Слово на сретение Господне

СЛОВО

НА ДЕНЬ СРЕТЕНИЯ ГОСПОДНЯ

Праведному старцу Симеону обещано Духом святым, чтоб ему не умереть, доколе своими очами здесь на земли не узрит Христа Господня. Обещание не для всякаго человека приятное! Иный малодушный и к сей жизни пристрастный желал бы или никогда, или очень поздо видеть Христа Господня, когдаб знал, что дождавшись сего видения надобно ему тотчас умирать.

Да по видимому и странно сие обещание. Ибо узрев Христа Господня, кажется должноб более надеяться жизни, нежели смерти. Понеже и Симеон сподобившись узреть сего помазанника Божия возопил, что уже увидели очи его спасение, свет языков и славу Израиля. Но еще и страннее нам то может показаться, что Симеон, зная, что узрев Христа Господня, тотчас имеет умереть; не только сего не устрашился, но еще в восторге радостном воспел: Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, с миром (Лук. гл. 2, ст. 29).

Но чтоб нам разрешить сие некоторым образом странное гадание, надобно несколько глубочае взойти в разсуждение о смерти.

Ведал Симеон, так как ведаем и все мы, что когданибудь умереть надобно. Кто верит провидению: кто верит, что все судьбы Господни суть праведны, и благодетельны, тот не может усумниться, чтоб сей Вышняго устав, дабы умереть каждому, не был свят и праведен. Ибо как бы иначе определить могла безконечная и всепромыслительная премудрость? Бог есть Отец всех тварей: никакой земной родитель столько не печется о детях своих, сколько он о всяком своем создании. Ибо он есть самая благость. Начто же бы ему и созидать твари, ежели бы в смерти их какоелибо заключалося несчастие, и чрез то делать их несчастливыми?

Положив сие, для чегож, спросит кто, люди не только не желают, но и боятся смерти: а Симеон ко удивлению почти всех, не только не боится смерти, но еще и обрадовался о прибытии ея. Ныне отпущаеши раба твоего с миром. Сей вопрос есть важен; и потому надлежит на оный ответствовать с немалым разсуждением.

Конечно долг есть природы, чтоб каждому во свое время умереть. Но тот же долг природы требует, чтоб мы так жизнь препровождали, как обязывает к тому природы правило святое и праведное. Кто может сказать, чтоб не требовала самая природа, дабы мы жили добродетельно, а не творилиб никакова порока и греха? Ибо от природы дана совесть, которая нам и показывает единое добро, и к нему ведет единственно: а на против всякое худое представляет нам отвратительным, и от онаго отводит всемерно. К сему конечно обязывает нас самая природа: таж самая природа, которая нас во свое время и умереть заставляет. По требованию ея делать добро, не только не есть страшно, но и приятно и желательно. Так почемуж еяже требование, чтоб умереть каждому, будет противно и страшно? и то и другое есть равно в природе; почему и то и другое и с равным расположением принимать нам следует.

Но когда мы не так принимаем, причина тому очень видна: а имянно, что не так мы жизнь препровождаем, как долг природы требует. Отступя от сего пути, уже конечно должно нам показаться неприятным и то, к чему сей путь наконец приводит. Так как бы кто шествуя к отечеству, но заблудил бы с пути, или бы на пути сем к чемунибудь страсть его привязала, тот конечно или неудобно дойдет до отечества своего, или и итти к нему не очень пожелает. Иди ты в жизни сей прямым путем природы, конечно тот конец, куда он тебя ведет, не только не покажется страшным, но и радостным; поелику по многом и бедственном странствовании напоследок достигнешь того конца, к коему ты чрез всю жизнь стремился.

Однако же не должно нам так строгим быть, чтоб и страх смерти почитать неосновательным. Есть подлинно и чего бояться. Чувствуем мы и признаем, что жизнь свою препровождаем не по точности правила природы и совести. Она сама нам в том и судия и свидетель. Как бы мы ни ухищрялися себя извинять, много находим в себе слабостей, много преступлений, в коих не только пред Богом, но и пред людми оправдить себя не можем. Удалились мы от пути закона самою природою нам предписаннаго, и находимся в заблуждении. А заблудив таковым образом с пути, по коему нам природа шествовать указала, необходимо следует, чтоб нам и конец сего пути, то есть, смерть, казался быть не только неприятным, но и страшным. Для всякаго конца предписаны средства, кои исполняя мы до конца достигаем. Все средства когда без нарушения исполнены, конец сам собою открывается, и открытием своим нас обрадует: когда же средства к концу ведущыя или не исполнены, или исполняемы были непорядочно, надобно, чтоб конец был несчастлив; а потому не желателен и страшен.

Но как мы, хотя от прямаго жизни пути к концу ведущаго и заблудили; однако же и конца несчастливаго видеть не желаем; то что же делать нам надобно? Не могу я вам лучшаго на сей случай способа показать, как пристально посмотреть на праведнаго Симеона. Он, видели вы, не убоялся от приближения смерти, но еще и с радостным духом оную стретил. Ныне отпущаеши раба твоего с миром. Для чего? для того, что узрел Христа Господня (Лук. гл. 2, ст. 30). Сей Христос Господень в Евангелии себя именует путем и истиною и животом. Аз есмь путь и истина и живот (Иоан. гл. 14, ст. 6). Что же сего может быть желательнее для онаго, который в пути заблуждает. Когда сей великий посланник Божий, есть путь, то конечно и заблуждающаго в пути, может наставить на путь правый. Когда он есть истина, то непременно поведет нас по тому пути, по которому безошибочно шествовать надлежит. Когда он есть жизнь, то уже конечно смерть не есть смерть, но прехождение из временной жизни в вечную, и достижение отечества вожделеннаго.

Сего-то великаго наставника и руководителя узрев Симеон, не только приближающейся смерти не убоялся, но еще воспел с веселием: ныне отпущаеши раба твоего с миром. Не на себя надеяся с толикою бодростию входил он во врата смерти. Ведал, что он человек, человеческих слабостей и грехов не безучастный. Ведал, что аще беззакония чиилибо назрит Господь; кто постоит? яко не оправдится пред ним всяк живый. И потому боялся и трепетал смерти, когда разсуждал самаго себя и делà свои. Но когда узрел Христа Господня, тогда весь сей страх исчез в нем. Ибо веровал, что милостивою судьбою назначен он очистительною для наших грехов быти жертвою. Сею жертвою спасительною веровал оправдитися пред судом Божиим, а не делами своими. Ибо он имел счастие узреть Христа Господня (Лук. гл. 2, ст. 30).

Узрел же не сими очами телесными. Ибо кая польза видеть Христа очами плотскими, когда очи душевные, или ослепленны неверием, или заключенны ожесточением? Дух, иже оживляет, плоть не пользует ничтоже (Иоан. гл. 6, ст. 63), говорит Евангелие. Но оноже сказывает и о распинателях, что Воззрят нань, егоже прободоша (тамже гл. 19, ст. 37). Однако сие воззрение будет несчастливое: ибо послужит к одному осуждению. Прежде, нежели Симеон узрел Христа Господня очами телесными, давно он уже Его видел очами душевными. Сие очес душевных зрение была истинная вера и смирение Мытарево от гордости Фарисейския удаленное.

Нынешнее Евангелие поминало нам о сем Фарисеи и Мытаре. Мы видим и в Симеоне сие Мытарево смирение. Сквозь сию-то зрительную трубку Симеон узрел Христа Господня. Так и Христос Господень воззрел на него. Покаялся Петр и возрыдал: и сквозь сии слезы воззрел на Христа: так тотчас и Христос воззре на Петра (Лук. гл. 22, ст. 61).

А притом к большему утешению нашему должны мы верить, что Господь еще прежде на нас взирает, нежели мы на него. Ибо его благость предваряет, и просвещает наши очи, дабы мы его узреть могли. И для того-то Давид его молит: Открый очи мои, и уразумею чудеса от закона твоего (Псал. 118, ст. 18). И Апостолам отверз он очи разумети писания. Имея упование на сего просветителя и наставника, да шествуем при руководстве его прямым путем не ослабно, да сподобимся и кончины безболезненной, непостыдной, мирной с праведным Симеоном. Аминь.

Говорено в Чудове монастыре 1791 года.