На день Преподобнаго Сергия

СЛОВО

НА ДЕНЬ ПРЕПОДОБНАГО СЕРГИЯ

У древних было в обыкновении, что, когда добродетельные и благочестивые люди между собою собиралися, предлагали себе взаимно, дабы кто либо из них сказал им, слово утешения. Рцы нам, брате, говорили они, слово утешения. Днесь, когда толикое благочестивых Христиан в священном храме сем вижу я собрание, конечно и оно таковаго утешительнаго слова от меня ожидает, и долг от меня требует, да столь благочестивому послужу желанию. Однако сознаю недостаток своих дарований, и должен я с боязнию к сему приступить делу.

Но, се, ободряет меня праведник сей, телом своим нам предлежащий, и духом с нами присудствующий. Трапеза, которую я предложить имею, будет состоять из сладчайших деяний жизни его; и он сам для вас будет учредитель и щедрый и искусный: а я токмо при сем буду прислужник, показывая, какая на трапезе сей предложена от него пища, и какой в каждой из тех пищей сладостный вкус заключается. Почему посмотрим, кто был сей празднуемый нами, и для чего избрал он сей род жизни, в коем его Бог толико прославить благоволил.

Преподобный Сергий родился во области града Ростова, от благородных и благочестивых родителей. Воспитан он был так, как пристойно воспитану быть от родителей честных Христианских. Еще не было тогда сих наук и знаний, коим ныне младых детей научить тщание прилагают, от коих един ли только полезный плод, или некоторый и вред произходит, я теперь не изыскиваю, а только могу сказать, что при многих полезных самих по себе науках, много и тщетнаго примешивается; и при неутвержденных верою и добродетелию нравах, и полезныя науки удобно во вред обратиться могут.

Во время Сергиево такова рода воспитания не было. Родители были те, которые и раждали и воспитывали. Имя родителей, рождением приобретенное, утверждали они воспитанием; и можно сказать, что раждали их не только телом, но и духом: раждали их не для сей токмо жизни, но и для будущей. Быв благочестивы, вдыхали и в младенцев своих, паче всего дух благочестия. Быв добродетельны, не имели нужды во многих книгах и наставлениях; но один пример их, при всегдашнем домашнем обращении, детям был светлым зерцалом благонравия: и не имея они пред собою ни худаго примера, ни обращения с развратными, коих по щастию, или не было, или до того допускаемы не были, и сами развратиться не могли. Такова была колыбель Сергиева воспитания. Семя было плодоносное: но и падало оно на землю благую.

Теперь я должен мало от сего разсуждения отступить, и привести вам на память оное Христово слово: Отца не зовите себе на земли: един бо есть Отец ваш, иже есть на небесех. Ниже нарицайтеся наставники: един бо есть Наставник ваш Христос (Матф. гл. 23, ст. 9, 10). Мы ли, или родители, когда что внушаем детям, или другому кому; слова наши ушес токмо касаются; а сердцем обращает един Бог. Весьма часто мы видим, и видим со удивлением, что родители, или наставники, воспитывая детей, предлагают известный конец, для коего они своих питомцев со всяким тщанием приуготовляют: но выходит иное совсем неожиданное. Примеров для сего приводить я не имею нужды: вы сами довольно таковых случаев в течении своей жизни могли приметить. Также не дерзаю испытывать и те глубокия Божия судьбы, что иногда, кажется, всякое прилежное и благоразумное прилагается о добром детей воспитании тщание; однако совсем тем воспитанники выходят развратны. А только скажу, что иногда совсем в детях иное открывается, нежели к чему родители их приуготовляли; или еще и великими дарованиями и добродетелями отличаются, когда по видимому родители не много о том тщания прилагали, и видеть того не надеялись. От чего сие? Какая сокровенная тому есть причина? Я не могу иного чего сказать, как что утверждает Евангелие: отца не зовите себе на земли: един бо есть Отец ваш, иже есть на небесех: ниже нарицайтеся наставники: един бо есть Наставник ваш Христос.

Сей единый Отец, сей единый Наставник, сердцем человеческим владеет, и обращает оным по своему изволению: и по тому все человеческия намерения, положения, чаяния должны уступить суду сего великаго Отца и Наставника. А каким образом таковыя чудныя в сердце человеческом производит Он обращения, изъяснить не возможно. Сие есть тайна Божия. Ведает может быть сколько нибудь тот, который сие благодатное действие в сердце своем ощущает; а другой никто.

Таким образом добродетельный Сергий был под опекою и воспитанием своих родителей; но тот, который есть един истинный Отец и Наставник, взял его сокрытым образом под свою отеческую опеку и наставление. О коль многое множество благости Твоея, Господи! юже скрыл еси боящимся Тебе! (Псал. 30, ст. 20). Родители Сергия приготовляяли к тому; а Бог к другому: они располагали им, яко человеки; а Бог располагал им, яко Бог. Родители далее пределов сея жизни свои об нем намерения не простирали: а Бог, яко Отец веков, предуготовлял его к славе безпредельной. Родители за довольное почитали, когда он будет в обыкновенном посредственном гражданскаго общества состоянии: а Бог избраннаго своего полагал вознести несравненно выше прочих; поставить его на горе, да не сам токмо будет освещен, но и да светит всем. Родители ничего сего не предусматривали; а Бог нарочно сие от них и от всех скрывал, да более потом поразит всех судеб своих удивлением, и заставит всех прославлять свою благость и премудрость.

Таковым образом вышний Отец и Наставник, взяв Сергия под свою опеку и наставление, поступает с ним также, как с одним из своих Пророков, коему говорил: сыне человечь! снеждь свиток сей (Иезек. гл. 3, ст. 1): он взял; съел; и показался свиток тот во устах его, яко мед, сладок. Показал Бог и Сергию книгу Евангелия, книгу слова своего, в коем все человеческия жизни судьбы довольно объяснены, ежели кто в них вникнет со испытанием и вниманием. Сергие! снеждь свиток сей. Взял он сей свиток, может быть с начала по одному любопытству, без дальняго намерения. Но как разогнул сей свиток; а для свитка разогнул свое сердце, тотчас видит, удивляется, изумляется: ибо в нем находит безвестная и тайная премудрости Божия. Видит и услаждается, и услаждаяся взывает: Коль сладка гортани моей словеса твоя; паче меда устом моим! (Псал. 118, ст. 103).

Ничто уже Сергия вкусившаго сладость сию, от нея отвлечь не может. Родители сие примечают, удивляются, радуются, и в радости своей взывают: что убо отроча сие будет? Конечно рука Господня есть на нем (Лук. гл. 1, ст. 66). Что будет? Се зрите, и удивитеся премудрости Божией, какими неиспытанными путями она человека туда приводит, куда привести определила! Ни которыя места в Божием слове так Сергиево сердце не поражали, как те, где живо описана суета жизни человеческой; и те места, где показывается и истинный от той суеты покой. Приидите ко мне, читает он в Евангелии, вси труждающиися и обременении, и аз упокою вы (Матф. гл. 11, ст. 28). Как! говорит сам в себе, праведник наш, что сего может быть желательнее? Я! я из числа труждающихся: я из числа обремененных. Чувствую в себе силу страстей, и совесть трепещущую от суда Божия. Сосуд избранный, говорит о себе, яко из грешников первый есмь аз. А мне, что иное о себе сказать? Но кроме сего и внешния бедственныя обстоятельства меня и родителей и весь дом мой окружают.

Надобно знать, что в то время во области Ростовской великия были не устройства, разорения, и междуусобныя брани, от коих родители Сергиевы, с ним и с родом своим принуждены были удалиться и преселиться во град Радонеж, от сея обители отстоявший около десяти верст, который град ныне обращен в село, именуемое Городок.

О сем размышляя, говорит добродетельный Сергий, что и внешния бедственныя обстоятельства отвсюду меня окружают. Когда я таким образом отвсюду утружден и обременен; когда между тем Господь во Евангелии мне говорит: и аз упокою тя. Чего мне более желать? Могу ли я то пренебречь, чего бы мне всеми силами искать надлежало: а теперь сам Господь меня ищет, и сретает меня с своим покоем. Нет! не благоразумнееб я был всех человеков, ежелиб пренебрег сие подносимое мне неоцененное сокровище. Нет! пойду, побегу за гласом сим: он солгать не может. Сердце мое им возженно; и не могу успокоиться, доколе обещаннаго им покоя не найду. Се удалюся бегая, и водворюся в пустыне; чая там Бога обрести, спасающаго мя от малодушия и от бури (Псал. 54, ст. 8).

И так он сим гласом быв призван, вселился на месте сем. И сие все искал он токмо для собственнаго своего успокоения, и для предохранения себя от тления века; а более не помышлял. Но Бог иначе о нем на небеси определил. Чем Сергий более желал скрыт быть; тем более Бог его открывал. Чем более он таил свою добродетель; тем меньше она утаена быть могла. Не может град укрытися верху горы стояй: и не возжигают светильника, да поставят его под спудом, но на свещнике, да светит всем, иже в храмине суть (Матф. гл. 5, ст. 14). Сергий бегал, скрывался, утаевался, даже себя грешником быть проповедовал; но свет, по следам его всюду идущий, его открывал, и тем более праведником его почитать заставлял. И так имя его стало славно по всей России; да и прошло в дальние пределы земли: и не в жизни токмо; но и по смерти; да еще и более по блаженной кончине его.

Сие есть истинное добродетели знамение, и сей есть самый точный знак, по коему мы истинную славу от ложной различить должны. Ложная слава есть только временная, и оную и худыми делами приобрести можно: а по смерти она изчезает; и память того человека вечному предается забвению. А истинная слава есть та, которая и по смерти не умирает; но еще паче тогда увеличивается и проповедуется.

Так пусть теперь дерзнут разверзть уста свои те безумцы, Духа Божия нестяжавшия души, которые иногда отваживаются мыслить и говорить: что добродетельный муж, в пустыне себя сокрывающий, пользует токмо себя, а не других. Заградит таковыя дерзновенныя уста праведник сей, котораго добродетель и из пустынной темноты всюду сияла, всех наставляла, всех исправляла, всех всеми образы пользовала. Да и ныне благодатное ея действие для всея церкви и отечества не престает, и никогда сей изобильный источник не изсякнет.

Мы чувствуя всю силу святаго твоего жития и дарований, праведниче Божий! прибегаем к тебе, и ожидаем от тебя благовременной помощи. Твои молитвы, еще тебе живу сущу, нашим соотечественникам и отечеству много полезны были. Ныне ли оне не воздействуют к нашему спасению, когда ты весь чистый, и предстоя чистейшему Богу, прострешь о нас к Нему свои преподобные руки? Мы труждающиися и обременении: испроси нам тот покой, который на земле царствовал в душе твоей; да достигнем и онаго вечнаго покоя, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание. Аминь.

Говорено в Троицкой Лавре, 1793 года, Июля 5 дня.