IV. Слово при случае открытия в Москве новой губернии

СЛОВО

Торжественные гласы доселе отвсюду оглашали нас, и слыша в разных краях отечества нашего радостные сограждан своих восклицания, раздражался тем дух наш: почто и мы тогоже доселе не наслаждаемся блаженства. Хотя самым делом и мы в том участвовали; ибо общее всего отечества благо и до нас принадлежит. Но участвовали только: и сие одно участие желания наши и удовольствия не допускало быть совершенными.

Ныне же и древняя Царствующая Столица подъемлет свою главу, и отложив старость в цветущую юность и бодрость облекается. Доселе какбы высматривала она, какую сия новая новых учреждений утварь придаст протчим красоту; и как узрела их в отменном и лучшем сияющих блистании, и сама возревновала украшена быть сею славою. Услышал Бог сие столь похвальное ея ревнование. Изрек устами Помозанницы Своея правду и суд, и начертанную премудрою Ея десницею книгу, яко Богописанные скрыжали, послал к нам.

Царствующий град сей тем с большим приемлет оную усердием, чем больше имеет похвальнаго честолюбия, что как он превышает прочие грады преимуществом своим, и древностию Царскаго Престола, и откуду проистекали все узаконения, то потому тем с большею ревностию тщится все исполнить, и чрез то прежнюю славу не токмо удержать, но и умножить.

Сей случай для нас есть наилестнейший, дабы изьявить, сколь чувствительно нам устроение к лучшему, и коликою мы за то к Высочайшей Виновнице своей горим благодарностию. Но что б не в словах одних состояло таковое наше признание, разсмотрим самый источник нынешняго к лучшему вещей пременения.

Общества составились для благополучия всех вкупе и каждаго особенно. Никто один для себя ни безопасен, ни спокоен, ни доволен быть не может. Ни приобрести, ни приобретенное сохранить, ни от других себя защитить никто один не силен. Все вкупе соединенные составляют едино тело.

Но тело без духа есть мертво. Общество без добрых законов есть разстройно. Ими оно связуется; ими одушевляется. Но не довольно, чтоб дух тело только одушевлял. Иной дух управляет телом человеческим; иной телом животных безсловесных. Дух человеческое тело оживляющий должен быть и духом премудрости. Не довольно, чтоб силы телесные и душевные были в движении: надобно, чтоб они были в движении порядочном, приличном и к концу своему достигающем. Без того лучшеб может быть было, чтоб тело было недвижимо, нежели, чтоб оно в движении было разстройном. Ибо недвижимое тело не причиняет ни добра, ни худа: но разстройное движение разрушает добро, и причиняет зло единое.

Связь общества есть многоразличная: ибо состояния и нужды его суть многоразличныя. Почему и потребен отличный разум, чтоб взойти в сей великий союз, и каждой онаго части назначить свои пределы: пределы, дабы не токмо не смешать одну часть с другою, но чтоб и действия одной части не были затрудняемы действиями части другой. Всякая часть должна иметь течение свободное, естественное; но так, чтоб все оне соединенные вкупе произвели един благочинный состав, и придалиб ему существенную красоту. Ибо красота состоит в благочинном всех частей одной с другою расположении.

Но чтоб все сие в таковое привести совершенство, коликаго требует труда, коликаго разума, коликаго знания человеческих и народных склонностей, коликой испытности в делах, а не одного умозрительнаго разсуждения! Многие в свете были знаменитые мужи, которые родом законодательства прославились. Заслужили они справедливую похвалу. Но как чрез всегдашнее время в цветущем состоянии обществ своих они не удержали, то тем самим изъявили, что или узаконения их были несовершенны, или доказали печальную судьбу, что страсти человеческие суть сильнее, нежели законы их удерживающие.

Нам нет нужды странствовать по многим Иноплеменным странам. Нет для нас дражае отечества своего. Почему нет приятнее и разсуждения о нем. Сколько история нам дозволяет знать, до Владимира и до Рюрика Россия была разсеянная. Не имела еще она положительных законов, и совершеннаго благоучреждения. Или сами себя управляли малыя раздельныя общества, или были правимы некоторыми благоразумнейшими особами, по мере тогдашняго понятия. Следовательно таковое недостаточное состояние прямаго благоденствия доставить не могло.

При святом Владимире не могло еще быть законов писменных. Ибо сия столь нужная для человека наука, чтоб или чтением просвещать разум, или познанные истинны к потомству препосылать писанием, только что тогда свое восприяла начало. К правлению помощию был естественный разсудок, каковаго тогда открывавшиеся случаи и обстоятельства истребовать могли. Но к великому счастию как тогдашняго века, так и всех последующих времен с небес низпослан Евангельский закон. Открылась истинна не токмо ведущая к небеси, но устрояющая добродетельную жизнь и на земли. Великим для лучшаго управления стало пособием, когда открыт Божий закон, всех человеческих законов основание: не токмо потому, что правители лучшее в мысли своей из священных книг почерпнули познание; но что и нравы человеческие тихим Евангельским гласом приведенные в большее умягчение, тем самим и правителей облегчили, и к принятию от них полезных узаконений учинились способнейшими.

Но как в самом начале просвещение не могло быть совершенное: то потому и одно сие великое правило не имело еще всего своего действия. Просвещение мало по малу возрастало. И сие свойственно было не единой России, но и всем народам. Все они по степенно и не скоропоспешно на высоту поднимались. Однако чувствительно приметно было наше растение.

Скоро после Владимирова времени открылись и положительныя узаконения: Правда Ярославова; а потом судебник Царя Иоанна Васильевича. Сии были подлинно несколько медлительные шаги возрастающаго света; но может быть тогдашнему состоянию соразмерные. И не льзя их предосудить, что они от других некоторых просвещенных народов попустили себе в том предупрежденными быть. Иноплеменническия нашествия и долговременныя от них порабощения делают удивление, что в толиком мраке блеск сияния нашего не совсем померк. Без того, другие народы конечно мы упредили бы.

Ибо скоро по прошествии того бурнаго времени открылся новый положительный закона состав, под именем уложения; и оно доказало, как поспешною ногою Россия шествовала к просвещению своему. Ибо хотя при возсиянии большаго света полезнейшия потом изданы узаконения: но совсем тем остается оно и до ныне книгою любомудрия исполненною, правила добраго порядка и правосудия содержащею.

Потом возстал ПЕТР ВЕЛИКИЙ. Не надлежит удивляться, что при Нем вдруг во многом к лучшему воспоследовала перемена. Был он в своем роде единственный: яко Исполин тек путем своим. Преодолел все стремнины и вдруг взошел на верьх высоты. Не надлежит убо удивляться; или паче и зело удивляться, что в столь краткое время до толикаго возстали мы совершенства. Не мы токмо, но и окрестные просвещенные народы пришли во изумление, приметив, что до чего они многими веками доходили, то у нас окружием некоторых лет совершилось, и тем не токмо с ними уравняло, но и превысило.

Но и СЕЙ России Возобновитель был к несчастию нашему смертен. Многие дела не окончанными остались. Был человек: и потому премногими делами развлеченный, хотя успел всему положить основание, но не успел все в совершенство привести.

Но и свойство человеческаго сердца есть сие, чтоб узнав доброе стремиться к лучшему. Похвальная ревность потребовала большаго разпространения: а сие самое открыло, что иное стало быть отяготительным, иное не созревшим, иная строгость хотя правосудная, но следствия родила более устрашающие, нежели исправляющие: иное самым узаконений множеством затрудняло.

В таком были мы положении: как Бог управляющий светом и дающий Царей по своему избранию и благоволению даровал нам Самодержицу, украсив Оную всеми дарами доброму и мудрому Государю приличными. Ибо ктоб дерзнул таковое великое общаго Государственнаго устроения дело предприять, разве Особа, особенным просвещением одаренная и рожденная ко отличным предприятиям. Ея духу свойственно, чтоб великую славу соединять с великою пользою. Притом самое чрез толико лет счастливое и благопоспешное Собою управление открыло Ей многие случаи, дабы проникнуть, или чего не достает, или что следует к лучшему. И так многими летами зачатый, наконец счастливо произошел прекрасный плод, великое великаго ума порождение. Новый открыт образ правления.

Я не смею объяснять, каковым учреждение сие одушевленно благоразумием и мудростию. Оно само собою ясно, и чтущему тотчас вразумительно. А и сие уже великую делает ему похвалу, что самою ясностию случаи к разным страстным толкованиям отняты. Не обойдено не токмо никакое состояние, но и никакое дело в благоустроение Империи входящее. Довольно известно все то вашему просвещению.

Примечание и внимание мое наиболее к себе обращает то человеколюбие, коим оживлены все учреждения. Кажется, что предписывала их не Монархиня с страшнаго Престола подданым Своим и рабам; но Матерь окруженная домашним семейством, влагала нам во уста слова мягкосердечныя и утешительныя. О Кодровых законах говорят, что писаны были они кровию: но о законах Монархини нашея можем по справедливости сказать, что писаны они млеком Матерьним.

Чуждо было Ея сердца, чтоб преступления токмо наказывать, разве вкупе их и исправлять. Ибо наказывать токмо, есть и прешедшаго не врачевать, не приобретать и будущаго. Довольно наказано преступление, когда оно истреблено: а истреблено, когда и преступник исправлен, и другие для будущаго времени предостережены. Строгость бывает случаем ко ожесточению; а по тому и к наглым дерзостям: ибо приводит в уныние и отчаяние. Всяк грешник есть человек: по чему и надлежит с ним поступать, яко с человеком, а не яко с животным безсловесным. Естьли же бы кто и таковое снисхождение во зло употребил, сие докажет токмо, что развратность человеческая превосходит всякий способ лечения; но тем не меньше закон человеколюбия есть свят. Да уже таковые остаются ничем не извинительны, когда и самым действительным снисхождения образом не исправляются. Почему сами на себя привлекают строгость, противу воли закона.

Таковый получив мы, о Россияне! образ человеколюбиваго и святаго правления от Престола Монарша, в сей день онаго начало торжественно празднуем. Ежели когда, в сей особливо день одолжаемся мы все вкупе с горячайшим усердием молить Бога, верьховнаго законодателя. Монарх и премудрейший некоторую токмо проницает вещей связь: но обще всю объемлет едина вечная Премудрость. Ея единыя дело есть, сей малый союз согласить с общим вселенныя, и устроить его течь своим путем успешно. Молим убо Его, да низпослет свое благословение на начинаемое дело. Припадая к Его Престолу, призовем имя Его на Высочайшую Виновницу сего нашего торжества: да обрадует душу Ея тем, чтоб, с каким ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО благим намерением сие великое дело предприять благоволила, так находила бы в нас с равным усердием и ревностию исполняемы спасительныя свои желания и наставления. Аминь.

Говорено 1782 года Окт. 5 дня, в Успенском соборе.