На пассии в Лавре

Обычно на пассии мы стояли в Трапезном храме. Впереди, конечно, спины. Иногда широкие и высокие, если стояли группой мужчины. Стоишь перед таким заслоном (а если их несколько, то и вовсе чувствуешь себя стиснутой со всех сторон) – и кажется, будто даже звуки не все долетают. И вдруг мы попали туда, где «посторонним вход воспрещен». Вдруг на время перестали быть посторонними.

Когда-то, еще до «правления» архимандрита Иеронима, мы стояли там всегда. Впереди, около клироса, всегда было особенно уютно и хорошо. Но... прошли те времена, настроили для нас заграждений, и теперь только «свои» попадают вперед. Удалось чудом попасть и нам. Сразу все изменилось. Еще бы – вместо стены из спин рядом солея и иконостас. В местном ряду – любимая здесь икона Божией Матери. Она поясная, большая. Ее видно со всех точек. Не зря до XVII века иконописцы думали о том, чтобы иконы участвовали в богослужении. Вот смотришь на Нее – и Она помогает собрать внимание, защищает от наплывающих неподходящих мыслей и общей рассеянности. Здесь, когда стоишь в храме (собственно, это и есть храм, а дальше – трапезная), когда всё рядом, все видно и слышно, удивительно много хорошего можно заметить, чего мы лишены в толпе и молве. Стоишь и никому не мешаешь, никто и нам не мешает, не пробирается вперед, не толкается, не ворчит, не подпевает. Все стоят спокойно и сосредоточенно молятся. Ребята, следящие за порядком, вежливы. Каждое движение на солее заметно и значительно. Канонарх близко. Здесь слышно каждое его слово, не как там, где часто все сливается в один общий поток и где едва можно зацепиться за знакомую фразу. Даже освещение здесь значит куда больше. Игра света и тени как бы придает иконам некоторое движение, оживляет их. Никаких фантазий на этот счет строить не хочется, просто все, что мы видим и слышим, заслоняет нас от шума обычной жизни, помогает сосредоточиться на словах, которые звучат здесь, сейчас. И, конечно, целый океан звуков!

Кажется, что отец Матфей собрался выкупать нас в этом море мелодии, живущей своими законами, где-то близко соприкасающимися с законами другого, совсем безгласного искусства – живописи. И то и другое здесь, к тому же и декоративное убранство, гармонично составляют желанное единство. Какой это удивительный, неповторимый уголок на свете, особенно в момент, когда отец Матфей активными взмахами широких рукавов рясы, из-под которых не видно рук, парит низко-низко над пространством, объединяющим два хора. Пространство звучит так мощно, что приобретает власть поднять душу от земли и нести ее к тем, кто в этот момент почти рядом: к творцам канонов и стихир, к автору акафиста, к композиторам, написавшим эти мелодии, кживописцам, резчикам, позолотчикам – всем трудившимся над созданием этой видимой и ощутимой красоты. Она поднимает к Невидимой, еще более необходимой красоте, чтобы в ней встретить Творца всяческих. Время летит незаметно. Оно звучит здесь, сейчас, сменяющимися напевами уже знакомых прокимнов, стихир и припевов акафиста. Постоять бы до конца! Но нет, надо идти, чтобы снова вернуться в наш суетный мир. Вернуться другим человеком, способным радоваться, благодарить за праздник Бога и людей. Благодарить доброй памятью тех, кто чуть-чуть подумал и постарался воспользоваться возможностью провести нас в недоступный теперь уголок. Благодарить в душе всех, начиная с единственного на всю Россию преподобного Игумена земли Русской и кончая каждым, кто трудится, чтобы обитель Преподобного была на земле чудом, радостью, праздником всем скорбящим и обремененным. Слава Богу за всё!

Схим. Сергия (Пыльнева)
22 марта 1987 г.

Источник: В Лавре прп. Сергия: из дневника (1946–1996) / Г. А. Пыльнева. М., Изд-во Моск. подворья Св.-Тр. Серг. Лавры, 2006.