В неделю пятую по Пятдесятнице

CЛОВО

В НЕДЕЛЮ ПЯТУЮ ПО ПЯТЬДЕСЯТНИЦЕ

Два случая представляет нам нынешнее Евангелие, которые показывают, каковá есть благость Божия, и каковà превратность человеческая. С одной стороны люди беснуемые исцелилися; с другой свиньи пропали, утопли в водах. Люди изцеленные от столь тяжкаго недуга, да еще столь чудесным образом, не должны ли были всех привести в удивление, и заставить таковаго Чудотворца возлюбить искренно и почитать со благоговением? Трата свиней стоила ли того, чтоб сие изцеление почесть неважным, да и самаго Чудотворца возненавидеть?

Разсуждая о человеколюбии по совести, естьли бы другой кто принимался тех беснуемых исцелить, только с тем, чтоб за то изцеление дано ему было некоторое небольшóе стадо свиней: не должно ли было с охотою согласиться столь малою платою столь великое для бедных людей купить благодетельство? Но не было таковаго человеколюбия в ныне поминаемых Гергесинских людях. Они не уважали ни человечество от страдания избавленное, ни силы изцеления, ни славы Чудотворцовой. Они просили Иисуса Христа, чтоб отшел от страны их (Матф. гл. 8, ст. 34).

Жестокосердые! трата свиней вас трогает: но уже ли вы за ничто поставляете исцеленное человечество? Безумные! или вы думаете, что удалением от вас общаго Благодетеля во всякой останетесь безопасности. Ежели Он, еще не будучи от вас изгоняем, мог таковую причинить вам мнимую трату: не паче ли вам надлежало страшиться несравненно тягчайших следствий гнева Его, когда уже вы Его от себя изгоняете?

Но таковы были Гергесинцы: молиша, дабы прешел от предел их (Матф. гл. 8, ст. 34). Таковы люди и ныне. Собственный прибыток для них есть паче всего. Нет нужды ни в Боге, ни в душе, ни во спасении, когда то причинить должно некоторый ущерб в имении, и уменьшить выгоды телесныя. Сие есть крайнее человеческое ослепление. Но откуду оно происходит, разсмотрим теперешнею беседою, дабы нам хотя мало просветиться.

Человек обыкновенно к лености склонен. Никогдаб он не стал трудиться: естьлиб все мог получать без всякаго труда. И по тому, когда уже необходимость заставляет его что либо сыскивать трудом: то он по крайней мере при всяком случае выбирает то, что есть легче и удобнее. Он не разсуждает, что Божий премудрый устав определил, дабы для снискания бóльшаго добра бóльший и труд употребляем был.

Смотреть глазами есть легче, нежели умом разсуждать. Что злато лестно, довольно для сего обратить только на оное взор. Что сладок мед, довольно для сего только вкусом оный отведать. Нет нужды более о том разсуждать. Но чтоб узнать красоту добродетели, не можно то тотчас объять одним взором очес, или вкусом языка, или каким другим действием чувств. Нет! для сего надобно глубокое внимание, прилежное разсуждение, отменное просвещение. А для сего потребно, чтоб в законе Господни поучаться день и нощь, входить во испытание сокровенных в нем истин, уметь различить добро от худа, с великою осторожностию, чтоб как добра не почесть злом, и зла добром. А для сего еще потребно безпристрастие, чтоб лестию страстей не трогаться, склонности тому противоборствующия отвергнуть, и тем как бы самаго себя преодолеть. Вот каковый предстоит труд, чтобы наконец достигнуть, дабы красота добродетели в полном сиянии своем пред нами открылася!

Сии мнимыя затруднения слабаго человека устрашают. Он прельщается тем, что ему при первом глаз открытии приятным уже и усладительным кажется.

Однако стыдится еще он признать, что для того не ищет добродетели, что трудиться не хочет. Слабость приводит его уже и в развратность. Он как не видит добродетели красоты: то она ему и не кажется быть лестною и стóящею труда его. И по тому не находит он в ней настоящих выгод своих. Она обещает ему спокойствие духа: но для него непонятно сие духа спокойствие. Он почитает себя довольно спокойным: когда собрал многое к содержанию своему довольство; да еще столь возвышен, что всяк чем либо ему повредить не смеет. Добродетель обещает ему вечное счастие: но ни вечность, ни вечное щастие для него совсем не понятны. Довольно для него, чтоб жизнь сию окончать по желанию своему: впрочем все предоставляет судьбе, и о будущем, яко неизвестном, что либо размышлять почитает излишним, а иногда и безразсудным. Вот источник человеческаго ослепления! Вот для чего Гергесинцы более уважали трату свиней, нежели силу исцеления беснуемых; или чтоб удержать при себе великаго Виновника блаженства человеческаго.

Но посмотрим, естьли в таковой человеческой поступке что нибудь основательное. Ежели подлинно надобен немалой труд, чтоб быть честным и угодным Богу: то приобретение столь неоцененнаго сокровища не стоит ли того, чтоб для него не пощадеть ни здравия, ни трудов? Довольно награждаются труды, когда за ними плата следует совершенная: и чем большие кто подъемлет труды, тем большее получает воздаяние. Да и внутреннее удовольствие по тому же устрояется. С большим кто усилием что либо приобресть старался, тем большее по получении того чувствует в себе удовольствие.

Но для чего Творец не соблаговолил, чтобы мы все, особливо к нашему блаженству нужное, получили без всякаго труда? Сие было бы совсем противно и вредно порядочному нашего естества устроению. И душевныя и телесныя силы требуют движения. Оно в совершенство приводит душевныя дарования, и телесныя силы ободряет и укрепляет. А без него и душевныя способности увянут, и телесныя силы разслабнут: а из того последует, что душею завладеют страсти; а тело отяготят болезни; и человек, испортив таковым образом весь свой состав, будет некоторою несмысленною и бедною тварию, вид только и наименование человека имеющею, но самою вещию всего человеческаго лишенною.

Но напрасно я доселе доказывал, что люди к лености и нерадению склонны. Нет: многие много трудятся, но тем сожалительнее, что трудятся много: ибо вотще; для снискания прибытков, для выгод телеснаго услаждения, для приобретения громкой славы, чего не предприемлет человек? Моря и пучины преплывает, в пропасти земныя снисходит и раскапывает горы, день и ночь утомляет свою голову в изобретении к тому способов, отгоняя приятной сон, истощая здравие и сокращая свой век.

Но все сии труды, ежели не сами по себе, то по крайней мере в сравнении, что пренебрегается между тем лучшее добро, суть тщетны. Тщетны: ибо в самое то время, когда все помянутыя выгоды сыскивает человек, а не радит о добродетели, в самое то же время сам для себя готовит бедствие, чтоб все то потерять. Не сундуки, и замки, и кладовыя, и стражи для сохранения всего того нужны: но добродетель. Она справедливостию их приобретет, честностию сохранит, добрым употреблением всякую зависть, и злых людей ухищрения удалит от них. А без сего, яко неправдою приобретенное ненадеждно, яко сребролюбием хранимое безплодно, яко на худое употребляемое суетно. Подъимет противу себя правосудие, подъимет противу себя злых и сребролюбивых людей, таковых же, каков он сам, и по тому многим трудом и истощанием собираемое в один час пропадает.

Но положим, что и выгоды до жизни сей надлежащия суть нужны, и приносят удовольствие. Но почто же думать, что попечение о душе меньше приносит удовольствия; когда оно еще есть несравненно бóльшее? Снискал ты прибыток: получил чрез то удовольствие: изрядно! но когда тот прибыток каким либо случаем, коих в свете очень много, пропал, или издержан, и между тем он еще не дополняется, вот твое удовольствие обратилось уже в печаль и уныние! Но добродетель душевная приносит удовольствие никогда неизменяемое. Ибо честности твоей никто от тебя отнять не в силах, ни злый человек, ни дух неприязненный. А напротив чем бы более было их противу тебя нападение, но при сохранении добродетели, тем большее твое будет торжество. Крепость твоея души еще невидна была, доколе не открылся тебе случай, преодолеть борца сильнаго. Но что я говорю, что добродетели удовольствие здесь не отъемлемо? Оно за нами следует и в жизни будущей. Сему сокровищу определено свыше в райских чертогах храниму быть.

Того ради просветимся когда нибудь: да не пренебрегаем лучшаго и постояннейшаго добра. Презрим подлость Гергесинских жителей. Все выгоды телесныя, когда между тем не радим о спасении своем, суть не иное что, как свиньи Гергесинския. Благородство человеческое того требует, чтоб славнейшия нам предпринимать дела, и от земли возноситься к небесам; а не с низкими Гергесинцами ползать по земле, и только о свиниях помышлять. Аминь.

Говорено в Троицкой Лавре, 1794 года, Июля 2 дня.