Смысл и содержание иконы

В наше время весьма высок интерес к древним иконам. Специалисты изучают их исторические, художественные, стилевые особенности, публикуются брошюры, издаются ученые труды, выпускается множество книг, посвященных древнему искусству.

Но еще для многих верующих древняя икона остается загадкой, многое в ней вызывает недоумение. На основании знакомства с древней иконой некоторые приходят к неожи­данному заключению, что тогда еще не умели писать.

Но не надо забывать, что еще за четыре столетия до Рождества Христова художники большой языческой куль­туры умело писали картины. С пришествием же на землю Богочеловека на почву этой культуры упало зерно, которое проросло и дало росток нового искусства, христианского, особого по своей природе и внешним формам.

Древняя икона — составная часть жизни Церкви, основанной на земле Христом Спасителем. Христос же, Глава Церкви, сказал о Себе: Царство Мое не от мира сего. (Ин. 18, 36). И Церковь Христова не от мира сего; ее природа иная, нежели у земного мира. Сущность Церкви Христовой духовна, возвышенна, ее жизнь и дыхание есть Господь и Небесная Церковь, ее назначение — продолжение дела Хрис­това, а Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погиб­шее (Мф. 18, 11). Спасение мира и приуготовление его ко гря­дущему Царствию Божию есть миссия Церкви на земле.

Такая надмирность ее сущности и цели сообщили и всем внешним проявлениям ее жизни особые формы, совсем непохожие на формы и образы мирские, начиная от внеш­него вида храма и кончая самыми малыми предметами церковного обихода. Все в Церкви приведено в соответствие с ее надмирной природой и все согласованно служит ее конечной цели — спасению мира.

Поэтому и искусство Церкви, и в частности изобрази­тельное искусство (а оно занимает значительное место в храме), получило особое направление, совсем особое содержание, а содержание обусловило и совсем иные формы, то есть внешность его. Уже этой необычайностью своих форм Церковь служит спасению человека, напоминая, что есть иной мир и что наша настоящая жизнь лишь малая ступенька к ожидающей нас будущей жизни. Всеми своими установлениями Церковь еще здесь приоткрывает таин­ственную завесу вечности и ведет к благодатному общению с Богом, Который есть жизнь и дыхание, пища и питие блаженной вечности. Но начало иной жизни должно быть положено здесь на земле. Одним из таких установлений Церкви является церковное изобразительное искусство.

Чтобы яснее почувствовать разницу между церковным и мирским искусством, рассмотрим и проанализируем сначала, чем и как живет искусство мирское. Приступая к этому, примем во внимание основные положения: что изо­бразительное искусство основано на зрении, на нашей способности видеть; что всякое художественное произве­дение можно рассматривать с разных сторон и прежде всего, со стороны его содержания и внешней формы.

Чтобы картина на любую тему производила достаточное впечатление на зрителя, художник должен пройти нелегкий путь: прежде всего ему необходимо обучить и воспитать свое зрение, научиться не только правильно видеть предметы, нас окружающие, но освоить методы и приемы изображения увиденного. Когда этот этап будет пройден, у художника по мере его трудолюбия и таланта сама собой возникает спо­собность проникать за внешность всего видимого, постигать то, что обычному зрению недоступно, и не только постигать, но и воспроизводить это в ярких и сильных образах: таковы характер людей, дух эпохи, различные настроения, грусти или радости природы, различных времен года, соблазнительная сладость свежих фруктов и тому подобное.

Внешний мир при этом является для художественного творчества неиссякаемым и совершенно необходимым источником зрительных впечатлений, многообразных неповторимых образов, живописных задач и наилучших пособий в труде. То, что из всего этого богатства сильнее вдохновит, глубже заденет чуткую душу художника, то ярче отразится и в его произведении. Настолько ярко и сильно, что и зритель поймет и почувствует то, чем была переполнена душа автора.

Увлеченность, горение мастера — рычаг художествен­ного творчества, без этого огня не возникает произведения искусства, почему оно и несет на себе неизгладимую печать вкусов, настроений, симпатий и антипатий своего гени­ального автора.

Так что же является в картине ее подлинным содержа­нием? Тема, несомненно, входит в понятие содержания, именно темы делят все художественные произведения на виды (жанры): пейзаж, портрет, натюрморт и прочее, тем не менее мы знаем, что любая тема может быть понята и разработана разными художниками по-разному. Это искус­ство не ставит для мастера никаких рамок. Он вполне сво­боден в решении поставленной задачи. Он произвольно раз­рабатывает темы и светские, и религиозные: следовательно, подлинным и действительным содержанием картины как искусства мирского является настроение, понятие автора — его неповторимая индивидуальность, его душа. Даже и приемы и манеры письма у каждого мастера свои, на всем — пе­чать его личности, так и говорят: "У него свое лицо".

В искусстве картины это самое ценное. Конечно, по- человечески, сообразно складу своей души, художник не все из увиденного может оценивать правильно, на многое из явлений жизни он может смотреть узко, однобоко и даже криво, почему и не всякая картина может быть одинаково для всех приемлема. Мы наслаждаемся художественными произведениями искусства, но некоторые из них могут вызывать у нас чувства неприятные и даже отталкивающие.

Сугубая субъективность творчества каждого мастера обусловливает необходимость подписи на его произведении, и это вполне естественно, так как это только он так понял то, что написал. Таково содержание искусства мирского.

С внешней же стороны, со стороны формы, всякая карти­на является окном в окружающий нас материальный мир, пространственный, с хорошо нам знакомыми образами, предметами, природой, лицами. Как отражение души масте­ра, постоянно ищущей, стремящейся все к новым и новым достижениям, изменчивой в своих настроениях, как зеркало нашей жизни вообще, искусство картины чрезвычайно неус­тойчиво как по своему содержанию, так и в своих внешних формах.

Перейдем к искусству церковному. Как замечено выше, оно есть часть жизни Церкви. Природа же Церкви надмирна, ее жизнь течет выше всего земного, колеблющегося, себялюбивого и страстного; и этой вели­чественной надмирностью с самых первых дней существования Церкви Христовой стали постепенно проникаться все внешние проявления ее жизни, и в частности изобразительное искусство.

Мир духовный невеществен, невидим, обычному восприятию и пониманию недоступен. Ни плотский, ни душевный человек не могут проникать в эту таинственную область, ни тем более черпать из нее какие-либо образы для своего творчества.

Между тем и здесь изобразительное искусство основывается на зрении. И если обычному художнику необходимо научиться видеть, чтобы что-то изображать, то и иконописцу надо как-то прозреть в духовной области, ожить в ней, ощутить ее реальность, задышать ее воздухом — молитвой, почувствовать ее умиренность и бесстрастие, плениться красотой ее чистоты, радостью благоговейного предстояния пред Лицом Божиим.

Евангелие говорит, что чистии сердцем Бога узрят (Мф. 5, 8). Чистое сердце — это смиренное сердце, высочайший пример смирения нам дан Самим Господом Иисусом Христом и к следованию ему призваны все. Достижение же этой чистоты сердца есть дело жизни и духовного опыта. Ни из слов, ни из книг этому научиться нельзя. Чрез деятельное следование за Христом, чрез молитву, при сосредоточенном внимании ко всему, что человек делает и мыслит; изо дня в день, из года в год по крупинке, незаметно накапливается у него духовный опыт. Без такого личного опыта духовный мир непостижим. О нем можно философствовать — и быть в нем мертвым и слепым. И если направление в духовном пути взято правильно, то человек прежде всего начнет видеть свои недостатки, свое подлинное лицо без прикрас. Увидит путь, по которому идет, и где опасности, и как их избежать. Это есть начало просветления духовного зрения. О нем мы и молимся постоянно все и на утренних, и вечерних молитвах, - и в богослужении, и в других молитвословиях: Просвети очи мои, Христе Боже, да не когда усну в смерть..., Свет Невечерний Рождшая, душу мою ослепшую просвети...

Познавая себя, мы смиряемся, по мере преуспеяния в смирении — очищаемся, привлекаем благодать Божию, которая отверзает духовные очи и дает дар видения духовного.

Без такого хотя бы начального прозрения в области жизни духовной, что может дать в своем искусстве человек, чуждый этой жизни? Образ, создаваемый им, не будет соот­ветствовать тому, что он дерзает выразить в красках. Дости­жение же чистоты сердца есть дело всей жизни христианина. Для этого бывают скорби, болезни, страсти душевные и телесные, самые грехопадения, чтобы не в теории, а из опыта человек увидел свою глубокую немощь и смирился. Этот нелегкий путь человеческой души в сем земном странствовании к Небесному Отечеству запечатлен в творе­ниях отцов Церкви, опытно прошедших его.

История Церкви изобилует примерами высоких и особых степеней духовного прозрения.

Вспомним преподобную Марию Египетскую, никогда не видевшую преподобного Зосиму, но назвавшую его по име­ни, объявившую его сан и велевшую передать игумену его монастыря, чтобы он внимательнее смотрел за собой и за братией, ибо им во многом надо исправиться. Преподобный Андрей, Христа ради юродивый, видевший Покров Божией Матери во Влахерне, однажды встретил на городском рын­ке инока, которого все восхваляли за добродетельную жизнь, исповедовали ему свои грехи, давали много золота для раздачи нищим. Проходя мимо него, Андрей увидел, что его обвивает страшный змей. Приблизившись, он начал рас­сматривать этого змея, а вверху, в воздухе, прочел надпись черными буквами: "Корень всякому беззаконию — змий сребролюбия". Андрей увидел, а инок своей беды не видел. Таких примеров множество. Старец иеросхимонах Гавриил, один из наших отечественных подвижников, рассказывал, что в детстве он видел то, что делается далеко, и то, что другим не видно. Рассказы его пугали мать, простую, но глубоко верующую крестьянку, она предостерегала его и просила не вдаваться в это. С годами эта способность у него пропала и снова возникла, когда он уже стал иеросхимонахом. Он воспринимал мысли человеческие как явный разговор, видел совершающееся на расстоянии или души усопших и святых. Батюшка понял, что способность зреть сокровенное дается человеку только за чистоту сердца. Поведав кое-что из этого, он с умилением говорил: "Воистину справедливо слово Христово — Блаженны чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8), и не только Бога, но в Боге и все сокровенное мира сего узрят".

Поэтому VII Вселенский Собор признает истинными иконописцами святых отцов Церкви — они творят худо­жество. Опытно последовав Евангелию, они имеют прос­ветленные духовные очи и могут созерцать то, что надлежит изобразить в иконе. Те же, кто только владеет кистью, относятся ими к исполнителям, мастерам своего дела, реме­сленникам или иконникам, как их называли у нас на Руси.

"Иконописание совсем не живописцами выдумано. Живописцу принадлежит только техническая сторона дела. Иконописание есть изобретение и предание святых отцов, а не живописца. Сами оные божественные отцы наши учительски... объяснявшие таинство нашего спасения, изоб­разили его в честных храмах, пользуясь искусством живо­писцев" (VII Вселенский Собор. Деяние 6).

Изобразительное искусство Церкви, как часть ее жизни, своим подлинным содержанием имеет православное бого­словие в целом, все учение Церкви, соборный духовный опыт отцов, учителей Церкви и всех подвижников благочестия, опыт, проникнутый молитвой, неразрывно связанный с бого­служением. Поэтому духоносные отцы Церкви руководили этим священнейшим делом (иконописания) и до VII Все­ленского Собора, и после, принимая, одобряя, утверждая написанное или исправляя, запрещая и отвергая как несо­ответствующее духовной истине.

Сообразно с этим, первоначально и освящение вновь написанной иконы заключалось в том, что иконописец (который и сам часто бывал одним из подвижников благочестия), совершив свой труд, не делал на иконе над­писи, а, не доверяя себе, приносил ее на рассмотрение пред­стоятелям Церкви и лишь после утверждения на ней ста­вилось имя изображенного, что и было ее освящением и усво­ением тому, кто на ней изображен. До сих пор Церковь приз­нает православной лишь ту икону, на которой поставлено имя изображенного, хотя по позднейшей практике момен­том освящения иконы стало считаться окропление ее святой водою при чтении положенных молитв. После сего она считалась святой, церковной, достопоклоняемой (VII Вселенский Собор. Деяние 6).

Таким образом, в противоположность искусству свет­скому древняя икона возникала не на воображении и фанта­зии художника, не на его личном восприятии и толковании сокровенной Божественной истины, а, с одной стороны, на богопросвещенном разуме святых отцов Церкви, с другой стороны, на самоотреченном послушании голосу Церкви святых иконописцев, которые через свое послушание также приобщались духовному опыту Церкви, то есть духовному опыту всех предшествовавших поколений отцов, учителей и святых иконописцев, вплоть до святых Апостолов.

Непоколебимость Богооткровенной истины, соста­вляющей содержание изобразительного искусства Церкви, требовала и соответствующей себе формы. И была посте­пенно (за первые пять-семь веков) выработана разумом Церкви особая форма, отличная от всякой другой формы, постоянная, единая, твердая — канон; форма, призванная выражать не случайность личного мировоззрения худож­ника, а вовеки незыблемую Божественную истину.

Какова же эта форма?

Если картина с внешней стороны есть окно в мир вещественный, пространственный, то икона по внешней форме есть тоже окно, но в мир духовный, невещественный, не имеющий ни времени, ни пространства в нашем пони­мании. Отсюда плоскостность иконописного образа, нейтральный золотой фон и многое другое. Этот мир дается в иконе не в свете личного понимания мастера, а в свете общецерковного духовного понимания.

Иконописная форма образа относится к преданию святых отцов и необходима художникам, желающим при­нести свой талант на служение Церкви.

Их завещание: "Писать, как писали древние иконо­писцы" (Стоглав), не значит, что следует перенимать толь­ко их приемы и стиль письма, это значит следовать их приме­ру в этом святом деле, то есть входить, вживаться в мир, приоткрываемый иконой, мир, движимый страхом Божиим, дышащий молитвой, исполненный благоговением и бесстрастием, а не копировать только внешнюю форму.

Нам известно, как трудились святые иконописцы. Готовясь написать святую икону, древний, истинный икон­описец готовил прежде всего себя самого через молитву и пост, через послушание своему духовному руководителю. Он готовился через самоотречение, для того чтобы в его святое церковное дело не вторглась его человеческая, себялюбивая, страстная природа и не исказила Божественную истину; чтобы самому приблизиться, насколько возможно, к миру, которого ему предстоит касаться кистью.

Преподобный Алипий, первый русский иконописец Киево-Печерского монастыря, ночами молился, днем же с великим смирением, чистотою, терпением, любовью и богомыслием занимался иконописью и по благодати Божией (как говорит его житие) видимым образом воспроизводил как бы самый духовный образ добродетели.

В Русской Церкви нам известны целые сонмы святых иконописцев. Старец иеросхимонах Нил, возобновитель Нилосорской пустыни (1801-1870) занимался иконописанием, следуя древним византийским образцам. Будучи иноком строгой, внимательной жизни, он с великим благоговением, постом и молитвенным приготовлением писал святые иконы. Завершал же свой труд также моли­твой: всенощным бдением святому, который был написан, Литургией и водоосвящением, после которого благоговейно поклонялся вновь написанному образу и лобызал его. Все иконы, им написанные, исполнялись благодатных дарований.

Так писались иконы подвижниками Церкви. Свято следуя церковному преданию и завещанию, благоговея пред высотой и глубиной священного образа, древний иконо­писец, забывал свои личные интересы, почитая себя счас­тливым, что труд его позволял ему как бы касаться ризы Христовой. И ни один из них не дерзнул подписать создан­ную им икону своим именем, ибо в ней он не почитал ничего своим, ни содержания, ни формы.

Слово иконописца монахини Иулиании (Соколовой). Смысл и содержание иконы. - Московская духовная академия, 2005.

STSL.Ru