи, создании «Слова о житии и преставлении Димитрия Ивановича, царя русского», создании Летописной повести о Куликовской битве и причастность к летописанию вообще (по нашему мнению, заказы эти шли от прп. Никона и свт. Киприана), а также в возможной причастности к созданию «Повести о нашествии Едигея», предисловия к рассказу о смерти великого князя Михаила Тверского и, наконец, в причастность к составлению «Окружного послания» 1415–1416 гг. митр. Фотия о незаконном поставлении литовскими епископами Григория Цамблака на Киевскую митрополию – всё это говорит о грандиозном составе Епифаниевых творений, на которые указывают современные исследователи его творчества.

Один из глубоких современных исследователей прп. Епифания Г.М. Прохоров, говоря об участии святого в Московском летописании, склонен предполагать и причастность его к созданию «Повести о Митяе». Если это так, то возможно предполагать, что «единомудрство» прпп. Сергия Радонежского, Афанасия Высоцкого и Епифания Премудрого и свтт. Феодора Ростовского (племянника прп. Сергия) и Дионисия Суздальского нашло поддержку в Константинополе. Свт. Феодор неоднократно был там, добившись официального оформления митрополитом всея Руси свт. Киприана. При содействии святителя прп. Афанасий Высоцкий мог передать в Троицкую обитель и свои «доброписания многа» и известные нам святые иконы.

В ряду изложенного можно полагать, что названным кругом лиц определялись интенсивные связи Троице-Сергиевой обители с Константинополем и по делам административным, «о управлении митрополии Русския», и по делам духовного взаимодействия на рубеже XIV и XV вв., незадолго до падения Византии.

Все эти прямые и косвенные свидетельства дают основание к утверждению основного тезиса о взаимодействии самобытной русской культуры через насельников Троице-Сергиевой обители с византийской культурой Святой Горы, а также Египетской Фиваиды и Палестины. И прп. Епифаний является существенным звеном в этом взаимодействии. Он свидетельствовал о прп. Сергии, сравнивая его с древним афонским подвижником прп. Афанасием.

Не последней в связи Афона и России была и роль прп. Никона († 1426) – келейника, сподвижника и преемника прп. Сергия по игуменству. Сохранившиеся его рукописи – Четвероевангелие (ГБЛ, ф. 304/111, № 6), Служебник (ГБЛ, ф. 304/111, № 8) и другие – свидетельствуют о необычайно высокой духовной культуре их хозяина.

Среди самых значительных памятников зодчества Византии мы не найдем столь совершенной архитектоники, которая зрится в линиях уникального творения – белокаменного собора Живоначальной Троицы, воздвигнутого Никоном в «похвалу авве Сергию», своему учителю. Неслучайно Церковь наименовала его выразителем «крайнего послушания» тому, кто был носителем «крайнего смирения».

Несмотря на слезные просьбы юноши, пришедшего из Юрьева в эту обитель, прп. Сергий не принял его. Он сказал: «Иди на Высокое к Афанасию, он тебя всему научит». Там и произошло то взаимодействие с византийскими мастерами, о котором теперь свидетельствуют творения его рук.

Никон «скоро» собрал в Троице-Сергиев монастырь «живописцы, мужи изрядны, зело всех превосходящи и в добродетелех совершени: Даниил именем и Андрей, спостник его, и неких с ними».

Имя прп. Никона слилось с именем его духовного отца, открыв собой сонм прочих Радонежских чудотворцев. Есть данные, которые свидетельствуют, что прп. Никон не только сохранил, но и преумножил то дело, которое творил его учитель, – спасение по книгам, избранным прп. Сергием для внутреннего духовного руководства, без которых немыслимо было никакое другое дело. По-прежнему переписывались «Душеполезные поучения» прп. аввы Дорофея, «Лествица» прп. Иоанна Лествичника (ГБЛ, ф. ТСЛ, № 304/1, № 167, 1423 г.) и другие необходимые для дела нравственного руководства книги. Эта духоносная рукописная традиция продолжала углубляться и при последующих игуменах обители Живоначальной Троицы.

По мере увеличения списков с творений древних учителей монашества уровень внутренней культуры насельников, посадских жителей и всех, кто духовно окормлялся в Троице-Сергиевой обители, становился очень высоким.

В истории Троице-Сергиевой обители известен также игумен Артемий, которого наименовали Пустынником. Всего полгода был он в этом монастыре (1551), но за это время сделал много. Достаточно вспомнить такое важное его дело, как перевод святогорца прп. Максима Грека из заточения в Троице-Сергиев монастырь. Старца Артемия обвинили в ереси и отправили в Соловецкий монастырь. Оттуда он бежал в Литву к князю Юрию II Слуцкому, который, подобно Константину Острожскому, окружил себя книжными людьми. Источники о жизни отца Артемия немногочисленны, но его литературная деятельность литовского периода принесла ему славу защитника Православия. В Литве старец много потрудился на пользу просвещения.

Его имя вошло в историю просвещения Литвы, Белоруссии и Украины. В литературной деятельности старца Артемия выразились результаты духовного взаимодействия Троице-Сергиевой обители в предшествующее ему время с мировыми центрами духовного просвещения.

При всех перипетиях в истории Сергиевой Лавры постоянно сохранялось ее духовное взаимодействие с Афоном, Синаем и со Святой Землей. Большой вклад в развитие этого направления в XIX в. сделал воспитанник Оптиной пустыни, затем начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме, настоятель Нового Иерусалима и, наконец, наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Леонид (Кавелин, † 1891).

Знаменательно то, что в наше время почти все начальники Русской духовной миссии в Иерусалиме – питомцы Троице-Сергиевой Лавры. Архимандрит Иероним (Зиновьев, † 1982) в 1965–1972 гг. проходил послушание на Святой Земле и здесь почил от многих трудов своих.

Наряду с указанными направлениями в жизни Троице-Сергиевой Лавры большое значение для духовного взаимодействия со святыми местами Востока имеют путешествия русских паломников в Иерусалим и на Святую Гору Афон.

Повествование только о путешествиях иером. Арсения (Суханова) в XVII в. может быть темой отдельной работы, равно как и повествование о таких тружениках, каким был митр. Московский Филарет (Дроздов), долгие годы священноархимандрит Троице-Сергиевой Лавры, а также его сподвижник Андрей Николаевич Муравьев. Их рукописные фонды, несомненно, открывают новые документальные страницы неизученной истории Троице-Сергиевой Лавры в истории Востока.

Архим. Иннокентий (Просвирнин, † 1994),
насельник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры