Учение настоящее само собой есть знатное, высокое, таинственное, истинно боголепное, слушатели! Бог славнее сего учения нам не открывает; мы большаго чего и достойнейшаго от Бога не только принять, но и пожелать не можем. Божия премудрость, не знаю, в каких бы делах более себя оказала; человеческий род, не знаю, видал ли когда большую милость и снизхождение. Бог может сказать: что бы такое было, чтобы я восхотел сотворить, и не сотворил? Человек должен говорить: Господи! и кто аз есмь, яко помниши меня? Я с Апостолом к тому же человеку говорю: что имаши, еже неси приял?1 то есть, что такое есть, которое бы Бог тебе не дал? И сие учение, слушатели, такое. А что? Ежели бы мы сие учение в действо произвели; ежели бы Божие в сем учении заключаемое намерение на нас самих исполнили; ежели бы Духу Святому престали противиться, и Божию в наше спасение определенную волю своим непокорством и злобою не останавливали, и не препятствовали бы: то сколько бы сие же самое учение знатнейшим и славнейшим стало! Сколько бы мы Бога возвеселили? И сколько бы себя упользовали! Когда бы, говорю, сии два конца, Божия воля и наше хотение, как бы два златые потоки из разных мест во едино стекшись, одну составили быстротекущую реку, и преполную, и прекрасную: то наша земля безводная душа как бы стала наводняться, струями теми кипеть, и как древо стоящее при источниках водных безпрестанно процветать и украшаться плодами! Божия воля в слове Его открываемая есть сокровище не погибаемое. И что? Ежели бы мы для принятия его, своих хотяб скудельных сосудов не пожалели? Христово учение есть огнь не мучительный, но спасительный. И что, ежели бы мы сей огнь в сердце скрыли, а верою соблюдали? Спасение наше есть дом, да только на высоких горах поставленной, в которой чтоб вселиться, надобно по тесной дороге итти, надобно много миновать стремнин, холмов, претыканий, трудностей. Такою дорогою шел наш ходатай Христос, которой на горе Елеонской потом кровавым землю омочал, показуя нам своею особою то, какому-то нашему житейскому течению быть надобно. Вы слышали, что Христос есть Пророк; послушайтеж и пророчества Его: какое оно? Аще не покаетеся, вси такожде погибнете2. Говорил прежде Христос о некоторых людях, которые жестокою и необыкновенною умерли смертию: одних подавил некоторой столп, других прелюто измучил Пилат; и как о сих смертях спрашивано у Христа; то сей Пророк подлинной дал ответ: аще не покаетеся, вси такожде погибнете. Погибнем, слушатели, ежели не покаемся; покаемся же, ежели учение Христово охотно примем, принявши своих скверн возгнушаемся, к деланию добра вооружимся, житие непорочное облобызаем: взыщите Господа, Богогласный вопиет Исаиа, егдаже взыщете Его, призовите Его, а как призван от вас приближится к вам, то смотрите, при Боге близко стоящем грех да не кажется: да оставит, де, нечестивый пути своя, и муж беззаконный советы своя, и да обратится ко Господу и помилован будет, яко по премногу оставит грехи ваши3. Мы потому наипаче сего Пророка Христа учению внимать должны, что Он с двумя концами нам покаяние предлагает: вечною погибелию грозит Он, ежели не покаемся; живот вечный обещавает, ежели покаемся. Аще не покаемся, вси такожде погибнете; вот погибель: покайтеся, приближися бо царство небесное; и вот вечный живот. Да как же, скажет кто, каяться? Но уже ли мы так неразумны, слушатели, что не умеем и каяться? Не умеем, когда не хочем: не хочем же, когда грешить хочем. Да мы сами когда пред Богом не каемся, то пред людьми не каемся ли? Когда напр. мы такого человека прогневим, которой ежели к нам милостив, то великой к нам бывает благодетель; ежели же на нас гневен, то великой может нам навести вред; мы, говорю, ежели такого прогневим, то не каемся ли? И по премногу. А как? Нам тогда свет не мил, мы пустова ищем места, со всеми говорить скучаем, туманным и печальным себя покроем лицем, крушим сердце, проливаем слезы. Не так ли повторяю, я, каемся мы, когда из человек кого прогневим, когда кому досадим? Но покаемся пред Богом хотя так, как пред людьми; понеже мы прогневили Его, и вседневно прогневляем, ибо и сие есть великое зло; а прогневавши такого и милостиваго Отца и страшнаго Судию, да не каяться, есть гораздо большее зло. Подобно как в немощи смертной лежать великая беда, а не хотеть излечиться от болезни той и гораздо большая беда; понеже такой немощной безнадежен ко излечению, и такой грешник не надежен ко спасению. Приидите убо, припадем к Богу, и восплачемся пред Господем сотворшим нас: взойдем в чувство, и горьким умилением сотрем себя: да предстанет пред глазами нашими с одной стороны грех, с другой стороны грехом пренебреженная нами Божия благость. На грех смотря подумаем, как мы окаянны: на Божию милость взирая подумаем, сколько ея недостойны. Между нами и Богом велика пропасть утвердися, и кто же бы нас чрез такую пропасть к Богу привел? Но нет нужды нам о том печалиться: мы имеем такого Бога, которой нас еще предваряет. Ежели бы мы прогневили человека: то, правда, случается, что и истинно о погрешении каяся, прощения не получаем. Но Бог хотя есть и самая высочайшая власть: однако так скоро умилостивляется, что более смотрит, чтоб человек был праведен; нежели, чтоб себе нанесенную досаду отмстить. Нам, слуш. имея так милостиваго Господа, котораго мы прогневили, надобно каяться не так боясь за грех от Него казней, как от одного сожаления, которое совестное сердце может почувствовать, раздражив великаго благодетеля. Только не знаю, кающаяся грешная душа о грехах ли более должна соболезновать, или радоваться о готовом и скором тех грехов отпущении. Ты бо, Христе мой! моих грехов разрешение раздранием моего рукописания совершил еси! О Священниче вечный! о пречестно на кресте принесенная жертва! о пречистою кровию обагренное приношение! Какая бы была так непобедимая моя скверна, которую бы кровь Христова пречистая и безценная не очистила? Какой неслыханной грех, которой бы Сына Божия жертвою не был прощен? Какое озлобление, которое бы ходатайством Священника Христа не было удовлетворено? Священник наш Христос седит одесную Бога, и будучи наш Архиерей, и самим собою как глава церковное тело составляя, не печется ли, чтоб все церковнаго тела составы прилично между собою вязалися, и в настоящей бы были целости, чтоб таким образом некогда представить церковь неимущу скверны или порока, или нечто от таковых; а наипаче когда наш Священник Христос есть такая пред Богом особа, которая ежели пред лицем Божиим явится облачившися в тело свое кровавыми кроплениями как изрядными пестротами украшенное, явится же нося наших грехов бремя, на своих рамех поднимая Голгофской крест, в венце, которой соплела Ему и возложила на главу неблагодарная человеческая рука; явившися же так, еще к Отцу своему свои прострет длани, длани, которыя ископаны от пронзания гвоздей, и руки, которыя Он на кресте на обе стороны простерши, кажется, бутто и там о нас таким простертием Бога умолял, или как бы нас разбежавшихся хотя таким образом собрать? Когда говорю, в таком позорище, в таком досточудном образе Священник наш Христос пред лицем Божиим явится: то думаетели, чтоб такое ходатайство было не важно? Не склонится ли и сам Отец, таким будучи подвижен видением, в котором увидит Сына единороднаго себе за нас по своему священству ходатайствующа? Не речет ли ему Отец: Сыне мой, о нем же благоволих, Твое ходатайство есть обязательство, по которому я одолжаюся от тебя представленнаго человека за своего сына признавать. Твое ходатайство не самое ли ясное доказательство есть в том, что те уже в числе спасенных считаться должны, о котором Ты ходатайствуешь? Праведникова душа разумеет, что я говорю; а грешникова душа за нечто не понятное и скрытное почитает. Праведник от сих слов в сердце заключает, что я от сих пор на всяк час буду опасаться, чтоб крови Христовой, которою омылся, сквернами своими не опорочить; грешник ничего в себе Богу приятнаго не чувствуя на свои блевотины возвращается, как некиим бы не прерывным одержим сном. Праведник хотя и согрешит, да упадши тотчас благодатию Божиею востает, и знает, к кому в таком случаи для избавления надобно прибегать, то есть, к ходатайству Священника Христа: бедной грешник падает да и совсем ног лишается, почему встать не может, но как бы некое из корени изгнившее древо безнадежно валится. Так радуйся, ты благочестивая душа, которая во всем положившись на многоценныя и непостыдныя Христова ходатайства заслуги везде находишься безопасна, дивную в совести чувствуя тишину и мир. Знаю я, как ты ценишь мир сей, ценишь ты его с Павлом за сор, с Соломоном за суету сует, с Давидом за паучину, с Исаиею за траву скоро изсыхающую, с Иаковом за пар. О не человеческаго, но Ангельскаго мудрования! такие рабы Божии когда отсюду возлетают на небо; то, по Павлу преходят от славы в славу,4 то есть, еще на земли будучи жили как небесные, а когда от земли они преходят на небо, то что другое делают, как только меньшее небо променивают на большее? А тебе, грешная душа! не безчестие ли и срам, не укоризна ли и казнь? Когда подобострастные с тобою люди так славно венчаются, так честно ублажаются: а ты унижаешися, и темным некиим покрываешися мраком. Знаем мы, сколько и тебе дорог сей мир; дорог, когда ты восхотела бы в нем безсмертно жить, никогда не умирать, вместо того, что праведникова душа повсечасно так воздыхает: увы мне! яко пришельствие мое, то есть, житие мое продолжися. Твое есть оное слово: да ямы, и пием, утре бо умрем. Правда, умрешь, да не так, как думаешь, т. е. не так умрешь, чтоб твои дела без истязания осталися, или бы вместе с телом и ты умерла; умрешь и ты, когда всякую минуту во адских томлениях будешь издыхать. Да ктож тому виноват? Не грех ли, котораго услаждение ты почла паче райских сладостей? Не промышлял ли о тебе Христос всякими образами во всю твою жизнь, чтоб тебя погибшую драхму взыскать, или как заблуждшую овцу возвести? Христос есть Пророк: так нам волю Божию не открывает ли, грехи нам не показует ли, внутри сердце к покаянию не движет ли, при дверех нашего сердца не стучится ли, и таким стуком наши сердца не влечет ли? А что, когда мы на такия призывания, яко аспиды глухия, затыкаем уши свои, и сердечных дверей не отворяем? Еще сказали мы, что Христос есть Священник вечный; понеже по чину Мельхиседекову: а потому и заслуги его вечны. Но что, когда мы и не знаем, что-то Христовы заслуги, что-то Христово ходатайство, без которых грешнику пред лицем Божиим появиться не льзя? Напомянули же мы и то, что Христос есть Царь; и сколько же тут мне надобно говорить и о том, какой-то Он есть и правосудный Царь, и прозрительный домостроитель; и потом, какое блаженство есть служить под знаменем у такого Царя, и о том, что все надобно оставить, и в след Его итти, и мир, и богатство, и чести отвергнуть для того, чтоб быть рабом Христовым, чтоб не было нам от них помешательств к воинствованию Христову; всем сказать, прости: простите богатства, ненасытимое желание, полно вам мое у себя держать сердце; скучил мне ваш полон, я нашел нищету лучше богатства. Простите чести, опасаюсь я вашей высоты; я имею честь Христовым быть воином, причем вы уже мне в омерзение приходите. Прощай и ты мире со всеми прелестьми твоими; пора перестать тебе мною играть и своею прельщать хитростию; у меня уже в руках недвижимое благополучие, меня своим объятием принимает вечное щастие. Теперь свергши с себя бремя, усердно последую Христу, Царю и Воеводе моему; иду, куды Он поведет; беру охотно на плеча свои иго Его легкое и сладкое; принимаю вся оружия Божия; препоясую чресла моя истинною, и облачаюся в броня правды; обуваю ноги во уготование благовествования мира; принимаю в руки щит веры; возлагаю на главу шлем спасения; беру в десницу мою мечь духовный, иже есть глагол Божий. Сие все говорит тот человек, которой ополчившись против сластей и страстей, благодатию Христовою надеется победителем взойти на небо. Много, слуш. есть, о чем здесь говорить было надобно: но понеже пресыщение бывает причиною омерзения; то наконец говорю: Христос есть Пророк; убо приимите Его, да речет вам мирная, и да мзду пророчю приимете: Христос есть Священник; так напишите во уме своем Его на кресте висящаго, и кровь свою на наши изливающаго раны: Христос есть Царь; подвигом убо добрым подвизайтеся, течение поста совершайте, распинающе плоть со страстьми и похотьми. Аминь.
Сказывано Марта 8 дня.
Стекло, несмотря на свою хрупкость, один из наиболее долговечных материалов. Археологи знают об этом как никто другой — ведь в процессе полевых работ им доводится доставать из земли немало стеклянных находок, которые, невзирая на свой почтенный возраст, полностью сохранили функциональность.
Разработка сайта - компания Омнивеб
© 2000-2024 Свято-Троицкая Сергиева Лавра