Память праведного с похвалами…

Архимандрит Кирилл (Павлов)… Это имя сегодня неотделимо от Троице-Сергиевой Лавры, от Русской Церкви, Батюшку называют даже «духовником всея Руси». Личность выдающаяся, известная и знаменитая.

С именем отца Кирилла связаны судьбы множества видных церковных деятелей, профессоров и преподавателей духовных заведений, простых мирян. Но для каждого из нас Батюшка является особенным, общение с ним - глубоко личным, сокровенным. И понимаем и чувствуем мы его тоже, наверное, по-разному.

Хочу поделиться лишь тем, что помню сегодня: конечно, со временем в памяти всплывут и другие моменты, может быть, более яркие и характерные, но это будет уже потом…

О Батюшке я услышал, наверное, с самых пеленок: его имя упоминалось у нас в семье постоянно. Сколько себя помню, и отец, и мама, и бабушка говорили о нем очень часто. И, как я думал тогда, отец Кирилл был для нашей семьи кем-то вроде доброго заступника: какие бы проблемы ни возникали (а их было очень и очень много, насколько я мог это осознавать в младенчестве), говорилось, что «надо обратиться к отцу Кириллу, чтобы он помолился».

Очень стесненные жилищные условия (мы жили вшестером в одной крошечной комнате с кухонькой в старом коммунальном доме), частые болезни и опасные случаи (у родителей и у нас, детей), неурядицы в отношениях на работе, что-то еще, трудное и тяжелое, - и все это разрешалось Батюшкиными молитвами.

Вообще, если вспоминать рассказы бабушки, Евдокии Алексеевны, отец Кирилл (Павлов) не сразу обрел себе такую репутацию великого духовника и молитвенника. Это и понятно: на ту пору он был еще очень молод. В старой Лавре, после ее открытия в 1946 году (а бабушка приехала в Сергиев Посад накануне войны, в 1940-м) было много выдающихся монахов и священников еще старой закалки. Она очень почитала своего духовника, архимандрита Доримедонта (Чемоданова), о котором много рассказывала и мощи которого, уже в 80-е годы прошлого века, по благословению отца Кирилла и по просьбе нашей семьи, братия Лавры перезахоронила на новом кладбище.

Были удивительные духовники и старцы, которых я лично видел: хорошо запомнился архимандрит Серафим (Шинкарев), согбенный старец с огромной копной белых пуховых волос, архимандрит Феодорит, глаза которого были всегда покрасневшими (только недавно я узнал, что он прошел лагеря и ссылки), выдающийся проповедник, обладавший необычайным даром слова и даром слез. Помню и строгого, высокого и всегда по-военному подтянутого архимандрита Николая, смотрителя Троицкого собора Лавры: всегда в соборе, у мощей, как-то по-особенному смотрит и проникает тебя до глубины… Добрейшего и радостного отца Зосиму (впоследствии схимник Селафиил), похожего на преподобного Серафима Саровского, буквально излучавшего радость и доброту – как своим ласковым взором, так и всем обликом, разговором и отношением.

А отца Кирилла увидел и познакомился с ним уже потом, много позже, хотя на исповедь, по всей вероятности, начал ходить именно к нему.

И уже здесь, с самого детства, связывал с Батюшкой почему-то образ преподобного Сергия. Он был как бы посредником между ним и людьми. Такое было чувство, что Преподобный сам ходит по Лавре, участвует в богослужениях, общается с братией – через отца Кирилла. И что даже внешне сам Преподобный выглядит так (ну, или почти так), как отец Кирилл (Павлов).

Слова акафиста Преподобному Сергию, резко запечатлевшиеся в детском сознании, когда впервые услышал их в Троицком соборе, вполне подходили к отцу Кириллу: его доброта, ласковость, внимательность и какая-то древняя простота, о которой мы также читаем в житии великого Подвижника.

Негромкий, почти тихий голос отца Кирилла за богослужением тем не менее слышали все молящиеся: он говорил быстро, произносил слова порывисто, в особой, присущей только ему манере. Они как бы наскакивали друг на друга, а порой казалось, что он пытается прочитать или услышать что-то извне, к чему-то словно прислушиваясь. Тон его речи также был особенным: он говорил как бы после слез, после плача. И опять – как на богослужении, так и во время проповеди – глубокая простота, простые примеры, понятные всем и каждому, цитаты из Евангелия.

Когда Батюшка обращался со словом к народу (а часто эти проповеди бывали в Троицком соборе, по окончании акафиста Преподобному Сергию), ты не мог отвести взгляд от его лица. Его облик аскета, с запавшими глубоко глазами, тихое, но радостное слово, исходившее как бы изнутри, обладало удивительной силой. Во-первых, уходила суета мира, все как бы успокаивалось вокруг тебя, ты оставался наедине с Батюшкой – и со всем миром! Это парадоксально, но целый мир, действительно, раскрывался перед твоим внутренним взором: мир подвижников благочестия, подвигов и страданий Спасителя, мир Божией Матери и простых, самых обыкновенных людей, о которых Батюшка также рассказывал.

И опять здесь, у раки мощей Преподобного Сергия, в Троицком соборе, освещенном лишь горящими свечами на высоких серебряных старинных подсвечниках и горящими разноцветными лампадами у икон древнего письма, отец Кирилл был не то чтобы органичным (как это сказали бы сегодня), он просто был частью всего этого древнего лаврского мира, настоящим «сотаинником Преподобного Сергия».

А как проходили здесь же, в Троицком соборе, праздничные акафисты с участием Святейшего Патриарха Пимена! Батюшка всегда был служащим архимандритом, он выходил на солею, предваряя чтение акафиста Святейшим, он произносил возгласы, совершал каждение… И какое непередаваемое чувство охватывало тебя во время такого богослужения! Все подлинное, настоящее, простое и, в то же время, святое и возвышенное – неспешное совершение богослужения, отточенные, яркие слова молитвословий, благоговейное чтение и пение… Подростку, каким я тогда был, казалось тогда, что попал на Небо, что иначе и быть не может в Церкви, что все вокруг исполнены чистоты и святости и все похожи на нашего отца Кирилла…

Помню исповеди у Батюшки. Часто они проходили в так называемой «посылочной» (рядом со старой проходной Лавры), там складывались различные посылки, которые Батюшка получал от самых разных адресатов. И кто только ни собирался на эти исповеди – и миряне, и священники, и сильные мира сего. И как Батюшка выходил к нам на совершение общей исповеди, как он прочитывал последование, называя грехи и внимательно обнимая взглядом всех собравшихся – но не всех в общем, а каждого по отдельности, словно проникая в душу каждого человека, стоящего перед ним… Слова тихие, отрывистые, исполненные невероятной доброты и, в то же время, какого-то дерзновения. Отец Кирилл, произнося слова молитвы, говорил как-то особенно дерзновенно. Он был точно уверен, что Господь слышит его прошения. Стоя рядом с ним, ты испытывал непреоборимую уверенность в том, что Господь рядом: Он услышит и исполнит просимое непременно! А отец Кирилл видит Его своим духовным взором, чувствует Его рядом и дерзновенно взывает, просит и молит, в то же время уверенный в неизъяснимом Божием милосердии и всепрощении.

Сколько еще можно вспомнить всего, что связано с отцом Кириллом в Лавре!.. Пожалуй, самое главное – это все то время, которое окружало нас, детей, и как бы лелеяло на крыльях любви, мудрости, заботы, внимания и отеческой нежности. В Церкви, в Лавре, в Академии – ты был дома, на Родине, вокруг тебя были родные люди, они своей теплотой согревали огромные лаврские храмы, они населяли этот удивительный мир, сокрытый за толстыми крепостными стенами и осененный густым лесом громадных лип, елей, которых в то время в Лавре было во множестве, старинными чугунными оградами и укромными глухими уголками, уставленными лавочками и деревянными столиками для многочисленных паломников. Может быть, мне скажут, что это всего лишь ностальгия по прошлому, по времени, когда у тебя впереди была вся жизнь, но я с этим не согласен. Именно эта лаврская обстановка – некоей лесной пустыни, подобной древнему Маковцу, некогда облюбованному будущим Преподобным Сергием для своей обители – и была органичной для отца Кирилла (Павлова) и близких ему старцев, старых академических преподавателей и простых паломников. Как хорошо и уютно было просто гулять по Лавре, сокрытым от множества лишних глаз буйной листвой цветущих деревьев и кустарников летом или же заснеженными ветвями, огромными шапками сугробов на газонах или оградах, на многочисленных лавочках – зимой! И часто, очень часто, можно было встретить на отдаленных тропинках или где-то в укромных местах монаха или семинариста, группу паломников, расположившуюся с нехитрой трапезой, беседующих или просто мирно созерцающих всю удивительную тихую красоту Лаврского и Академического царства.

Очень часто, особенно летом, отец Кирилл посещал могилки своих родных где-то в Рязани, под Касимовым. Всегда собиралась постоянная компания, с которой ездил и мой отец, регент Лаврского хора Владимир Романович Бульчук. У них с отцом Кириллом были особенные отношения: очень близкие и доверительные, как у отца с сыном. Я всегда удивлялся, как они общаются, сейчас такого не встретишь. Папа понимал Батюшку с полуслова, они по многу разговаривали, отец Кирилл часто шутил, рассказывал различные житейские истории, и всегда это было поучительно и как-то к месту. С ними в этих поездках бывали архимандрит Алексий (Поликарпов), архимандрит Агафадор (Маркевич), архимандрит Николай и неизменный водитель «Жигулей» шестой модели – Юрий Бузыкин.

Батюшка любил природу, он часто летом посещал Крым, откуда присылал нам открытки с видами достопримечательностей Тавриды. На таких открытках обязательно что-то писал. Помню даже, что он поздравлял родителей со значимыми датами: у мамы в августе день рождения, так Батюшка ее поздравлял открыткой.

В последние годы своего пребывания в Лавре отца Кирилла часто можно было видеть на Литургии или всенощной рядом с огромным великаном-диаконом, отцом Алексием (Писанюком). Хрупкая фигура Батюшки (помнится часто голубая риза на Богородичные праздники и изумительной красоты голубая митра, покрытая тончайшими алмазными нитями, образующими сияющие клетки) рядом с атлетической фигурой отца Алексия смотрелась особенно трогательно. Это поистине были отец и сын, связанные неразрушимыми узами! А с какой заботливостью отец Алексий провожал Батюшку по ступенькам на чин Панагии, поддерживал его в храме, постоянно заботливо и нежно опекал… Достойный ученик опытного духовного наставника: казалось, по человеческим меркам, иеродиакон Алексий будет представителем той молодой монашеской поросли, которая выросла на мощном древе духоносного лаврского старчества и, в свое время, даст такие же ростки благодати и святости. Но Господь судил иначе: трагическая гибель отца Алексия буквально потрясла всех, кто его знал. «Безвременная кончина», «трудно себе представить», как обычно мы говорим в таких случаях. Но пути Господи неисповедимы, и только по кончине этого подвижника мы узнали о его многочисленных талантах и сокрытых от людских глаз подвигах…

Отец Кирилл провожал свое духовное чадо в жизнь вечную, он же утешал близких, родных, знакомых и почитателей отца Алексия.

Менялось время, приходили новые насельники в Лавру, изменялась и политическая ситуация в стране. Но Батюшка продолжал принимать духовных чад, окормлял их своими мудрыми советами, молился, сопереживал…

Получилось так, что последние годы своей жизни отец Кирилл провел в Переделкино, вдали от любимой Лавры. Но сейчас, по своей кончине, он вернулся к нам телом, а духом, верим, всегда пребывает с теми, кто любил его при жизни, кто молится о нем сейчас и просит его молитв и предстательства.

Царствие Небесное тебе, дорогой наш Батюшка! Верим, что если будешь иметь дерзновение у Господа, помянешь и нас там, где «несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».