XIII. Слово на день Святителя Николая

СЛОВО

Многим празднуем мы угодникам Божиим, которые святостию жития и различными оказанными Церкви и роду человеческому заслугами достойны, дабы всегда мы их прославляли и молитвенной их искали помощи. Но едвали кто из Святых Божиих с толиким прославляется усердием, и с толикою верою призывается на помощь, как Святитель Христов Николай. Какая бы тому была притчина? и все Святыя предстоят престолу Господню, любят нас, и в подвиге спасения подать нам руку помощи по благоволению Божию всегда готовы. Но к имени Святителя Николая столь всех расположенно есть сердце, что, естьли токмо его воспомянуть, почитаем, что уже некоторое мы в нуждах своих получили облегчение. Какая бы тому была притчина? по мнению моему есть следующая. Все мы различными нуждами всегда отягощаемся: многие несчастливые случаи отвсюду нас стречают. Сродно страждущему искать помощи, и обремененному облегчения. При таковом нашем положении слышим мы из жития Святаго Николая, что едвали кто, как он бедствующим и сущим в нуждах всегда готов был в помощь. За неповинно осужденных вступался, по скудости в грех хотящих впадать снабжал имением и отводил от греха, утопающих извлекал из смертоносныя бездны, в полон от неприятеля захваченных освобождал и возвращал драгие залоги их родителям. Наклонивших уже свои выи под усечение мечем оживотворял своим скорым и сильным предстательством.

Сия мню есть притчина, что толиким отличным горим мы к нему усердием. Да и притчина самая важная и справедливейшая. Ибо нет ничего драгоценнее и любезнее, как человек благодетельствующий другим. Он есть подобен Богу изливающему свои щедроты на все твари изобильно. Но сия же особенная наша православных Россиан к святому мужу привязанность, и нам самим делает честь. Ибо по сему судя, кажется, что и мы склонны к благодетельству и к несчастным сердобольны. Ибо поверить бы кажется трудно, чтоб с одной стороны любили мы благодетельнаго и милостиваго мужа; а с другой были бы сами жестокосерды и к благодетельству несклонны. В таком случае должно нам тотчас представиться, что подражающий Богу Святитель жестокосердым, а особливо еще других обижающим помощником быть не восхощет и не может. Но да отвратит Господь от нас таковое несчастие, чтоб угодники Божии помощию своею от нас удалилися. Так должны же и мы подражая святым друг другу помогать и благодетельствовать.

Добро само собою есть общительно. Положим, что ты счастлив, почтен и радостен. Тотчас желается тебе и счастие свое другим открыть, и честию своею других очи удивить, и радость свою не вмещая в себе тотчас пересказать другому. Естьлиб ты был один, счастие твое не столь бы тебя услаждало; честь никакова бы не принесла тебе удовольствия, радость во внутренности стесненная там как бы погасла. По чему счастие, честь и радость не сами собою для нас усладительны, но когда имеем мы их кому сообщить.

Но для того ли ты другим их оказываешь, чтоб пред ними токмо повеличаться, и оказав свою пышность, в других произвести только или зависть, или негодование, или смущение? когда несчастливые увидев твое в счастии величание, больше узнают свое несчастие, и видев твое изобилие, больше узнают свои нужды и бедность; а чрез то возмут случай больше оплакивать свой злополучный жребий, и может быть будут роптать на Промысл; а тебя отяготят поношениями, что ты или того счастия не заслужил, или недостоин тем пользоваться. Для сего ли, говорю, будешь ты изъявлять пред другими свое счастие? о великое твое в сем будет заблуждение!

Добро, сказали мы, само собою есть общительно. Еще счастие твое в тебе одном есть заключенно, когда ты оным по наружности только величаешься пред другими, а самою вещию они в том не участвуют. Следовательно и тебе самому, коли поистинне разсуждать, никакова оно не приносит удовольствия. Представь себе древо плодоносное; тогда ли оно лучше, когда показывает токмо красный вид плодов своих, но никто ими не пользуется; или когда всякое животное в сладость ими насыщается? В первом случае оно тоже, какбы было и безплодное, и токмо на посечение и сожжение годное: но в случае другом оно зберегается, со тщанием обработывается, и едино воззрение на него приносит удовольствие. Представь себе источник. Тогда ли он прямо заслуживает честь свою естественную, когда ни чьей жажды не утоляет; или когда утомленных жаром и жаждою прохлаждает и оживотворяет?

Бог украсил тебя дарами счастия, яко древо плодоносное: наполнен ты способностию и могуществом помогать другим, яко глубокий источник воды живыя. Будешь ли ты оныя скрывать в самом себе? Но на что? Ты тем докажешь, что напрасно оные тебе и даны; да и самого себя лишишь проистекающаго из них удовольствия. Ибо оно не может быть, когда дары щастия в тебе одном только закрыты и погребенны.

Видим мы, видим, что ты стремительно порываешься щастие свое оказать пред другими. Но естьли сие оказание состоит токмо в одном хвастовстве и величании, тогда струя щастия твоего останавливается только на тебе, и далее не протекает. Что тогда сей твой источник? Тоже, как бы его и не было, и достоин, чтоб был закопан и заложен тяжким каменем.

Почто ты завидуешь сей златой своей струе протекать далее и напаевать смертных; или паче, почто ты сей дух жизни в себе самом умерщвляешь, и делаешь себя гробом заключающим в себе дух умерщвленный? Страшишься ли, дабы сия струя всеми пиемая, напоследок не оскудела, или не изсохла. Никак! воззри на естество источников. Они чем более протекают или изчерпываются, тем обильнее и чистее становятся.

Но хотяб ты и нерадел о других; то по крайней мере не должен пренебрегать самого себя. Чем более ты щастие свое сообщишь другим; тем более умножится собственное твое удовольствие. На других, щастием твоим учинившихся щастливыми, когда воззришь ты, что тебе представится? Представится тебе, что сии о щастии своем радующиеся люди суть как бы райския древа, возрасшие от семян тобою посеянных: или паче представятся как чада рожденные твоим человеколюбием, в коих начертан сияет образ твой отеческий и подобие. Может ли что сравняться с сим сладчайшим и небесным удовольствием? Сирота тобою воспитанный, бедный тобою снабденный, болезнующий тобою исцеленный, немощный тобою защищенный, унывающий тобою возставленный, невежа тобою просвещенный, не суть ли духовное и святое твое порождение, коим без постыждения можешь со Апостолом сказать: Благодетельством аз вы родих (1 Кор. гл. 4, ст. 15). И сие рождение пред телесным несравненно преимущественнее; и таковый благодетельный муж есть вторый Авраам, и отец многих верующих (Рим. гл. 4, ст. 11).

Таков был празднуемый нами Святитель. Он был честию духовною почтен, не имел недостатка в содержании; был телом здрав, духом спокоен: чтож бы ему нужды было в других? Нет! он совсем тем почитал себя нещастливым, естьлиб не учинил щастливыми других; или паче щастие свое поставлял в щастии других. Был древо плодоносное, от негоже питалися многие: был источник приснотекущий, имже напаевалися все жаждущие.

Достойно убо и праведно таковаго мужа имя мы со благоговением прославляем. Но я боюсь, чтоб как сей святейший муж воззрев на нас с высот небесных, не оскорблен был паче, нежели обрадован нашим его прославлением. Известно, что в лице коголибо словами хвалить; а делом ему тайный причинять вред, есть ласкательство, и честным людям противное, кольми паче, святым Божиим несносное и досадное. Благодетельствуем ли мы другим, защищаем ли ближняго честь, как собственную свою: истощаем ли имения не на роскошь; но на снабдение бедных? Обращаем ли честь и могущество, не на гордость и презрение, но на покровительство неповинных и беззаступных? Живем ли в том союзе любви, в каком прилично одного общества согражданам, и единыя Церкве членам.

О Святителю Божий! мы ведаем, что ты милосерд был к нещастливым; но и строг к жестокосердым. Не испытывай нас в наших делах. Мы для того-то и собрались в сей священный храм, чтоб признать себя неисправными, и примером твоея добродетельныя жизни научиться, чтоб хотя впредь лучше нам свою препровождать жизнь с помощию твоих святых молитв. Аминь.

Говорено в Николаевском Греческом монастыре 1782 году, Декаб. 6 дня.