На день Преподобнаго Никона

СЛОВО

НА ДЕНЬ ПРЕПОДОБНАГО НИКОНА

В ветхом Завете два знаменитые были Пророки, Илия и Елиссей. Един был Богом просвещенный учитель: другий верный и прилежный ученик. Един ходил путем Господним: другий последовал ему неотступно. Един впряжен был влечь колесницу Иизраилеву: другий, яко младое жребя, вести оную помогал. Един собирал богатство духовное: другий готовился верным ему быть наследником. Взят по том Илия колесницею на небо: остался Елиссей; возмутился, видя себя, яко осиротевша и лишенна помощи. В горести духа к Илии возопил: Отче, отче! колесница Иизраилева и кони Его. Да будет дух, иже в тебе, сугуб во мне (4 Цар. гл. 2, ст. 12). То есть Отец! Ты пребывая на земли для верных, а паче для меня, был яко колесница, быстрыми конями запряженная. Ты на таковой веры и святыни колеснице ездя, и сам возносился к небу, и других возносил. Теперь сия колесница и возившие оную кони скрываются от нас. Мы, осбливо же я, остались и без колесницы и без вожатаго. Молю тя, молю, именем всего Иизраиля: да будет дух, иже в тебе, сугуб во мне (Там же ст. 9) Не только прежния помощи и силы не лиши меня; но и усугубь оную; не для меня, но для Иизраиля; для церкви избранных Божиих. Сие моление Елиссеево было не тщетно. Возносяся Илия, спустил Елиссею милоть, одежду свою. Принял оную Елиссей в залог Илииной к себе любви и благоволения; и по том возчувствовал в себе и делами доказал, что дух Илии преселился в Елиссея.

Вы видите, мои чада и братия! куда клонится слово мое, и кого означаем мы именами Елиссея и Илии. И в новом благодатном Завете, не в древния токмо, но и в наши времена явилися два Пророка, Сергий и Никон. Един был Богомудрый учитель: другий верный и тщательный его ученик. Един шествовал прямо путем Господним: другий последовал ему неотступно. Един впряжен был в колесницу Божию, и вез оную бодро и мужественно: другий, яко младое жребя, везти оную помогал ревностно. Един собирал духовное богатство: другий готовился верным быть ему наследником. Мы ведаем богоугодныя дела Сергиевы, но те токмо дела, которыя были открыты и были видимы: которыя открыты и видимы быть могли. А сокровенныя его дела кто весть, кроме единаго Бога? Но Никон сподобился сей благодати, яко был зрителем и сокровенных дел его. Ибо жительствуя с ним неразлучно, в единой хижине, видел и те воздыхания, кои из глубины сердца Сергиева исходили: видел те слезы, коими его очи и ланиты были напоеваемы: видел те удары сердечные, коими душа кающаяся сокрушается: примечал и тот вопль внутренний, котораго глас ушам не слышен; но звук и громкость его восходит до небес. Слышал из уст его ту сладкую беседу, коею душа Никонова, яко губа, напоевалася. Видел в Сергии тот мир, то спокойствие и радость, коим наслаждается Праведникова душа. Видел и удивлялся, как он будучи на земле, мало к земле пристрастен был, и не казался быть на земле и во плоти; но яко на небеси и безплотен.

Притом был Никон страж и блюститель богатства Сергиева: оно лежало во многих ковчегах с безценными вещами. В ином ковчеге положено было смирение, в другом послушание; в третием благочестие; в ином пламенеющая любовь к Богу и к ближнему; в другом крайнее воздержание и трезвость: в ином незлобие; в другом нестяжание и нищета: в ином трудолюбие. Но кто может описать все богатство Сергиево? И какое тленное, и всего мира богатство может с ним сравненно быть? Сего богатства был Никон страж и блюститель: и хранил оное тем тщательнее, что видел, яко богатый Сергий хощет его учинить всего того имения наследником.

Что же по том? Великий наш Илия, великий Сергий восхищается на небо на колеснице, горящей огнем Божия к нему любви и благоволения. Сей самый час приметил просвещенный Никон. Возмутился, устрашился, находя себя яко осиротевша, и яко он лишится всего богатства Сергиева и обнищает; в горести духа возопил: Отче, отче! колесница Иизраилева, и кони Его! да будет дух, иже в тебе, сугуб во мне. Отец! ты был колесница для церкви Божия ревностию Духа Святыни, яко быстрыми конями возимая; и других, а паче меня, от земли на небо возносящая. Когда судьбою восхищаешься ты от нас в селения премирная, то хотя сию милоть здесь на земле оставь: да будет дух, иже в тебе, сугуб во мне. Силу и благодать, которая столь славно в тебе действовала, оставь для меня; или аще достоин, и усугубь оную: не для меня, но для Иизраиля, для церкви избранных Божиих, для сея тобою основанныя обители, для сего тобою насажденнаго, и еще несовершенно созрелаго винограда. Да будет дух, иже в тебе, сугуб во мне.

На сие моление Никоново столь горячее и благочестивое пала свыше милоть, одежда Сергиева. Не сия одежда вещественная: но одежда духовная, Духом Святым сотканная из различных драгоценных вещей, его добродетелей. Хотя можно сие разуметь и о одежде вещественной. Ибо Сергий действительно, яко Елиссею оставил Илия милоть, оставил Никону тот посох, который был его многотрудной и честной старости подпора: оставил ту лжицу, которая была орудием не столько ядения, сколько поста: оставил тот ножичек, коим раздроблял алчущим хлеб; да оставил и те самыя ризы, блистающия златом и бисером его благочестия, в коих он священнодействуя, облечен был ризою спасения и одеждою веселия.

Таковый великий залог приняв щастливый Никон, усмотрел с радостию и с удивлением, что не умре Сергий, но дух его преселился в преемника его. Сергий ожил в Никоне. Обитель в Никоне другаго обрела Сергия; и взирая на Никона, помышляла, яко на самаго Сергия взирает.

Да и не погрешил Сергий, как он и во всем был Богомудр, что таковому поручил богатое свое наследие. Не расточил оное суетно Никон. Хранил его со всяким тщанием и верностию. То же в Никоне видимо было благочестие, то же воздержание, то же нестяжание, то же трудолюбие, то же незлобие, та же чистота, то же терпение, та же любовь к Богу и к ближнему, та же сила чудодействий.

Но стал ли дух, иже в Сергии, сугуб в Никоне: усугубил ли он благодать Сергиеву? Истинна велит нам и сие признать. Сергий основал сие святое место: Никон его утвердил. Тот насадил; а сей напоил: тот оградил, а сей разширил. Тот оставил тучную ниву: а сей плодоносно оную обработывал. Тот возжег светило: а сей примножением елея приумножил сияние его.

Да еще и странное нечто по судьбам Божиим случилося. Светило Сергием возженное совсем было погасло. Ибо нечестивый Татарский Князь Едигей, попущающу Богу, обитель преподобным Сергием устроенную сожег, и все трудов его телесных остатки испразднил. Но как не мог оный нечестивец испразднить трудов его духовных, то оными вспомоществуемый Никон, паки и разсеянную братию собрал, и все вновь устроил, и в лучшем виде представил, и святыя останки преподобнаго Сергия, яко чудотворную милоть Илиину, из недр земных открыл, и таковый благодати источник, к напоению всем предложил; и сию Святыя Троицы церковь устроил, которая и самою древностию для нас достопочтенна: ибо уже близ четырех сот лет стоит во славу Божию. И так по всему сказанному не можем ли мы безбоязненно утвердить, яко дух, иже в Сергии, усугублен в Никоне?

Таковых имея мы великих новыя благодати Пророков, почтим их верою и любовию. Жизнь их святая да будет правилом нашея жизни. Обитатели сего места! вы посвятившие себя их житию, прославьте их, прославьте сие место, яко не вотще быша труды отцев наших, яко пребывает и доныне благодать Божия на месте сем. Страсти ли, немощи ли человеческия в том нам препятствуют? Но се пред нами готовые помощники. В слабостех наших, в нуждах наших да не престанем взывать к ним: Отцы, отцы! колесница Иизраилева и кони Его! Да будет дух, иже в вас, хотя не сугуб в нас, хотя и не равномерный, хотя и меньший, но токмо вашему духу единообразный. Аминь.

Говорено в Троицкой Лавре, в Никоновской церкве, 1793 года, Ноября 17 дня.