Слава Богу, что он о спасении нашем пещися никогда не престает. Видит он, что все время препровождаем мы в одних своевольствах. Только что думаем об одних выгодах телесных и мирских: а о душе и спасении ея не помышляем; да и едва ли бы когда о том помыслить захотели. Так вот уже он сам от себя назначает на то нам сей святый подвиг поста; какбы говоря: Дети развратные! вы своим пристрастиям никаких границ не поставляете. Пора одуматься: пора очувствоваться. Пусть то время было ваше. Но назначте некоторую из того частицу и для меня: или паче не для меня, но для вас самих. Все время мое: Аз Господь веков, и Отец времен. Но вы так оное употребляете, какбы оно было единственно ваше, а никак не мое. Пусть оно все будет ваше, но употребляйте его в пользу себе, а не во вред. Но вы не умеете им владеть и распоряжать. Вот я уже беру сие поста время во свои руки. Я назначаю его единственно для себя. Нет мне в том прибытка никакова: все приобретение обратится в вашу пользу. Я почту, что то себе приобрел, что вас упользует. Ежели же и сие самое время присвоите себе: почту я вас уже хищниками моего дара и святотатцами, да притом и безумцами и самим себе злодеями.
И так по сему время поста не есть уже время наше; но есть время Божие: или паче собственно наше, поелику назначается в истинную нашу пользу. Но на что же оное употребим мы? Недоумеваем: мы не знаем, за что приняться: нас грех столь ослепил, что кажется, аки бы мы и не должны иное что делать, как что доселе делали. Мы в томже каждый день упражняемся, в чем люди и во дни Ноевы, при самом приближении потопа всея земли: Ели, пили, женилися, посягали, покупали, продавали, садили, строились; до самаго того часа, как потоп покрыл все лице вселенныя (Матф. гл. 4, ст. 38). И наши всегда таковыя же упражнения: да еще так, что кажется мы других упражнений и не понимаем.
Ведает Евангелие о таковом нашем расположении. Оно нас берет за руки, и какбы насильно ведет в Капернаум: Посмотрите, говорит, на тот дом, где Спаситель мира проповедует. Что там делается? Снимают с того дому кровлю, и опускают на веревках одного разслабленнаго пред ноги Спасителевы; для того, что за теснотою народа иначе его пронести нельзя было. Видим мы сие, и еще недоумеваем, как бы то до нас принадлежало: мы, слава Богу! не разслабленные: мы всем телом здоровы, и в лечении нужды не имеем. Так мы и не видим, что сей разслабленный есть точный образ наш: мы в нем самих себя усмотреть должны. Не важно есть разслабление тела. Ибо при нем можно быть человеку счастливым и блаженным; поелику и при нем можно быть человеку честным и добродетельным. Важно есть разслабление душевное: ибо от него и телесное происходит: и человек таковый есть совершенно несчастлив. Но то наше есть несчастие, что разслабление телесное мы тотчас узнаем и на себе и на других: а потому тотчас оное лечить принимаемся. А разслабление душевное едва едва узнаем и на себе и на других: и потому о лечении онаго совсем не думаем.
Не без удивления можно приметить во Евангелии, что ко Иисусу Христу приходили или приносимы были почти всегда одни больные телом: но мало мы видим, чтоб кто пришел, или приведен был больной душею, и сказаноб было небесному Врачу: Се человек! весьма здрав телом, но весьма болен душею: Исцели его, милосердовав о нем. Мало мы примеров сих видим. Не скрыто было от Спасителя сие человеческое заблуждение. И потому он больных телом прежде врачевал по душе, отпущая им грехи; а потом уже исцелял и тело; как то видим мы на нынешнем разслабленном.
Однако совсем тем, хотя мы не узнаем своего разслабления душевнаго, но тем не меньше оно есть видимо: и чем меньше его усматриваем, тем оно есть более и опаснее. Откроем свои очи хотя на сей час, и посмотрим разстроенное души своея состояние.
Мы не усматриваем в себе душевнаго разслабления. Так конечно мы святы и праведны. Мы долг Христианский исправляем во всей точности: закон Божий совершенно разумеем: каждый день и утро и вечер освящаем себя молитвою, и без призывания имяни Божия ни за какое дело не принимаемся. Мы святим день седмый, и никогда не оставляем, чтоб тогда не быть при службе Божией со всяким благоговением: мы исповедуемся с сокрушением: причащаемся с чистою совестию. Мы никого ни словом не оскорбляем, ни делом не обижаем. О всякаго пользе стараемся, как и о собственной своей, никогда не лжем, никогда не гневаемся, не злопамятствуем. Лености убегаем; а трудимся, но без заботы: ибо более надеемся на промысл Божий, а не на свои труды. Всегда трезвы: пиянством гнушаемся: храним во всем умеренность: а роскоши и мотовства убегаем. Живем или в целомудрии, или в законном супружестве верно и без поползновения. Други мы искренные, соседы добрые, властелины милостивые и правосудные. Так живем, что совесть наша ни в чем нас не зазирает. Мы к миру не привязаны: пользуемся им, доколе Господь хощет: но всегда готовы его оставить на глас Божий. А потому и все в мире трудности и бедствия сносим терпеливо, и без роптания. Ибо почитаем их искушениями, коими поддерживается и укрепляется наша вера и добродетель. Вот колико мы святы и праведны!
Но дал бы Бог, чтоб то была истинна! Вы видите сами, что я все то исчислил не для того, акибы мы были таковы; но каковыми быть должны: есть ли кто из вас, чтоб все те статьи перебрав мыслию, не видел, что он ни одной из них совершенно не исправил? Не есть ли сие всего состава душевнаго разслабление? Нет струпа, нет язвы: Все струп, все язва: негде перевязать: негде пластыря приложить.
Я оставляю каждому судить о себе: только бы суд его был праведен. А праведен суд у человек бывает, когда точно бывает основан на законе. И человек должен судить о себе не по мыслям своим одним: а принаравливая свои разсуждения к закону Божию. Я оставляю каждому судить о себе. Нужнее взирать на все тело, нежели на один член. Нужнее взирать на целое общество людей, нежели на одного человека. Пусть будет порочен и развратен один или другой: но когда все протчие будут порядочны и добродетельны; сей случай есть сносен. Многие добрые исправят малое число худых: и самое малое число худых с трудностию могут заразить многое число добрых. Но ежели все, или гораздо большее число людей, будут порочны и развратны; опасность настоит, что удобно могут и остатные повредиться. Есть болезни, коим случайно подвергаются некоторые: но есть болезни заразительныя, кои свое смертоносное дыхание изливают на всех, и заражают всех.
В теле разслабление есть болезнь всего тела: ибо все члены занимает; и потому не столько есть болезнь тела; сколько есть смерть его. Дух только остался жив; а тело все мертво. Роскошь и сладострастие есть болезнь всея души; ибо все ея силы разслабляет: и не столько есть болезнь души, сколько ея смерть. И потому Апостол о вдовице роскошно и распустно живущей говорит: что она жива умерла (1 Тим. гл. 5, ст. 5). Да и о блудном сыне, когда он в распустном житии находился, сказано что мертв бе, и оживе (Лук. гл. 15, ст. 24).
Подлинно роскошь и сладострастие умерщвляет душу. Расточает имение безпутно: и домы приводит в упадок; она похищает и грабит: ибо надобно чем мотовству удовлетворить: она в суде велит смотреть не на правду, а на мзду: ибо сие есть ея питание. Она заставляет лгать и обманывать: ибо не храня ни в чем порядка никакой доверенности не заслуживает. К чемуж таковой человек будет способен? какую должность может он проходить с рачением и верностию? что ему надежно можно поручить? какой он гражданин, какой друг, какой сосед, какой начальник, какой муж, какой отец? уже не говорю, какой он Христианин. Ему вера тягостна: ему закон ненавистен. Ибо иногда о его непорядках ему напоминает с великим для него огорчением. И так он душу таковым образом умерщвляет. Но на что ему душа? ему надобно одно тело: и сие он каждый день доказывает; когда ему одному всю жертву приносит: а о душе и не думает, так какбы оной в нем и не было, или по крайней мере не нужною для него признается.
Сие лютое разслабление ежели бы объяло одного или другаго, не должны ли бы мы на сие взирать с великим сожалением, и тотчас поспешать сей опасный пожар тушить, чтоб он не дошел и до нас.
Я бы желал принесть благодарение Господу пред лицем всех вас, что мы по большой части от сей заразительной язвы свобождены. Было здесь несчастливое время, что язва телесная свирепствовала, и многих умертвила. Мы с ужасом на то взирали, и со страхом и ныне еще о том воспоминаем. Было то наказание Божие: но наказание благодетельное: ибо с одной стороны какое бедствие умереть, ежели я чист и непорочен умираю. С другой стороны та язва телесная могла весьма врачевать язву душевную. Ежели мы чрез то покаялись, от худых дел отстали, и зделались лучшими; мы чрез то несчастие больше приобрели, нежели потеряли.
Но та язва по благости Божией миновала: Наказуя наказа ны Господь, смерти же не предаде нас (Псал. 117, ст. 18). Не предал конечно смерти; ежели мы чрез то приобрели жизнь душевную покаянием и исправлением. А потому и опасаться всемерно надлежит, чтоб не наступила несравненно лютейшая душевная язва. И я боюся, не наступило ли уже сие время душевнаго смертоноснаго разслабления: а по крайней мере можно с содроганием приметить, что едва ли мы наказания Божия умеем употреблять в свою пользу: ибо едва ли чрез то стали мы лучшими. Когда нравы были поврежденнее? когда своевольство склонностей телесных не обузданнее? когда роскошь доходила до такого степени? когда жаднее за корыстию гонялися? когда толикое ко увеселениям было пристрастие? когда столько зрелищ, как будто кумирниц, было воздвигаемо, для принесения плоти почти ежедневной жертвы? когда святость супружества столь мало была уважаема? когда плотоугодие столь безстыдным открывало себя лицем? когда расточение было неограниченнее, в то время, как многие нужным пропитанием изнуряются? когда к общему благу ревность была прохлажденнее? когда истинная к ближнему любовь была презреннее?
Все сие тем есть горестнее, что сия язва душевная, понеже мало чувствуется, то и предосторожности противу ея мало употребляется: но еще и усилить оную и продолжить всемерное прилагается старание. Неповинные и непорочные отроки и юноши, с таковыми всегда обращаяся, могут ли предостеречь себя от сея заразы? и в самом их воспитании наиболее употребляется старания, чтоб их принаровить к миру и к мирским предубеждениям.
Ежели мое слово есть не истинно: первый бы я был из приносящих Богу благодарение за таковое благословение Божие. Пусть будет оно не истинно: так тем более возвеличится всех честь и похвала: что врачь, нежно любя больнаго, и тогда спешит к его лечению, когда в нем опасной или никакой болезни нет; и на всякое время готов его предостерегать. Ежели же слово мое истинно, то кто из прямых Христиан, из верных общественнаго тела членов, кто не пожалеет, кто не восплачет и не возрыдает о таковом бедственном душевном разслаблении?
Но почто унывать, почто отчаяваться? Сокрушенный глиняный сосуд, написано, паки составиться не может (Иерем. гл. 19, ст. 11). А сокрушенный душевный сосуд паки может устроиться; да еще может из глинянаго зделаться серебреным и златым. Разслабленный телом исцеляется. Сие есть труднее. Ибо есть дело единаго Бога. А разслабленный душею удобнее может исцелиться: понеже зависит единственно сие от нашего произволения. Зависит конечно и иаиболее от благодати Божией. Но Бог всегда хощет, и благодать его всегда готова: толькоб мы своим произволением тому последовали.
Прибегнем к покаянию. Телесныя удовольствия нам приятны: но не ужели менше приятны удовольствия душевныя? да и самыя удовольствия телесныя будут и сладостнее и полезнее, ежели мы ими будем наслаждаться при радости душевной, при спокойствии совести. От благоустроенныя души тело не будет болезненно: а от растроенныя и пренебреженныя и тело в разныя впадет болезни.
Подумайте вы о всех болезнях телесных: поистинне найдете, что все они происходят от того, когда душа болезненна: то есть когда оною управляют пристрастия; а не разум, не совесть, не закон.
Ежели мы еще сами для себя на то время не назначили: так вот уже сам Бог к тому оное назначает. Врачебница отверста: все врачевства изготовлены: врачь предстоит. Лечение его не мучительно, не с резанием, не с томлением, не с терзанием: лечение его тихое, легкое, скорое. Ибо одним словом совершается: твоим: согреших: его: прощаю. Будь впротчем радостен: облекайся в первую одежду непорочности: обувайся в сапоги безопаснаго хождения: обручайся перстнем любви Божия: наслаждайся пищею безсмертия: ты мертв был, но се ожил: ты пропадал: но се обрелся; токмо из объятий отеческих не удаляйся, и с развратными людьми, на страну роскоши и сладострастия не отходи далеко. Аминь.
Говорено в Чудове монастыре 1788 года, Марта 12 дня.
Стекло, несмотря на свою хрупкость, один из наиболее долговечных материалов. Археологи знают об этом как никто другой — ведь в процессе полевых работ им доводится доставать из земли немало стеклянных находок, которые, невзирая на свой почтенный возраст, полностью сохранили функциональность.
Разработка сайта - компания Омнивеб
© 2000-2024 Свято-Троицкая Сергиева Лавра