СЛОВО на день Вознесения Господня

СЛОВО

НА ДЕНЬ ВОЗНЕСЕНИЯ ГОСПОДНЯ

       Праздновали мы во свое время сошествие Господне с небеси на землю; а днесь празднуем возшествие Его от земли на небо. Яко Бог, всегда Он был на небеси и на земли и везде; но яко человек явился на земли, по принятии нашея плоти; и в тойже плоти, оставив землю, вознесся на небо; и в тойже плоти, но с видом величия Божия, явится во свое время на земли, судити живых и мертвых.

       И сошествие Его, и возшествие, и будущее пришествие, суть великия тайны, и достойны нашего размышления и празднования. Сошествие его на землю просветило и обновило нас. Возшествие утверждает надежду нашего безсмертия. Ожидаемое пришествие откроет славу чад Божиих, и решит несчастную участь чад погибели. Благословенный случай сего дня велит нам помыслить, что и мы во свое время восхищени будем на облацех, в сретение Господне на воздусе, и тако всегда с Господем будем (1 Сол. гл. 4, ст. 17).

       Будем с Господем: ибо обещал Господь верующим в Него, да, идеже Он есть, тамо и слуга Его будет (Иоан. гл. 12, ст. 26). Он вознесся на небо; и мы последуем Ему, и жилище наше вечное на небесех будет. Что может сего быть вожделеннее для истиннаго Христианина? Но не столь оно желательно, а паче отвратительно для человека к земле приверженнаго.

       Но откуду же, и почто таковое между одним и другим человеком противное разположение? Не уже ли и тот, который желал бы всегда быть на земле, а о возшествии на небо и не думает, или еще, чтоб оно быть могло, и не верует; уже ли и таковый имеет свои резоны? И кажется, что должен он иметь причины для таковаго мнения, да и причины весьма основательныя. Ибо возможно ли, чтоб итти противу общаго мнения, итти противу самаго себя, то есть, не желать себе наилучшаго счастия, а ограничивать себя краткостию сея жизни, и осуждать самаго себя к невозвратному тлению, и к потерянию всего здешняго чрез смерть, которая каждый час грозит его посечь? Возможно ли, чтоб таковое мнение мог человек себе присвоить, не имея весьма сильных и убедительных к тому резонов? Послушаем мы их: и ежели они подлинно таковы; примем их, и будем так жить на земле, яко не имеющие надежды к лучшему после сея жизни; будем так жить, как и прочия животныя все.

       Истинный Христианин! возъимей терпение, выслушать сих вольнодумческаго ума мудрых и чудесных резонов; и что нибудь на них возответствуй, и коли можешь, возрази; и ежели счастливо его мудрование опровергнешь, приобретешь себе славу, а ему доставишь счастие, выведши его из заблуждения.

       Вот вольнодумца мудрые резоны! Он говорит: мы так же родимся, как и все животныя; почему так же и умрем. Христианин на то ответствует: видимое наше по телу рождение есть конечно сходственно с рождением прочих животных; но по душе оживляющей тело, есть величайшее различие. Она вдохновенна от Бога; она есть, яко некий поток, проистекший из источника Божества; в ней сияет образ Божий, и подобие; а потому как сим, так и безсмертием должна быть ему подобна. Каковаго великаго преимущества прочия животныя не удостоены.

       Вольнодумец настоит: в нас души нет, а только одна плоть и кровь; одно тело, в такой от натуры порядок устроенное, что может и мыслить и чувствовать: когда же сей порядок, как одежда, от времяни изветшает, или от случая издерется, то и все тело, а с ним и весь человек, яко в одном только теле состоящий, разрушится и изчезнет.

       Христианин на сие ответствует: я тебя, души в человеке не признающаго, имел бы право назвать бездушным, ежелиб не знал, что ты сие почтешь себе порицанием и безчестием. Но оставя сие, хощу знать, кто тебе открыл сие таинство, и чрез какую удивительную мудрость усмотрел ты, что все действия в человеке происходят от единаго тела, в порядок от натуры приведеннаго? Посмотрим мы вкупе с тобою на человека и на действия его. Я вижу, что тело есть ограниченно; но действия человеческаго размышления, разумения, знания, мудрости, суть неограниченны. Человеческий ум испытует свойства всех тварей, проникает во глубину внутренности их, которая никакому действию чувств совсем не приступна. Восходит на небеса, и выше их, и смело изследывает превыспренняя. Никакое разстояние мест, никакая высота, ни глубина, никакая внутренность, никакая сокровенность, нимало не препятствуют человеческому уму производить свои испытания, разсуждения, заключения, положения, и все сие делает он не иначе, как бы то видел своими очами, конечно не телесными. Как все сие телу, самым малым кругом воздуха, и местнаго положения совершенно ограниченному, как все сие телу присвоить возможно? Да не только таковыя выше тела безконечно простирающияся испытания и знания телу приписать не возможно: но ниже самыя действия чувств, яко-то видеть, или слышать и прочее. Мы видим очами, и слышим ухом: но что есть само по себе око, что есть ухо? Есть одна часть тела, или, просто сказать, кусок мяса. Сей кусок сам собою видеть, сам собою слышать никак не может; так как и другая по всему подобная часть того же тела, яко-то рука, или нога. А чтоб око видело, и ухо слышало, потребен в теле дух животворящий и самодвижительный, который бы органы ока и уха, с различным их мудрым устроением, приводил в движение и в действие.

       И так око видит, и ухо слышит; или справедливее сказать, не око видит, и не ухо слышит, но душа, чрез орудия ока и уха, видит и слышит. Орудия, без действующаго ими, ничего не действуют, так как все музыки орудия, без управляющаго ими человека, молчат, и ничем от всякаго другаго дерева, или металла не различествуют. Око и ухо без души ни видеть ни слышать не могут. И хотя так же и душа, когда разстроятся сии орудия, чувственно чрез них не видит, и не слышит: но мыслию и умом безпрепятственно, и тогда все видит, все слышит. – Тоже и о прочих действиях чувств сказать истина велит.

       Сходственно с сим весьма глубоко мудрствует Святый Пророк и Царь: насаждей ухо, не слышит ли, или создавый око, не сматряет ли? Учай человека разуму, не обличит ли? (Псал. 93, ст. 9 и 10). Сии слова хотя прямо доказывают то, что когда ты человек и видишь, и слышишь, и разумеешь; кольми паче Тот все видит, и все слышит, и все знает, который сими дарованиями человека снабдил. Но сии же слова и ту заключают в себе силу, что когда Бог все видит и все слышит, то конечно не чрез око, и не чрез ухо, но яко Дух вездесущий, животворящий и нетленный; то подобно и человеку дав око и ухо, влиял в него дух, от Духа Своего животворящаго и нетленнаго, который бы чрез око и ухо, яко чрез своя орудия, и видел и слышал.

       Из всего сего видим, что таковыя действия человека никак единому телу присвоить не можно. А ясно и свободно можем и должны утвердить, что есть в человеке душа, дух нетленный и неразрушаемый, яко от вечнаго, безсмертнаго Духа проистекший, и с ним сходственный, яко носящий Его образ.

       На сие, не знаю, что еще вольнодумец изобретет сказать. Вероятно, вызовется он, что всяк может разсуждать по своему: и имея острый оборот разума, может и лож представить, яко истину, и тем и себя и других в заблуждение привести.

       На сие Христианин ответствует: конечно всяк может разсуждать по своему; но никто не может до таковаго безумия дойти, чтоб всякое разсуждение почитать сумнительным, и никакова ни в чем не оставалось бы различия между лжею и истиною. Ежели наше разсуждение было бы сумнительно и не твердо, то почему же бы твое было не таково? Но наше о безсмертии души, и о будущей жизни разсуждение, сверх оных видимых доказательств, утверждают Богодухновенные всех веков мужи, утверждает сам Бог словом Своим, и Божественным откровением Своим.

       Но на сие тотчас вольнодумец отзывается: да почему, де, вы уверены, что почитаемое вами словом Божиим, есть слово Божие, и что предавшие сие мнение, были мужи Богодухновенные? на сие Христианин ответствует, что уверения сего он ему объяснить не может. Ибо оно сокровенно в душе, и запечатленно в совести, при свидетельстве единаго Бога. А говоря с ним, яко с человеком, ничему не верующим, должен ему и ответствовать по человечески. Ты не веруешь слову Божию, и мужам Богодухновенным предавшим оное: дозволь же и нам не верить твоим мудрецам, называющим себя Философами. По человечески говоря, теперь обе стороны стали равны: и только то пагубное из сего выходит следствие, что и мы и вы равно остаемся в неизвестности. Но когда посмотрим безпристрастно на обе стороны, видим, что с нашей стороны все века, все народы, все просвещеннейших мужей учения, и писания и предания, да и таковых мужей, кои истину сию утвердили примерною святостию жития, а некоторые даже веру сию запечатлели кровию своею. А с вашей стороны, некоторая малая толпа, гордо и дерзновенно называющих себя Философами, и коих мудрования тем менше вероятны, что и они сами надменны самолюбием и честолюбием, жадны к корысти; хитростной души, и всех страстей последователи, без угрызения совести: как-то недавно то в одной стране всем доказал страшный и несчастливый переворот. Итак кто же, сколько нибудь имея просвещения, и честности, не пристанет паче к нашей достовернейшей стороне, нежели к оной суемудренной и безчеловечной?

       Выслушав таковый между Христианином и вольнодумцем разговор, я не сумнюся, что вы конечно, яко верующие, истину безсмертия нашея души и будущия жизни приемлете за истину Божию; но и яко благоразсудителные человеки никак не попустите уловлять себя слабыми и суетными новомодных Философов мудрованиями. Мы с чистым сердцем празднуем вознесение Христово: ибо не сумнительно уверены, яко и мы во свое время с Ним вознесемся на небо, аще токмо поживем Богоугодно, и подвиг нашея веры запечатлеем любовию к Богу и к ближнему. Аминь.

       Говорено в Москве, в Вознесенском Монастыре 1803 года, Маия 14 дня.