На день Святаго Царевича Димитрия

СЛОВО

В ДЕНЬ
СВЯТАГО ЦАРЕВИЧА ДИМИТРИА.

День сей есть священный и торжественный и для церкви, и для отечества. Для церкви: яко новый в ней возсиял мученик, и яко прекрасный крин процвел в вертограде Христове. Древняя первенствующая церковь, когда жестокое на благочестие свирепствовало гонение, и мужественные от святаго Израиля, яко класы были пожинаемы, таковое время не почитала временем своего злоключения, но временем торжества и радости. Чем более проливалась кровь Христианская, тем более напоевала она сад Христов, произращала плоды твердости в вере, терпения и мужества. Время гонения почитала она временем славнаго с миром сражения, в котором победа всегда была с стороны умирающих: ибо они с торжеством восходили на небеса. И для того всякой тот день, в которой Христианской герой оканчивал мученически подвиг свой, церковь щитала великим торжеством, и сколько было таких дней, столько было и праздников. Почему справедливо и Российская церковь, в подражание древней, день сей уставила быть празднственным.

Но не меньше он есть торжественным для отечества нашего: ибо как смерть праведника сего была случаем к великим в отечестве возмущениям, когда его кровь, яко кровь Авелева, возопила к небесам, небо помрачилось, и страшная всех нас поколебала буря: так напротив она же была случаем и избавления нашего. Когда явились хищные волки, непорочною сего Агнца покрытые одеждою, тогда он, яко из гроба востал, обличил дерзновенныя коварства, и бурю успокоил. Сие есть всегдашнее свойство правды Божия, что она и отмщает неповинно пролитую кровь, и награждает оную почитающих.

Когда же церковь и отечество в сем празднике соединены, то и должны мы, почитая себя христианами и гражданами, сии два великия пункта к чести церкви, и к щастию отечества соединять: дабы христианство подкрепляло гражданина обязательства: и гражданина поведение согласовало бы с законом благочестия.

       Человек один без помощи других жить прямо не может. Такое состояние было бы состояние диких. Наше благополучие состоит в том, чтоб другие споспешествовали нашим недостаткам и нуждам: так, как и мы им взаимно. Сей союз есть важный и священный. К сохранению сего союза есть нужно как другим в разсуждении нас хранить правду и честность: так взаимно и нам в разсуждении их.

Таковой основанной на правде и честности поступок, не может состоять в одной только наружности. Сие былоб один обман и лицемерие: а по тому как другим чрез то не моглоб последовать кроме помешательства и вреда: так и мы для самих себя не моглиб другаго чего ожидать. Надобно, чтоб внутренность была чиста и непорочна. От сердца исходят благая или злая.1 Наружность сама чрез себя не значит ни то, ни другое. Цену свою берет она по тому началу, расположению и намерению, откуда происходит. Чтоб струя была чиста, надобно прежде очистить источник: а когда источник возмущен, струя будет проистекать всегда нечистая.

Но при сем и то приметить надлежит, что внутренность от очес человеческих зело есть сокровенна. Приступит человек, и сердце глубоко.2 Оно ничьей власти не подвержено, кроме того, иже создал на едине сердца наша.3 Всякой законодатель видит наружность одну: а Бог один видит все. Сердце и совесть его единаго праву и власти подвержено. И для того как человек его единаго страхом совесть свою обуздовать может: то и должен законодатель издавать таковые законы, которые бы закону Божию сообразны были. Без сего не много почувствует обязательства человек, когда увидит себя обременяема законом неправедным. Он будет искать разныя ему дать толки и виды, чтоб избегнуть его исполнения: или и будет исполнять, но по страху, а не по совести. Но когда и то и другое будет совокупно, то есть, по наружности законодатель предпишет честныя правила к нашему поведению, а совесть во внутренности признает, что того же требует и воля Божия благая и совершенная,4 тогда-то будет сильное на душе нашей обязательство, и точное будет закона исполнение.

Сию истинну признавали самые законодатели языческие. Мы читаем во историях, что когда они издавали законы, уверяли народ, что акибы получали их от руки Юпитеровой. Сей вымысел был ложный и безчестный: однако он доказывает, что они признавали, яко законы их не могут иметь своего действия, разве когда утверждены будут властию Божескою, и воспоследует уверение, что они сообразны воли его.

А отсюду видим, сколь должны соединены быть обязательства гражданина и христианина. Одно другому есть основанием: и не возможно, чтоб кто добродетельным был гражданином, когда сердце его не управляемо благочестием. Страшен для нас будет такой друг, товарищ, сосед, сотрудник, котораго совесть страхом Божиим не есть обузданна. Мы должны необходимо желать, дабы они внутренно уверены были, что когда нас в чем обманут, или причинят нам вред, будут иметь мстителями не нас токмо, одну только наружность разсматривать могущих, но самого того, который испытует сердца и утробы.5 Сие одно может нам доставить вернаго друга, честнаго товарища, добраго соседа, безпристрастнаго сотрудника.

И по тому никак не могут почесться основательными те суетныя мудрования, кои дерзают произносить мнимые нынешняго века мудрецы, что как бы, де, ни думать, толькоб исправным быть гражданином. Но можно ли быть добрым гражданином, когда мысли развратны? можно ли надежной построить дом, когда основание слабо и гнило? Выше сказали мы, что наружность не значит ничего: цену свою берет она по тому началу, расположению, и намерению, откуда происходит.

Но до мыслей, де, людям дела нет: как один Бог их знает, то он один и судить их может. Подлинно один Бог есть мыслей сердечных судия: но наше разсуждение не есть о сем: а о том, что может ли человек исправным быть гражданином, когда мысли его в разсуждении благочестия, яко основания всех человеческих действий, суть своевольны, а по тому и неосновательны: ибо не льзя, поистинне не льзя, чтоб всякой человек имел о высоких истиннах закона вольное разсуждение, и чтоб притом таковое всякаго человека разсуждение было основательное.

Не токмо не совместно, но и смеха достойно таковое умствование, что как, де, ни думай, хорошо ли, худо ли, только поступай хорошо. Сие человека раздирает на две части, и предполагает, акиб он мог чтонибудь по наружности делать, в чем внутренность никаковагоб не имела участия. В таком случае не будет действие прямо человеческое, яко не имеющее на разсудке основания: да и никаковым действием почесться не может, а будет только одна тень действия ничего не означающая.

Но притом и то знать надобно, что сколькоб мысли развратные ни скрывать, укрыть их совершенно, и от людей не возможно. Несть тайно, еже не открыется.6 По следам находят зверя: самыя наружныя действия, чем они меньше согласны будут со внутренностию, тем более ее обнаружат. Открываемое на делах и словах зловоние, докажет гнилость души. Почему так же не основательно и те думают, которые, дабы утвердить своевольство мыслей, говорят, что довольно, де, хранить естественный закон. Но и самый естественный закон не иное что утверждает, как что дела наши не могут быть непорочны, разве когда происходят от сердца непорочнаго и богобоязненнаго.

История, которая подала случай к празднственному воспоминанию нынешняго дня, множество представляет примеров, и на ту и на другую сторону. Дерзнули ли бы когда некоторые изверги предательствовать отечество, естьлиб в сердце их был страх Божий? Были законы гражданские, которые все то воспрещали под смертною казнию: но ни мало сие не удержало порочнаго стремления, когда не искусиша Бога имети в разуме.7

Да соединяем убо должности гражданина с священными христианина обязательствами, положим надежным основанием всем делам нашим совесть Бога любящую и боящуюся. Да сохраним блаженство в жизни сей, но так, чтоб оно служило лествицею и к будущему.

Ты же Святый и Благоверный Димитрие, яко мученик, буди нам примером благочестия и великодушия: а яко благороднейшая ветвь Царская предстоя престолу Владычню, испроси отечеству твоему мирнаго сожития и благополучнаго пребывания. Аминь.

Сказывано в Москве, в Архангельском соборе, Маия 15 дня, 1779 года.

КОНЕЦ ЧЕТВЕРТАГО ТОМА.



Оглавление

Частые вопросы

Интересные факты

Для святой воды и масел

Стекло, несмотря на свою хрупкость, один из наиболее долговечных материалов. Археологи знают об этом как никто другой — ведь в процессе полевых работ им доводится доставать из земли немало стеклянных находок, которые, невзирая на свой почтенный возраст, полностью сохранили функциональность.