В неделю двадесять седьмую

CЛОВО

В НЕДЕЛЮ ДВАДЕСЯТЬ СЕДЬМУЮ

Различные бывают человеческие грехи. Иные от слабости и от неведения, а другие от злобы. – Первые могут несколько быть извинительны: ибо кто человек, иже поживет и не согрешит? (3 Цар. гл. 8, ст. 46). И по тому они могут удобно исправлены быть. Но грехи происходящие от злобы и сами собою тяжки, и неудобно исправлены быть могут. От злобы же происходящие грехи почитаются те, которые делаются не по слабости и не по неведению, но с нарочным умыслом и с насилием собственныя своея совести.

Таков был грех, ныне в Евангелии поминаемых злобных Фарисеев. Жена была немощная, от сведения жил не могла стоять прямо, но ходила к земле скорчившись, и в сей болезни была осмнатцать лет. Впрочем была жена добродетельная и благочестивая: ибо Всеведец Господь назвал ю дщерию Авраамлею (Лук. гл. 13, ст. 16); а по тому видно, что она была исполнена духом веры Авраамовы. Сию Господь от болезни исцелил. Но как был тот день субботный; злобных Фарисеев злобнейший настоятель возроптал и вознегодовал: и как не знал чем основательно то опорочить; (ибо страсть обыкновенно бывает безразсудна,) вздумал изрыгнуть сии безумныя слова: шесть дней есть, в няже достоит делати. В тыя убо приходяще целитеся; а не в день субботный (Лук. гл. 13, ст. 14). Самыя слова доказывают только злобу: ибо в них нет никакой ни силы, ни смысла.

Подлинно, закон воспрещал, чтоб в день субботный никакой не производить работы. Но уже ли и целить больнаго, должно почитать работою? Ибо они же сами впадшаго в яму вола или осла, из ямы извлекали и в день субботный: также и поить их водили. Ибо сие не терпит времяни.

Однако положим, что и целить больнаго в субботный день воспрещено: но сие лечение закон воспретить мог человеку. А можно ли и подумать только, чтоб Бог и Самаго Себя сею заповедию связал, чтоб Ему никого не исцелять в день субботный? Он есть Господь субботы. Субботу Он по Своей воле разпорядить может; а не суббота им. Ежелиб Иисус Христос лечил больных обыкновенным лекарям порядком; пусть бы таковое лечение в день субботный производить было воспрещено законом. Но Он не лечил, а исцелял; не обыкновенным, но чудесным образом; не лекарствами, но единым словом и повелением. А по тому сие дело было, не дело человеческое, но дело Божие. Так как же и таковое чудесное от Бога исцеление можно подводить под те работы, которыя воспрещены были человекам?

Но притом едва можно от смеха удержаться, разбирая безумныя Фарисеевы слов: в шесть дней, говорит он, приходяще целитеся, а не в день субботный. На сии словà все больные могли возопить: нет нам ничего желательнее, как и всякой день лечиться, толькоб исцеление получить. Но покажи нам, премудрый Учитель! где нам сыскать такого врача? Вы Фарисеи нас ни лечите, ни исцеляете. Вы только возлагаете на нас бремена не удобь носима; а сами и перстом их не касаетеся (Лук. гл. 11, ст. 46). Да и сего чудеснаго от Бога посланнаго врача гоните. Оставте его для нас страждущих; и не представляйте дня Субботняго. Ибо и в Субботу подобает добро творити, а не зло творити (Матф. гл. 12, ст. 12). Так то ослепленные Фарисеи сами себя путают.

А притом правда попутала их, и противу воли сказать истину: в шесть дней, говорят приходяще целитеся. Но у кого целиться? Конечно у того великаго Врача, о коем тогда сие дело происходило. И так они и не хотя, смешавшись и мыслию и словами, всех больных посылали для исцеления ко Иисусу Христу. Но приметьте и под сими несмысленными словами крыющуюся злобу. Ибо, не сказали, приходяще, исцеляйтеся, но, целитеся: давая чрез то разуметь, что аки бы Господь лечит, как обыкновенный Врачь, подлежащими лекарствами: и может, де, быть удается Ему вылечить; а может быть еще и хуждшее последует: хотя своими очами видели, что Он и сию скорченную жену исцелил единым прикосновением рук: и других премногих, единым словом и повелением.

И так сей грех Фарисейский происходил от злобы. А сию змию породила злейшая ехидна, зависть. Она-то сердце их взволновала и воспалила: но в то же время она же мысль их разстроила и ослепила: и принудила оныя безразсудныя и совсем несвязныя произнести слова.

Однако не совсем же они были и слепы; слепы были на добро, но не на зло. Ибо прикрывали свою злобу ревностию по законе Божии; аки бы они по долгу и по усердию тщатся сохранять честь закона и Законодателя.

О святейшая вера! сколь многократно злые люди употребляли тебя игралищем своих страстей. О вера непорочнейшая! сколь многократно развратные люди, под твоим святым видом гнали честных людей, и без пощады проливали неповинную кровь; да еще безсовестно и думали, аки бы они чрез то приносят жертву Богу угодную. Ты свята и непорочна! ибо может ли кто обвинять мечь, что беснуемый закалает им неповиннаго?

Ежели все те злодейства изчислять, какия злыми людьми причинены роду человеческому под видом веры, не достанет моих ни сил, ни времени. По что же мы столько словом вооружилися противу Фарисеев? Были они, и были малые числом; но память их погибе с шумом: и самое место, оскверненное ими, Божию понесло казнь. Ибо они преткнулись на камень краеугольный, который падши на них, сокрушил их.

И так были они, и погибли. Но злое семя их чрез все времена и доселе не истребилося. Все века исполнены были Фарисеев. Злоба и зависть, с притворною святынею, открытою главою, по вселенной ходит, и производит везде козни и лютости. Я о сем умолчу: ибо лучше то и пространнее открывает История веков. А мы хотя кратко обнаружим те хитрые способы, коими зависть противу честных и неповинных людей вооружается.

Зависть раждается от самолюбия; от самолюбия не человеку сроднаго, но пристрастнаго, когда кто только себе желает добра, а никому другому. И по тому все способы изобретает, чтоб помешать счастию другаго; особливо когда то несколько его или унижает, или помрачает, или злыя и высокомерныя его предприятия производить ему мешает. Ибо самолюбие непомерное обыкновенно приводит человека к гордости, и заставляет его о себе мечтать, что нет его умнее, нет его достойнее, нет или никто не должен быть ему подобен. И по тому всякое в другом достоинство, заслуга, преимущество, ему противны, досадны и нетерпимы. Тогда-то он начнет вымышлять, как бы того погубить человека. Наружность его обыкновенно бывает лестна и привлекательна. Ибо он нарочно таковою поступкою усыпляет добраго человека, дабы он догадаться и предостеречься не мог. А добраго человека есть свойство то, что он всему веру емлет. Но кто изчислить может все те диавольския хитрости, кои зависть изобретает к погублению честнаго и достойнаго человека? Ибо и пословица говорит: что завистливый сохнет о том, егда видит счастие в ком. А когда сохнет, то видно, что и днем о том только помышляет, и ночью не спит.

Но для чего же столь много в изобретении мучится он? Для того, что прямо и открыто напасть не может. Сколькоб завистник развратен ни был, все еще остается в нем некоторое к добродетели уважение, или по крайней мере страх к ней, по влиянию природы, или паче по вдохновению Творца. Открой лице добродетели в полном ея свете: она своим сиянием всякаго удивит и поразит. И по тому зависть ищет дать ей некоторую тень, чем нибудь мрачным ея сияние прикрыть. И уже в таком виде ея представив, может обмануть, и к несчастию общему часто обманывает и проницательных, а иногда и добрых людей.

Фарисеи не дерзнули прямо опорочить Спасителя, что Он исцеляет больных. Ибо примечали, что все обще противу сего на них возопили бы, и почли бы их злодеями и добра ненавистниками. Так они, взяв на себя вид Святыни, притворялися, что болезнуют и сокрушаются, яко закон Божий нарушается. А далее самим им давали выразуметь, что Он не достоин их уважения и почитания, яко преступник закона, и сопротивник Богу, а по тому безчестный человек. Несть сей человек от Бога, яко субботы не хранит (Иоан. гл. 9, ст. 16).

Чтож нам делать остается, дабы злодейских зависти сетей избегнуть? Она обыкновенно нападает на добродетель и на достоинство. Ибо тех, кои сего не имеют, она презирает, или и не презирает, ибо их почитает способными себе быть помощниками; или по крайней мере, для себя неопасными. Так что же нам делать остается? Оставить ли добродетель, пренебречь ли свое достоинство? О! да не будет сего! Пусть зависть сама себя мучит, пусть съедается, пусть терзается, и сию праведную казнь терпит. А мы да держимся крепко добродетели: достоинство свое паче и паче возвышать да не ослабеваем. Ничем столь не уязвим мы зависти, как ежели она приметит, что мы добро творить не престаем, и все ею полагаемыя препятствия мужественно преодолеваем. Ежели же бы и случилось ей нас уязвить; за сие не столько на нее должны мы злобиться, сколько приписывать каким либо своим слабостям, за кои Богу угодно было чрез злых людей нас наказать, и чрез то исправить. Аминь.

Говорено в Троицкой Лавре, 1795 года, Ноября 25 дня.