II. Слово на Рождество Пресвятыя Богородицы

СЛОВО

Благословен тот человек, который бытие свое сохранил свято, и мог оное щастливо пременить на вечность. В священных книгах читаем мы с великим страхом о некоторых людях, яко раскаялся Бог, что их и создал. Не для того раскаялся, чтоб Божия премудрость наперед не видела всего будущаго, но что сами люди созданные чтоб быть добрыми, зделались худыми: ибо свободность произволения своего обратили на зло, а тем и Божие намерение превратили.

Разсуждая по сему нещастливому тавых людей жизни своей окончанию, можно ли было радоваться, когда они на свет произошли? А не паче ли при исхождении их из утробы матерни надлежало над ними испустить со Евангелием оный плачевный глас: Лучшеб было, аще не бы родился человек тот (Марк. 14, 21). Но напротив благословен тот человек, который бытие свое сохранил свято, и мог оное щастливо пременить на вечность. В самое то время, когда отверзалась для него утроба матерня, надлежало стретить его сим приветствием: Благословен вход твой в мир сей: Благословен грядый во имя Господне (Лук. 13, 35).

День сей на таковое сорадование призвал нас. Празднуем мы пресвятое рождение блаженныя Девы. Благословенна Она в женах, не по тому только, что удостоилась вместить во утробе Своей Невместимаго, но паче для того, что сохранила святость Своего бытия, и от всякаго порока возмогла Себя предохранить. Ибо и благоволение Божие, дабы родитися от Нея, не по другому чему последовало, как, что обрел Он Ее чисту телом, чистейшую духом. И бытие Ея было свято, и житие непорочно, и кончина блаженна. Почему, по неложному Ея предсказанию, оттоле до ныне ублажают Ю вси роди. Ублажаем и мы днесь и всегда Оную.

Но пусть не будет ублажение наше в одних словах. Мы обыкли разными только пениями и чтениями восхвалять святых; и думаем, что совершили праздник весело, когда оной окончали светло с пристойными наружными обрядами. Перестанем самих себя обманывать. Не в сем состоит настоящее празднование: Но естьли поревнуем и сами таковыми быть, и до того же достигать, до чего достигли прославляемые нами праведники.

Нет ли в нас к тому возможности? Отнята ли от нас та благодать, которою святые были руководствуемы? Не можем мы ни того, ни другаго во извинение свое сказать.

Есть в нас к тому возможность. Ибо какое было Божие намерение в произведении нас в свет сей? То ли, чтоб мы жили, яко животные безсловесные, и толькоб удовольствие поставляли в одних прихотях страстей своих? Но разве не слышим, что Пророк к Богу вопиет: яко не хотяй беззакония Ты еси (Псал. 5, 5). Он есть свят и праведен. Почему хощет, дабы и мы по мере нашей были сообразны святости Его. Когда же с тем Он даровал нам бытие, чтоб были мы праведны, то без сомнения даровал нам и возможность к тому. Дал ноги: дал способность и к хождению: дал очи, дал и способность к зрению: дал уши, дал и способность к слышанию. Так один ли разум и сердце даровал Он нам безплодные и ни к чему недействительные? Никак! Когда дал Он разум, дал и способность узнавать им истинну и правду. Когда дал сердце, вложил в него желание добра и склонность к добродетели.

Подлинно грозит негде человеку Бог, чтоб отнять у него сердце плотяное, и вместо того дать ему сердце каменное. Но сие угрожение Божие есть человеколюбивое. Ибо сим самым угрожением желает Бог, чтоб человек имел сердце плотяное, а не каменное: но когда уже он сам себя произвольно в злости ожесточит, тогда грозит Бог по Своему правосудию в сем окаменении его оставить. Но естественно даровал Он человеку сердце плотяное, мягкое, к добру склонное.

Естественно говорю: ибо всякий порок для человека есть не по естеству, но противу естества. Естественно ему быть тихим, сожалетельным, благотворящим, любовным, чистосердечным, умеренным, воздержным. Но противно естественному его сложению быть свирепым, жестоким, немилостивым, ненавистным, хитрым, невоздержным. Свирепость естественна есть льву и тигру, наглость волку, хитрость лисице, нечистота псу и свинии. А по тому, когда человек жесток, ненавистен и зол, сие не иначе по разсуждению просвещенному должно почитать, как бы вода сожигала, а огнь орошал: не иначе, как бы виноград произращал кропиву, а кропива произносила бы виноград.

Но как естественно огню сожигать и воде орошать, то по тому и удобнее. Так и человеку и ближе и удобнее и легче творить добро, нежели зло. Хотя по нещастию нашему вышло противное тому. Ко злу, яко на крылах скоро несемся: а к добру, яко на крутую гору, с трудностию поднимаемся. Но сие не от того, акиб более к злу, нежели к добру мы расположены: но что порядок Богом уставленный превратили.

Посмотрите вы на злобнаго и ненавистнаго, как его очи кровию исполнены и зрение зверовидно: как его лице багряно или сине; как его уста или бледны, или в волнении: как его язык и слово торопливо и несвязно, и весь состав в колебании. Не безобразит ли сие человека? И можно ли сказать, что он в естественном тогда положении? Но посмотрите вы и на человека другим благодетельствующаго и со всеми любовнаго. Очи его радостию сверкают, лице тихо, уста приятным багряцем украшены, язык сладостен, и слово ясно, да и весь состав в благочинии. Не естьли сия настоящая человеческая красота? Не естьли сие естественное его положение? А по тому со мною заключите, что мы созданы для добра, а не для худа, и ко всякому добру в нас есть совершенная возможность и способность.

Но полно доказывать: пора нам стыдиться, что другие таковые же, как и мы люди, тем же слабостям, тем же страстям подлежащие, на высоту безпрепятственно восходят; а мы, яко муравьи, по земле ползаем. Многие, не только другаго ничем не обижали, но еще и все свое истощили на благодетельство другим. Многие не только воздержались от пиянства, но сухоядением и питием единыя воды усмирили все играние плоти, и тело духу поработили. Многие не только блудодеянием и прелюбодеянием не осквернили себя, но девственную чистоту от утробы матерни до кончины жизни своея соблюли непорочно.

Чем же мы извинить себя можем, мы грехи и беззакония непрестанно яко воду пиющие? Привычкою ли к худому? Но привычка одна извинить не может. Ибо добровольно оною сами себя связали; не возимев с начала греха предосторожности, чтоб почувствовать горестные его следствия, тотчас бы от него отстать: но мы принимаясь за него и другой раз и третий и многократно и безчисленно, напоследок в сию худой привычки сеть себя низринули.

Но пусть бы и привычка была к худому, нельзя сказать, что она не победима. Как она помалу частым однаго дела повторением к нам приходит; так помалуже частым того дела оставлением может отойти от нас. Привычка не есть нам сродна; приходит и отходит по нашей или осторожности или нерадению.

Да хотяб она и естественна или природна нам была, нельзяб было еще сказать, что победить оную превосходит силы наши. Сам ты человек, в том себя изобличаешь и осуждаешь. Свирепость льву и медведю не есть привычка, но естественна и природна. Но ты своим разумом и старанием укрощаешь их естество, и свирепость их пременяешь. Ибо неретко видимо, что лев и медведь человеческим разумом и тщанием, делаются тихи, ручны, играют, пляшут, на всех смотрят, яко агнцы кроткие. То какже мы свирепость зверей противу их естества умеем переменять, а самих себя не можем привести к тому, что нам естественно и сродно?

Постыдимся своея слабости. Воззрим на подобных нам людей, которые жизнь свою не только совершили непорочно, но и до таковаго довели ее совершенства, что нам таковым же, как они, людям поставлены от Бога образом и примером: да еще и память их сами мы с толиким празднованием и торжеством всегда прославляем. Вздумаем ли еще сказать, что они особенную от Бога имели благодать. Подлинно особенную благодать имели; но для того, что сами того возжелали, что сами к тому себя расположили, что сами к тому приложили труд, старание и ревность. А без того, ниже бы особенной благодати Божией сподобились, но в таковом же нещастливом, в каком мы теперь, оставлены были состоянии.

Пойдем мы путем их, и тоя же благодати удостоимся. Не верите ли вы слову моему? Так сделайте над самими собою сей славный опыт. Вооружите себя противу страсти и порока, и расположите твердо сердце, хранить оное во святыне: узрите сами, яко благодать Божия облегчит ваш труд, и по сделании перваго усилия противу себя, впрочем все пойдет удобно и благопоспешно. Аминь.

Говорено 1782 году, в Рождествине монастыре.