Троице-Сергиев монастырь и московское купечество XV - начала XVI в.

Основанная в середине XIV в. Троице-Сергиева оби­тель уже с начала XV в. привлекает к себе внимание не только феодальной аристократии, но и представителей зажиточного московского купечества. Последние так­же нередко делали туда щедрые денежные и прочие вклады, а некоторые из купцов, обычно достигнув преклонного (по тем временам) возраста и передав на­лаженное торговое дело сыновьям, принимали в Троце-Сергиевом монастыре постриг, меняли мирские име­на на иноческие и доживали в нем оставшиеся годы.

Контакты московских купцов с монастырем докумен­тально зафиксированы с первой четверти XV в., со вре­мен игуменства преподобного Никона. Эти древнейшие свидетельства связаны с одним из самых именитых купе­ческих родов средневековой Москвы — Ермолиными.

По свидетельству «Слова о Дмитрии Ермолине», включенного в третью расширенную Пахомиеву редак­цию Жития Сергия Радонежского, один из представи­телей третьего поколения купеческой династии Ермо­линых, будучи еще молодым человеком, отказался в отличие от отца, деда и братьев заниматься торговыми делами и, променяв мирскую жизнь на монашескую, ушел в Троице-Сергиеву обитель, где был пострижен под именем Германа¹. Сей необычный шаг, явно вызвав­ший удивление родных и знакомых, как можно предпо­ложить, был сделан им еще при жизни деда Васки, родо­начальника династии Ермолиных, хорошо известного в купеческих кругах Москвы, чем, вероятно, и объясняет­ся закрепившееся за Германом именное прозвище — Васкин, хотя другие его братья (Афанасий, Дмитрий и Петр) по имени отца Ермолы назывались Ермолиными. По­скольку с последней четверти XIV в. на Руси укоренилась традиция монашеского имя наречения по начальной бук­ве мирского имени, Герман Васкин в миру мог носить одно из таких имен, например, Гавриил, Георгий (Юрий), Григорий, Герасим. На одной из листов рукописной кни­ги «Пролог» из библиотеки Троице-Сергиевой лавры под 1429 г. сделано любопытное примечание: «В лето 6937, тогда игуменство дръжащу в Сергиеве монастыре Кирь Саве, строительство же поручено быстъ старцу Герману Васкину, келарь же бе тогда Сава Арбузовъ Черниковъ. Писал же Евстафие мирский человек, а прозвище ему Шепель»². Использованный здесь термин «строитель­ство» можно истолковать двояко: во-первых, как монас­тырскую должность «строителя» (устроителя), возложен­ную на Германа; во-вторых, нельзя исключить, что он означал в буквальном смысле поручение заниматься строительными делами. На мой взгляд, оба объяснения вполне правомерны, ведь строителям обителей приходи­лось ведать прежде всего хозяйственными делами. Неза­долго до этого назначения, по свидетельству краткого Кирилло-Белозерского летописца, «В лето 6934 (1426) июня 29 сгоре монастыря Сергеева с треть 4 часа дня»³.

К сожалению, неясно, какие же сооружения возво­дились под руководством Германа после этого пожара. Быть может, деревянные кельи и трапезная? Нельзя пол­ностью исключить возможность его участия еще рань­ше в обеспечении строительства первого в обители хра­ма из камня, о чем недавно предположил Б.М. Клосс.

Следующая после Троицкого собора 1422-1423 гг. из­вестная нам каменная постройка (трапезная с поварней В.Д. Ермолина) появилась в Сергиевом монастыре лишь в 1469 г. Возлагая на Германа Васкина контроль за стро­ительными работами, монастырские власти явно учи­тывали деловую хватку и расчетливость выходца из бо­гатой купеческой среды Москвы.

В третьей расширенной редакции Жития Сергия Радонежского, составленного Пахомием Логофетом, повествуется о любопытном курьезе, произошедшем при пострижении в Троице-Сергиевой обители роди­теля Германа — именитого московского гостя Ермолы Васкина, получившего иноческое имя Ефрем. В духов­ные отцы ему тогдашний игумен Никон определил мо­наха со стажем — его же собственного сына Германа. Ес­тественно, Ермола (Ефрем) не мог не возмутиться такому обращению с ним, уважаемым в купеческих кру­гах Москвы человеком⁴. По предположению Н.Н. Во­ронина, Ефрем (Ермола Васкин) перешел вскоре в Ан­дроников монастырь, где в конце жизни, став его настоятелем, общался с Андреем Рублевым, завершал строительство Спасского собора⁵.

На протяжении всего XV в. прослеживается тесней­шая связь купеческого рода Васкиных-Ермолиных с зна­менитым подмосковным монастырем, основанным Сергием Радонежским, и с земельными владениями в Дмитровском уезде. Там же находилось и село Куноки, принадлежавшее купцу Петру Ермолину (дяде В.Д. Ер­молина) и пожертвованное им перед смертью Троице- Сергиеву монастырю⁶.

Стал по семейной традиции иноком Сергиевой оби­тели в 1446 либо в начале 1447 г. брат Германа и Петра — Дмитрий (в монашестве — Дионисий) Ермолин. Воз­можно, поспешный уход Дмитрия в монастырь связан с его весьма вероятным участием в заговоре 1446 г. про­тив Василия II. Как отмечали современники, монах Ди­онисий «многоречист и пресловущ в беседе, бе бо умея глаголати русски, гречески, половецки», имел «толикое богатство»⁷, доставшееся в наследство от отца и приум­ноженное им самим. Очевидно, он изучил греческий и татарский («половецкий») языки во время своих поез­док в качестве купца в Золотую Орду, Крым и в Визан­тию, где пользовался известностью.

Ушедший на покой Дмитрий Ермолин отличался вольнодумством и жил там при игуменах Досифее (1446- 1447) и Мартиниане (1447-1455). Последний упрекал старца Дионисия в различных грехах, в том числе в не­верии, в отсутствии должного уважения к мощам пре­подобного Сергия Радонежского («ко чюдотворцеву фобу»), значит, к его памяти, а также к монастырским властям («ко всему святому собору»)⁸. Будучи вольно­думцем, он сам не соблюдал монастырский устав и за­долго до появления в Москве под влиянием Новгорода кружка еретиков сеял зерна сомнения у прихожан, срав­нивая корыстолюбивых монахов с татарами, которым не следует давать милостыню. Стремясь распространить пошире свои взгляды за пределами монастыря, Диони­сий, «неверие в сердце держащу», стал «ис келии без вре­мени исходити и яже не подобает глаголати». Будучи ве­рующим человеком, он имел собственные представления о религии и предназначении церкви в обществе, роли мо­настырей и монашества. И они, резко отличаясь от офи­циальных, конечно, вызывали беспокойство и недоволь­ство игумена и других монахов, так как о его «хуле и роптании на монастырь и на весь святый собор» стало известно достаточно широко (« ...слышано бе не точию зде и у нас, но во многих покрестных странах...»). Протест старца Дионисия против монастырских поряд­ков нашел внешнее выражение в отказе участвовать в общей и довольно скромной трапезе: «Что имам сотворити, яко хлеба вашего и варения не могу ясти? А веда­ешь сам, яко вырастохом во своих домах, не таковыми снедми питающеся», — объяснил свое поведение Дмит­рий Ермолин. Когда же хлеб и рыбу приносили из тра­пезной прямо в его келью, он выбрасывал снедь, гово­ря, что «собаки наши такова... не ели»⁹. И дело здесь не столько в пренебрежении богатого человека скромной и однообразной пищей... За его поступками скрывались более глубокие внутренние мотивы, серьезные разно­гласия с господствовавшими церковными канонами, неверие в христианские таинства и догматы, возможно, даже призыв к реформе церкви. Весьма показательно, что такие критические настроения сформировались у одного из самых богатых и образованных представите­лей московского купечества.

Как видно, Дионисий был ярым противником общежительного устройства монастырей, введенного Сергием Радонежским и пришедшего на Русь из Ви­зантии. Согласно общежительному уставу монахам не дозволялось единолично владеть ценным имуществом, питаться отдельно (не из общего котла), допускать в иноческой жизни какие-либо другие различия и пре­тендовать на особое положение, связанное с их высоким имущественным и социальным статусом в миру. Богатей­ший московский купец полагал, что каждый, ушедший на покой за монастырские стены, должен завоевать это право трудом праведным и жить там по заслугам.

По словам составителя Жития Сергия Радонежско­го, раскаяние грешника за богохульство и неверие на­ступило лишь после постигшей его во время церковной службы божьей кары. Тогда-то к лишившемуся за грехи свои зрения, речи и телодвижения, оказавшемуся бес­помощным, непокорному и неукротимому старому Дионисию приехали по вызову игумена его ближайшие родственники: брат Афанасий, Петр и сын Василий¹⁰.

Сведения о строительной деятельности Василия Ер­молина в 1462-1472 гг. содержатся главным образом в так называемой Ермолинской летописи. Он руководил строительными и восстановительными работами в Мос­ковском Кремле, где воздвиг каменный храм св. Афана­сия Александрийского, восстановил обветшавшие сте­ны от Свибловой башни до Боровицких ворот (1462 г.), украсил Фроловские ворота своеобразными иконными образами из камня — горельефными изображениями св. Георгия на коне и св. Дмитрия (1464, 1466 гг.), творчес­ки завершил строительство Вознесенского собора в од­ноименном женском монастыре (1467 г.), служившем усыпальницей для великих княгинь. Вполне возможно, что ему приходилось выполнять какие-либо хозяйствен­ные функции (например, заниматься заготовкой мате­риалов) и во время возведения в 1460 г. Богоявленской церкви на Кремлевском подворье Троице-Сергиева мо­настыря, хотя в Ермолинской летописи при освещении этого события имя Ермолина не упоминается. Не раз ему доводилось, очевидно, бывать в подмосковной обите­ли и до 1449 г., когда его вызвали туда к тяжело заболев­шему отцу, и позже. Во всяком случае к 1469 г. монас­тырское начальство уже хорошо знало об успешной строительной деятельности В.Д. Ермолина, который на тот момент успел приобрести достаточно прочные на­выки в новом для торгового человека деле. И он полу­чил выгодный и престижный заказ на крупную пост­ройку в Троице-Сергиевой обители, с которой был тесно связан его род.

Накопленный опыт помог В.Д. Ермолину при стро­ительстве 1469 г. каменной трапезной с поварней Трои­це-Сергиева монастыря: «Того же лета в Сергееве мона­стыри у Троицы поставили трапезу камену, а предстатель у нее был Василеи Дмигреев сын Ермолина»¹¹. В начале XVIII в. она была разобрана, но сохранились ее описа­ние и изображения. О ней восторженно отзывался архи­диакон Павел Алеппский, посетивший Россию в середине XVII в.: «Эта трапеза как бы висячая, выстроена из кам­ня и кирпича с затейливыми украшениями, посредине ее один столб, вокруг которого расставлены на полках в виде лесенки всевозможные серебряно-вызолоченные кубки»¹². Ее нарядное «двухэтажное здание с башней, увен­чанной флюгером, хорошо показано на иконе XVII в., изображающей Троице-Сергиев монастырь. Сохрани­лись ее копии, сделанные гораздо позже: из Покров­ского собора Рогожского старообрядческого кладбища в Москве и Сергиево-Посадского музея-заповедника. На них трапезная с поварней, состоявшие из трех поме­щений (братской поварни и двух других палат), замет­но выделяются на фоне остальных монастырских пост­роек. Очевидно, по указанию Ермолина с фасада к стене поварни (состоявшей внутри из двух или трех палат) была прикреплена сохранившаяся до сих пор в отличие от самих построек каменная резная рельефная икона Богоматери Одигитрии (26,5x19,3 см), изготовленная мастерами Троице-Сергиевого монастыря и сыгравшая немаловажную роль в украшении хозяйственного по назначению здания»¹³.

Мироощущение В.Д. Ермолина позволяет глубже понять знакомство с Ермолинской летописью, обнару­женной А.А. Шахматовым в рукописном сборнике Мос­ковской Духовной академии, хранившемся ранее в биб­лиотеке Троице-Сергиевой лавры, а сейчас находящемся в Российской государственной библиотеке (Музейное собрание, Ф. 173/1 - 185.2, ранее носил иной № 8665). Она переписана на 297 листах тремя почерками второй половины XV в. и переплетена в одной книге с «Хожде­нием Афанасия Никитина» и богослужебными произ­ведениями. Этот единственный список Ермолинской летописи содержит уникальные сведения о деятельно­сти В.Д. Ермолина за 1462-1472 гг., отсутствующие в других источниках, что позволило А.А. Шахматову дать ей такое название. Составлена она, скорее всего, по за­казу самого Ермолина, занимавшегося также перепис­кой книг. Известно, в частности, его «Послание от дру­га к другу», адресованное писарю польско-литовского короля Я кубу¹⁴.

Как удалось установить, Василий Дмитриевич Ермо­лин (Дмитриев) и его сын Степан Васильев (Дмитриев) оказались причастными к судьбе рукописи «Хождения за три моря» Афанасия Никитина¹⁵. Ермолины-Дмитрие­вы поручили сделать с нее копию, сохранившую следы их литературного редактирования. Ермолинский спи­сок «Хождения» и одноименная летопись далеко не слу­чайно хранились в Троице-Сергиевом монастыре, куда, очевидно, известный московский строитель-зодчий и книжник ушел на покой в последние годы жизни.

Приняв постриг после 1472 г., Василий Ермолин дол­жен был непременно получить одно из наиболее упот­ребимых тогда монашеских имен, начинавшихся с бук­вы «В», скорее всего: Варлаам, Варфоломей, Вассиан. Их список невелик, что несколько облегчает поиск. Среди старцев Сергиевой обители, носивших в иночестве такие имена и живших там в 70-х — начале 80-х годов. XV в., и надо искать ушедшего на покой московского купца, зодчего, строительного подрядчика и книжника в од­ном лице. Обладателем имени Варфоломей стал в мона­шестве современник Ермолина великокняжеский дьяк Василий Мамырев, ушедший от мирских забот в Троице-Сергиев монастырь и скончавшийся там в 1490 г. Из двух оставшихся имен более предпочтительным представ­ляется Вассиан, хотя нельзя полностью исключить вари­ант как с Варлаамом, так и с реже употреблявшимися в русской монашеской среде XV в. именами (например, Варсонофий, Венедикт и др.).

В Житие Сергия Радонежского в редакции Пахомия Серба (Логофета) включено также слово «О Симеоне, сыне Антонове», исцелившемся от тяжкой болезни бла­годаря своей набожности¹⁶. Именитый московский ку­печеский род Антоновых (Онгтновых) связан с Сергие­вой обителью по крайней мере со второй четверти XV в. Как справедливо утверждает Б.М. Клосс, «поддержка купечества сыграла свою роль в материальном укрепле­нии обители»¹⁷. Правда, наряду о Антоновыми и Ермо­лиными ученый почему-то причислил к купцам Сурминых — представителей митрополичьего боярского рода, не имевшего прямого отношения к торговым лю­дям¹⁸. По-видимому, в стенах Троице-Сергиева монас­тыря был составлен в начале XVI в. список из десяти гостей-сурожан «Сказания о Мамаевом побоище», в который включены Антоновы, Саларевы, Шиховы и другие представители богатейшего московского купече­ства. По версии автора «Сказания», их якобы взял в 1380 г. в поход против Мамая Дмитрий Донской¹⁹. Можно вспомнить и о том, как кое-кто из московских гостей вместе с троицкими монахами участвовали в 1446 г. в заговоре Дмитрия Шемяки против великого князя Ва­силия II Темного. Все эти факты позволяют утверждать о довольно прочных контактах верхушки купечества Москвы с монастырем уже со второй четверти XV в. Они прослеживаются по другим письменным материалам. Из монастырских грамот можно узнать о земельных вла­дениях зажиточных представителей московского купе­чества (например, Ермолиных, Онтоновых-Бобровых, Саларевых, Хозниковых)²⁰. Вкладная книга XVII в. (списки 1639 и 1673 гг.) содержит сведения о пожертво­ваниях купцов монастырю с XVI в.²¹

Для реконструкции истории купеческих родов Мос­квы XV-XVI вв. первостепенный интерес представляет древнейший пергаменный Синодик Троице-Сергиева монастыря 1575 г., хранящийся в Отделе рукописей Рос­сийской государственной библиотеки (ф. 304/III. № 25) и до сих пор слабо используемый исследователями. В нем над мирскими и иноческими именами надписаны сверху киноварью фамилии и прозвища князей, бояр, дворян, духовенства, других слоев населения, в том числе и купечества. Их принадлежность московским купцам оп­ределена главным образом по материалам дипломатичес­ких отношений Руси с Крымом, Польшей, Литвой, Тур­цией, в меньшей степени по данным актов, летописей, агиографических произведений (40 фамилий). Кроме того, принадлежность небольшой части антропонимов (3 наименования) торговым людям идентифицирована предположительно на основе семантики их прозвищ, например, Прасоловы, Суконниковы²².

Древнейшие поминальные записи датированы в пергаменном Синодике 1495 г. (Л. 72, 127 об.), самые по­здние — 1575 г. (Л. 215). Таким образом, на основе его материалов можно восстановить генеалогию зажиточных московских купцов на протяжении многих поколений. За единичными исключениями она представлена гостя­ми — сурожанами и их потомками — Алексеевыми, Бе­кетовыми, Варавиными, Подушкиными, Онтоновыми, Саларевыми, Страховыми, Ховриными, Хозниковыми и другими. Лишь два-три купца из числа упомянутых в Синодике (например, Иван Боровитинов) могут быть причислены к суконникам, стоявшим на ступеньку ниже. В Троице-Сергиевом монастыре поминали в XVI в. и тех из московских гостей, кто был переселен около 1489 г. в Новгород (Корюковы, Сырковы, Таракановы) и около 1510 г. в Псков (Ковырины). Часть упомянутых в Сино­дике 1575 г. зажиточных купцов имела земельные владе­ния под Москвой и в Новгородской земле — Онтоновы, Саларевы, Сараевы, Сафарины, Сырковы, Таракановы, Тропаревы, Ховрины, Хозниковы. Некоторые из них (например, Ф.В. Вепрь из рода Онтоновых, Бобынины, Ховрины) кредитовали феодальную аристокра­тию²³.

Для внесения одного имени в Синодик Троице-Сергиева монастыря и пятикратного его поминовения (на «третины», «девятины», «полусорочины», «сорочины» и на год) требовалось внести значительный денежный вклад²⁴. Именно поэтому в Синодике 1575 г. преоблада­ют фамилии и прозвища зажиточных торговых людей, имевших возможность вкладывать капитал не только в сферу торговли. Четырьмя прозвищами (Бобр, Вепрь, Копыл, Урвихвостов) представлен разветвившийся име­нитый купеческий род Онтоновых (Антоновых), его члены имели земельные владения под Москвой, креди­товали феодальную аристократию, построили на свои средства каменную церковь св. Варвары в Китай-городе в 1514 г. Упомянутыми в Синодике братьями Алексе­ем и Юрием Бобыниными тогда же был возведен в Кремле храм св. Афанасия Александрийского. Родона­чальник Таракановых — купец Таракан — поставил там же еще в 1471 г. первые светские каменные палаты²⁵. Как ни странно, в записях Синодика 1575 г. не удалось выя­вить потомков В.Д. Ермолина, чей род был тесно связан с монастырем. Предки ряда купеческих династий (Ковыриных, Олферовых, Онтоновых, Саларевых, Сараевых, Черных), поминавшихся на службах в Троице-Сергиевой обители, названы в перечне десяти гостей-сурожан «Ска­зания о Мамаевом побоище», датированного Б.М. Клоссом началом XVI в.²⁶

Показательно, что далеко не все из фамилий купе­ческих родов, записанных в Синодике 1575 г., можно встретить во Вкладной книге Троице-Сергиевой обите­ли (списки 1639 и 1673 гг.). Там среди жертвователей фигурируют лишь Таракановы, Вепревы, Хозниковы, Сырковы, Страховы, Ховрины²⁷.

В поминальных записях Синодика перечислены муж­ские и женские, мирские (крестильные) и монашеские имена представителей купеческих родов, что позволяет судить о составе их семей и даже определить год кончи­ны ряда купцов. Часть фамилий записана лишь один раз (Ковырины, Позняковы, Полута и др.), но некоторые из наиболее именитых родов фигурируют в поминальных записях неоднократно, например: Таракановы — 8 раз, Саларевы и Страховы — по 7 раз, Хозниковы — 4 раза, Сырковы — 3 раза. Поскольку в процессе переписыва­ния поминальных записок в книгу могли быть допуще­ны погрешности, а конец записи не во всех случаях чет­ко улавливался, целесообразно в процессе дальнейших исследований сравнить их с записями определенных ку­печеских родов в синодике XVI в. Успенского собора Московского Кремля, а также с более поздними поми­нальными книгами XVII в. из самого Троице-Сергиева монастыря.

Плата за поминание в виде денежных сумм либо зе­мельных вкладов в Троице-Сергиеву обитель являлась своеобразным мерилом социального престижа для бога­тейших представителей купечества средневековой Мос­квы. Анализируя перечень имен с прозвищами купцов в пергаменном Синодике Троице-Сергиева монастыря, можно проследить их семейно-родственные связи глав­ным образом с конца XV в. и на протяжении XVI в. Ис­токи же ряда московских купеческих родов, уходящие в более древний период конца XIV — начала XV в., по это­му источнику установить практически невозможно.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: Тихонравов Н. С. Древние жития преподобного Сергия Радо­нежского. М., 1892. С. 158-159; Клосс Б.М. Избранные труды. М., 1998. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. С. 442,443.

² ОР РГБ. Ф. 304/1. № 715. Л. 366 об. (либо по более поздней карандаш­ной пагинации — лист 365 об.). Описание славянских рукописей библио­теки Свято-Троицкой лавры. М.,1879. Часть III. С. 109-110. Приблизи­тельно в это же время старец Герман принимал данную А. И. Воронина «в дом святей Троице» на село Шатровское (См.: АСЭИ. М., 1952. Т. 1.№53. С. 54-55).

³ См.: Зимин А.А. Краткие летописи XV-XV1 вв. // Исторический ар­хив. М„ Л., 1950. Т. V. С. 27; Клосс Б.М. Указ. соч. С. 70.

⁴ Клосс Б.М. Указ. соч. С. 442,443. В ряде публикаций мною неверно указано родственное отношение Германа и Ермолы Васкиных. См.: Перхавко В.Б. Зодчий и книжник Василий Ермолин. М., 1997. С. 20.; Он же. Московские купцы-строители XV века // ОИ. 1997. № 4. С. 4.

⁵ Воронин Н. Н. Лицевое житие Сергия как источник для оценки стро­ительной деятельности Ермолиных/ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. XIV. С. 573- 575; Он же. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV веков. М., 1962. Т. II. С. 325-330.

⁶ См.: АСЭИ:, Т. 1. № 400. С. 292; Памятники социально-экономи­ческой истории Московского государства XVI-XVII вв. М., 1929. Т. 1.№ 150. С. 108. М.С. Черкасова ошибочно назвала отчество Петра Ермолина Дмитриевич, хотя в действительности он был братом Дмитрия и сыном Ермолы. См.: Черкасова М. С. Землевладение Троице-Сергиева монасты­ря в XV-XVI вв. М., 1996. С. 209.

⁷ Тихонравов Н.С. Указ. соч. С. 158, 163; Клосс Б.М. Указ. соч. С. 442,445.

⁸ Клосс Б.М. Указ. соч. С. 443,444.

⁹'Тамже. С. 443-445; Черепнин Л.В. Из истории еретических движе­ний на Руси в XIV-XV вв. // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1959. Т. 7. С. 280-283.; Gonneau P. LaMaison de lasainteTrinitit Paris, 1993. P. 364-366.

¹⁰ Клосс Б.М. Указ. соч. С. 445,446.

¹¹ ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 158. Предположение Ю.А. Олсуфьевао том, что тогда же была возведена под руководством В. Д. Ермолина камен­ная поварня (кухня), стоявшая рядом с трапезной, получила поддержку в научной литературе. Хотя документальных свидетельств об этом не сохранилось, связь двух построек по времени и по общему замыслу не вызывает сомнений. См.: Олсуфьев Ю.А. Три доклада по изучению памятников искус­ства б. Троице-Сергиевой лавры. Сергиев Посад, 1927. С. 33-40; Ильин М.А. Из истории гражданского зодчества ранней Москвы // Краткие сообще­ния Института истории материальной культуры. М.; Л., 1947. Вып. 14. С. 84-91; Трофимов И.В. Памятники архитектуры Троице-Сергиевой лавры: Исследования и реставрация. М., 1961. С. 139; Балдин В.И. Загорск. М„ 1984. С. 29. (Изд. 2-е. М., 1989. С. 26-28); Выголов В.П. Архитектура Московской Руси середины XV века. М., 1988. С. 112-128; идругие работы.

¹²Путешествие Антиохийского патриарха Макария в половине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским. М., 1898. Вып.III. С. 33.

¹³Олсуфьев ЮЛ. Указ. Соч. С. 33-40; Некрасов А.И. Древнерусское изобразительное искусство. М., 1937. С. 246. Рис. 176.

¹⁴ Седельников А.Д. «Послание от друга к другу» и западнорусская книжность XV века // Известия Академии наук СССР VII серия. Отделе­ние гуманитарных наук. Л., 1930. № 4. С. 223-238.

¹⁵ Перхавко В. Б. Ермолины-Дмитриевы и рукопись «Хождения за три моря» Афанасия Никитина//АЕ 1997. М., 1997. С. 92-95.

¹⁶См.: Клосс Б.М. Указ. соч. С. 425-427.

¹⁷Там же. С. 68.

¹⁸ Там же. См. о Сурминых: Веселовский С.Б. Феодальное землевладе­ние в Северо-Восточной Руси. М., Л., 1947. Т. 1. С. 420,421.

"См. Повести о Куликовской битве. Издание подготовили М.Н. Ти­хомиров, В.Ф. Ржига, Л .А. Дмитриев. М., 1959. С. 90, 130, 179; ПСРЛ. М., 1965. Т. 11. С. 54. Сказания и повести о Куликовской битве. Издание подготовили Л.А. Дмитриев и О.П. Лихачева. Л., 1982. С. 34, 397-398; Памятники Куликовского цикла. СПб., 1998. С. 157, 209-210, 234, 271. См. также литературу: Сыроечковский В.Е. Гости-сурожане. М.; Л., 1935; С. 24-26; Тихомиров М.Н. Древняя Москва (XII-XVвв.). М., 1947. С. 109; Он же. Средневековая Москва в XIV-XV веках. М., 1957. С. 154; Более критического и объективного мнения относительно достоверности рас­сказа о десяти гостях-сурожанах придерживаются современные иссле­дователи (см.: Кучкин В.А. Гости-сурожане «Сказания о Мамаевом по­боище». Кто они? // Генеалогия. Источники. Проблемы. Методы исследования // Тезисы докладов и сообщений межвузовской научной конференции. М., 1989. С. 54-56; Петров А.Е. Куликовская битва и сурожане // Коломенское. Материалы и исследования. М., 1995. Вып. 6. С. 58-66).

²⁰ См. АСЭИ. Т. 1. С. 444-445,596,601,630.

²¹ См.: Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. Издание подго­товили Е.Н. Клитина, Т.Н. Манушина, Т.В. Николаева. М., 1987. С. 63, 115,148-149,155,161,222-223.

²² См.: ОР РГБ. Ф. 304/III. № 25. Л. бОоб; 67,76,77об., 108,119,131, 132,140,144об., 145,162,169,170,170об. См. о синодиках Троице-Серги­ева монастыря XVI-XVII вв.: Николаева С.В. Три синодика XVI в. из Тро­ице-Сергиева монастыря // Международная конференция «Троице-Сергиева Лавра в истории, культуре и духовной жизни России». Тезисы докладов. Сергиев Посад, 1998. С. 29-31; Спирина Л.М. Синодик 1679 г. из собрания Сергиево- Посадского историко-художественного музея-заповедника // Труды по истории Троице-Сергиевой Лавры. Сергиев Посад, 1998.С. 56-72. См.: Преображенский А.А., Перхавко В. Б. Купечество Руси IX- XVII веков Екатеринбург, 1997. С. 104; Семенченко Г.В. Кредиторы удель­ных князей Московского дома в конце XV-начале XVI века // ВИ. 1982. № 11. С. 84-94.

²³ См.: Штайндорф Л. Поминание усопших как общее наследие за­падного средневековья и Древней Руси // «Сих же память пребывает во веки» (Мемориальный аспект в культуре русского православия). Мате­риалы научной конференции. СПб., 1997. С. 39-45;. Steindorff"L. Kluster als Zentren der Totensorge in Altrussland // Forschungen zur osteu ropдischen Geschichte. Berlin, 1995. Bd. 50. S. 337-353; Idem. Commemoration and Administrative Techniques in Muscovite Monasteries // Russian History. Chicago, 1995. Vol. 22, № 4. P. 433-454.

²⁴ПСРЛ.СП6., 1853. T. 6. C. 191; СПб., 1910. Т. 20.4.1. С. 282, 387; M., 1965. Т. 13. С. 18; Т. 30. С. 141,143.

²⁵ Клосс Б.М. Об авторе и времени создания «Сказания о Мамаевом побоище» // In memoriam. Сборник памяти Я.С. Лурье. СПб., 1997. С. 253-262.

²⁶ Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря... С. 63, 115.

В. Б. Перхавко

Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной России. – М.: Покрова, 2000, 168-182 с.