XXXII. Слово на день Богородицы Смоленския

СЛОВО

Евангелие возвещает нам, что Марфа тщилась всемерно угостить Господа, дом ея с сестрою посетить благоволившаго. Усердие ея довольно видно было, когда она о том заботилась безмерно: а забота сия не в ином чем состояла, как дабы ничего не упустить, чтобы могло только служить ко удовольствию Гостя дражайшаго. Как же бы таковое усердие великим Гостем могло принято быть не заблаго? Марфо, Марфо! Он ей говорит: печешися и молвиши о мнозе (Лук. гл. 10, ст. 41). Сии слова делали ей легкий выговор, что ея в сем случае заботливость Ему неприятна. Но как же Спаситель в другом случае одну жену, которая драгоценным миром ноги Его обливала (Иоан. гл. 12, ст. 3), и тем кажется излишнюю делала драгоценной вещи трату; сию жену не токмо Он не осудил, но и от осуждения других защитил и похвалил: не безпокойте, сказал, жену;дело бо добро содела о Мне (Матф. гл. 26, ст. 10, 11).

Но да не дерзаем то не в лучшую сторону толковать, что решила самая истинна. Должны мы с нею согласиться без дальнейшаго о том испытания. А только польза наша требует того, дабы нам изыскивать лучший и Господу приятный способ угощения, когда приуготовляемая Марфою трапеза была Ему неугодна. Пойдем; препояшем свои чресла; начнем учреждать новый пир, который бы не заслуживал уже подобнаго Марфе выговора; а усладил бы уста и все чувства Господа Иисуса.

Но прежде, нежели к приуготовлению сея трапезы приступим, разсмотрим, по чему Марфино угощение было неприятно великому дома ея Посетителю.

Всякое дело судится по намерению. Светильник тела есть око (Матф. гл. 6, ст. 22); а светильник дела есть намерение благое. Оно всему дает прямую цену. Положим, чтоб мы были от коголибо угощаемы. Трапеза всем преисполненна, ничего не упущено к лучшему ея устроению: услуга благочиннейшая: усердие к нам от угостителей величайшее. Могло ли бы таковое угощение нам быть неприятно; разве бы были мы из неблагодарнейших? подлинно должно оно нам быть приятно, и нашу благодарность заслуживает: но истинна в тонкость и по справедливости о всем судящая, найдет и в таковом угощении много предосудительнаго и неприятнаго.

В таковых угощениях весьма не ретко вмешивается гордость, ласкательство и роскошь. Гордость приуготовляет пир, не столько для того, дабы изъявить свою искреннюю любовь ко угощаемым; сколько для того, чтоб открыть свою пышность, свое богатство, свое чрезмерное во всем изобилие: а чрез то некоторые сидящие за трапезою принуждены бывают стыдиться в своей умеренности, и грустить, что подобным образом его угостить не в силах; а потому должны у него в мысли остаться с ним не сравняемыми или и уничиженными. Таковое размышление угощаемых, и самых вкусных пищей и напитков сладость весьма уменшает.

Ласкательство приуготовляет пир, не для того, дабы изъявить свою искреннюю любовь ко угощаемым; но почитая их людьми знаменитыми в случае пользу ему или вред принести могущими, все истощевает к их угощению. Угощение таковое, как не на любви и искренности основанное, а на гнусном ласкательстве и чаемой собственной корысти, какую цену заслуживает? у степенных людей презрение; а у легкомысленных посмеяние.

Роскошь хотя в томже намерении приуготовляет пир, в каком и гордость; но у благоразсудительных людей особливо замечается тем, что более на то издерживается, нежели что или с его приходами, или с его состоянием сходственно: и основательно разсуждается, что лучшеб то могло обращено быть на полезнейшия и нужнейшия дела, нежели на таковыя сверьх нужды и меры излишества. А потому таковое пирование, как не ретко и самых угостителей разоряет, в честных пирователях более производит сожаления, нежели услаждения, и на роскошь предосуждения и жалобы.

Представьте же себе теперь инаго рода трапезу. Друг приглашает к себе на обед искренняго друга. Не заботится он много о приуготовлении. Он почитая его за другова себя, не более о том помышляет, как бы изготовлялся стол для него единаго. Нет тут величавости; нет ласкательства; нет чаяния какойлибо корысти, или боязни от него. Нет роскоши; весь стол набран одною простотою, одною умеренностию; а приправлен любовию. Не заслуживает ли таковой пир предпочтен быть всем тем пирам великолепнейшим и роскошнейшим, о коих сказали мы? Нет сладостнее сея трапезы; но и нет полезнее. Ибо отходит от нея угощаемый не только насыщенный и услажденный телесно, но и душевно. Отходит без каковаголибо или предосуждения, или сожаления, или постыждения, но со утверждением взаимныя дружбы и любви.

Теперь обратимся мы к Евангельской Марфе. Принимала она великаго Гостя; но ни мало не потому великаго; акиб ожидал Он от нея больших приуготовлений, избранных пищей, роскошию изобилующия трапезы. Никак! Он был роскоши истребитель, и строго осуждал служение чреву: учил более промышлять о душевной пище; а тело истощавать постом и воздержанием. Почему излишнее Марфино о приуготовлении Ему трапезы попечение делало предосуждение Его учительству, и свойству Его великия души: а потому и не могла она Ему быть приятною, и заслужила оное обличение: Марфо, Марфо! печешися и молвиши о мнозе (Лук. гл. 10, ст. 41).

Есть, есть, слуш. мои! трапеза для Него приятнейшая и пресладостнейшая. А какая! та, которой Он Сам в другом месте в Евангелии от нас требует. Взалкахся, и дасте Ми ясти: возжадахся, и напоисте Мене (Матф. гл. 25, ст. 35). Но скажем мы Ему со Евангелием же: Господи! когда Тя видим алчуща? когда Тя видим жаждуща? (Тамже ст. 37). Ты седиши на престоле славы, и Сам даеши пищу всем тварям во благовремении. Ты нам Сам устами Пророка Твоего провозглашаеши: аще взалчу, не реку тебе: Моя бо есть вселенная, и исполнение ея (Псал. 49, ст. 12). Но послушаем, что Он на сие глаголет нам: понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе (Лук. гл. 25, ст. 40).

Все бедные, по каковому либо несчастливому случаю глад и жажду претерпевающие, требуют от нас помощи только сей, да утолим их глад и жажду, не роскошными какимилибо трапезами, но по крайней мере хлебом и водою, и тем да сохраним их дыхание.

Сию трапезу мы Ему приготовим: Ему, говорю, а не бедным. Ибо Он таковую трапезу благоволит присвоять собственно Самому Себе. Понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе (Лук. гл. 25, ст. 40). О удивления достойное дело! Седящий на престоле на небеси, во славе Ангельской и Архангельской, почитает, что Он Сам насыщается и зело услаждается тою трапезою, которую мы поставляем здесь для нищаго. Но почему? Потому, что Он любит одну добродетель. А при трапезе для беднаго изготовленной, нет ни гордости, ни тщеславия, ни ласкательства, ни корыстолюбия, ни роскоши: а едино человеколюбие, едина умеренность, едина к Нему и к ближнему любовь. Но и приметьте, что Он Сам между бедными, скудною трапезою учреждаемыми, сидя называет их братиями. Понеже сотвористе единому из сих братий Моих (Там же). Как! для чего же Он не благоволит заседать за трапезою великолепною, между пирователями знаменитыми, славными и богатыми, и в братство с ними не вступает? Для того, что гордостию гнушается Он, роскошь законом Своим осуждает; намерения, не на любви, а на корыстолюбии и ласкательстве основанные мерзостны пред Ним.

Поставим убо братии Его, или паче Ему Самому, трапезу, не роскошею и гордостию, но человеколюбием и любовию растворенную. Насыщая мы ею бедных и неимущих, и сами не оскудеем. Сотворите, говорит Он, себе други от мамоны неправды, да егда оскудеете, приимут вы в вечные кровы (Лук. гл. 16, ст. 9). Чем более на таковое истощим угощение, тем более Бог нам пошлет невидимо. Милуяй, бо, нищаго, сказано, взаем дает Богу (Притч. гл. 19, ст. 17). Когда долг наш на нищем состоящий, берет платить Сам Содержитель всяческих, не должны усумниться, чтоб Он верно и с преизбытком не заплачен был. Вот трапеза, которую мы, естьли всегда и с Марфиною заботливостию Ему приуготовлять будем, никогда не заслужим выговора Марфе сказаннаго: а напротив о таковом угостителе скажет Он устами Евангелия Своего: сей человек благую часть избра, яже не отымется от него (Лук. гл. 10, ст. 24). Аминь.

Говорено в Новодевичем монастыре 1783 Июля 28 дня.