5. В неделю третию великаго поста

СЛОВО

В НЕДЕЛЮ ТРЕТИЮ ВЕЛИКАГО ПОСТА.

Иже аще постыдится мене, и моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца своего со ангелы святыми (Марк. гл. 8, ст. 38). В сих ныне провозглашенных евангельских словах два обстоятельства приметить мы должны: 1. что род сей назван родом прелюбодейным и грешным. 2. Что род сей прелюбодейный и грешный имеет иногда то несчастие, что он стыдится своего Спасителя и Божественных словес его. И то и другое должно быть для нас поразительно и печально. Худая для нас похвала, чтоб называться нам прелюбодейными и грешными, и носить на челе своем таковое постыдное поношение. А то и еще для нас не только безчестнее, но и бедственнее, когдаб мы стыдились самаго избавителя своего и его словес.

Но как бы то ни было, однако сие есть самая истинна, и таковое обличение может для нас быть полезно, ежели с благоразумием оное примем. Приводит нас Евангелие в стыд, дабы непостыдными предстать пред судом Божиим: обличает нас, дабы исправить: наказывает, дабы уврачевать: предостерегает, дабы отвратить от несчастия. Почему, дабы скольконибудь достигнуть до сего полезнаго для нас намерения, изъясним мы обстоятельно и то и другое.

Род сей прелюбодейный и грешный, есть род человеческий, сей род мы сами: а потому мы сами прелюбодейные и грешные. Прелюбодеяние же сие не означает нарушение верности между мужем и женою: но означает нарушение верности и любви между Богом и человеком; означает несчастливый разрыв священнаго союза между нами и Богом. А таковый разрыв влечет уже непосредственно за собою грех: ибо грех есть преступление закона. Сие прелюбодеяние, О судьба несчастливая! началось не в юдоли сей плачевной, не на сей проклятием уже пораженной земле: но началось еще в раю, на месте благословенном, на месте особенною Божескою благодатию огражденном, на земле еще чистой и непорочной. Сей рай был преукрашенный чертог, в который введен был первый человек, яко прекраснейший жених, сияющий превосходною красотою в теле и в душе. В сем месте тотчас он сочетан союзом совершенныя и неразлучныя любви с Создателем своим: в сем месте совершен таинственный и духовный брак человека с Богом.

Всякой брак не разрушается, разве смертию: почему и сие духовное сочетание не должно было никогда разрушиться. Да и как было ему разрушиться? чтоб такое могло быть с стороны Божией, дабы человек с ним сочетанный могл найти какуюлибо притчину не полюбить его? а кольми паче возненавидеть его? Красота в лице Божием есть собрание всех возможных красот: верность в нем столькоже неизменная, сколько он сам неизменен: помощь столь скорая и нежная, что он и волосу своего супружника без воли своей упасть не допускает: утешение и сладость столь чувствительныя, что в нем заключается все, чтобы только сердце человеческое пожелать могло. Таковыя твердыя и священныя основания обнадеживали, что сие человека с Богом духовное сочетание останется во веки ненарушимо: и скорее небо и земля поколеблются, нежели чтоб сей великий союз мог когдалибо и мало поколебаться.

Но ах! поколебался, разрушился, пал, и падением своим подавил все племя человеческое от него произшедшее. Я не изъясняю, каким образом воспоследовал сей печальнейший случай. Довольно только то известно, что человек стал прелюбодеем, разрушил союз духовнаго своего брака: любовь свою к Богу присвоил к другому: возлюбил тварь паче Творца. Престал он любить Бога: да еще дерзнул и отвращаться его и ненавидеть. Ибо где нет любви, там наступает отвращение и ненависть. Страшно сие, но истинно. Ибо откровенно говорит Пророк: Не ненавидящыя ли тя, Господи, возненавидех (Псал. 138, ст. 21). Да и самою вещию итти с умыслом противу чьей нибудь воли, есть конечно не иное что, как его отвращаться и ненавидеть. Вот состояние прелюбодеяния человеческаго.

В главе своей пораженно стало и все тело. От злаго древа произошли и плоды злые. Семя в своем начале быв испорченно, и весь состав учинило поврежденным.

Но притом чем далее сия струя разливалась, тем она становилась оскверненнее. Жена однажды потерявшая неверность к своему мужу и стыд, в большыя непрестанно впадает безпутства и развращения. С начала человек потерял любовь к Богу, ибо возлюбил грех и беззаконие: однако по крайней мере признавал Бога, что от него единаго зависит он. И хотя сие признание было в одних словах, а делами своими он его отвергался: однако какое ни есть, да было его признание. Но наконец и от сего самаго устнаго признания отрекся он. Ибо явно Богом своим признал не Бога, но его твари: светила прежде небесныя; а потом уже и земныя предметы, животных, гады, и всякия вещи неодушевленныя. Вот уже прелюбодеяние человеческое дошедшее до последней крайности. Почему Пророки обличая человека, говорили ему, что он соблудил и с древом и с каменем и со всякою тварию на всяком месте (Иерем. гл. 3, ст. 9). И таким то образом человеческий род стал родом прелюбодейным и грешным, как Спаситель то утвердил в нынешнем евангелии.

Сей разврат коснулся своим заражением и других тварей. Известно, что прочие твари, яко не имеющие разума и произволения, греха участны быть не могут. Но человек употреблением своим и их развратил. Ибо обратил их на другой конец, нежели на какой они были созданы. Когда он стал покланяться солнцу, звездам, древу, камню, и прочым вещам; помыслите, не превращаются ли уже и сии твари чрез таковое Богопротивное действие? Железо не для того создано, чтоб оно было орудием неповиннаго убийства. Но когда им оно совершается, проклят таковый убийца: сокрушения же и отвращения достойно и орудие таковому беззаконию послужившее. И для того Апостол говорит: Суете тварь повинуся неволею (Рим. гл. 8, ст. 20): то есть, на разврат стала она быть употребляема не сама по себе: но развратившись человек, и ее противу воли, противу намерения, для коего она создана, подверг развращению. Суете тварь повинуся неволею. Вот что открылось нам, когда мы разсуждением своим далее углублялися. Род прелюбодейный и грешный, уже не есть только один род человеческий: но и вся тварь таковомуже развращению чрез него стала быть подверженна.

Я не имею нужды изъяснять, сколь таковое состояние человека есть несчастливо, бедственно, и погибелно. Вы сами то уже понять можете. Я поспешаю ко объяснению другова обстоятельства. Пусть человек стал развращен; но по крайней мере должен он помышлять и искать своего поправления. Пусть человек стал болен: но для чего же бы ему нерадеть о своем излечении? В каких бы отдаленных странах ни сокрывалось таковое врачевство, и каких бы трудов и иждивения то ни стоило, надобно все усилие употребить ко отъисканию сего Божественнаго средства. Но сказали мы, что развратность человеческая достигла уже до последней крайности. Почему без всякаго уже нашего труда, без всякаго нашего о том и помышления, небесный Врачь сам собою по единому ему сродному милосердию к нам пришел, держа в руках своих действительное врачевство, и предложил оное пред очи наши; да еще с великим прошением и молением, чтоб оным пользоваться мы не отреклись, и возвратили бы себе чрез то первобытное блаженство.

Но что делает род прелюбодейный и грешный? стыдится сего врача и словес его. О Боже! до сего ли допустило правосудие твое развратиться бедным нам? Но пусть он стыдится! есть стыд приносяй благодать. Стыдится: ибо раскаевается; и взирая на свое разстройство, сам себя не узнает. Нет, нет! стыдится: ибо отвращается и убегает. Во своя прииде, и свои его не прияша (Иоан. гл. 1, ст. 11). Он так его стыдится, как Сын человеческий во второе свое пришествие его самаго постыдится, то есть, отвратится, и отречется от него.

Бедственно было человеческое прелюбодеяние: но сему бедствию нет уже и конца, когда прелюбодейный человек и не желает оставить свое бедственное состояние. Кто не подивится здесь и человеческому развращению, и непостижимой Божеской к нему любви? Ежели бы человек и сам собою искал, чтоб небесный жених после толиких безместных прелюбодеяний паки его возлюбил, и духовное сочетание по прежнему с ним возобновил: и тогда бы было величайшее милосердия Божия чудо, ежели бы он таковаго прелюбодея паки к себе присвоить благоволил. Но нет! сам жених ищет паки уловить к себе в любовь прелюбодейную душу; но она стыдится, отвращается, не только его, но и самых словес его, самых его о том напоминаний.

Но пусть стыдится: пусть отвращается. Будет время, что и поищет его, но не обрящет. Будет время, что и Сын человеческий постыдится его, отвратит лице свое от него, егда приидет во славе Отца своего со Ангелы святыми (Марк. гл. 8, ст. 38). Следовало бы еще мне сказать, что мы Христиане, по бывшем прелюбодеянии своем по милости его уже паки присвоены к нему в любовь, и в духовное чрез крещение с ним сочетание: но и паки впали в прелюбодеяние. Но о сем предоставляю помыслить вам самим. А только для предосторожности желаю, чтоб вы всегда памятовали оное пророческое слово: Погубил еси всякаго прелюбодеющаго от тебе (Псал. 72, ст. 27). Аминь.

Говорено в Чудове монастыре 1786 года, Марта 15 дня.