I. Слово на день Усекновения главы Иоанна Крестителя

СЛОВО

Удивилсяб незнающий наших таинств человек, естьлиб узнал притчину нашего празднования. Празднуем мы Усекновение главы единаго Праведника. Не естьли таковый случай более сетования и слез достойный? Не должно ли было всем, а особливо добродетельным людям притти в уныние, и сожалеть, что они с великим терпением проходят подвиг честности, когда между тем видят во ободрение свое токмо то, что один честнейший из человеков печальнейшею и страдательнейшею оканчивает жизнь смертию. Увы! в каком презрении и гонении добродетель. Пусть бы кто либо из злодеев таковою умер кончиною. Сие бы беззаконников устрашило: а утешило бы праведников. Возвеселится праведник, егда увидит отмщение (Псал. 51, 11).

Однако церковь Божия празднуя таковаго праведника смерть, ничего не являет печальнаго. Все обряды ея светлы, пения радостны: составляет токмо духовное ликование и торжество, акиб приобрела она каковую знатную победу. Сие подлинно может странным показаться не знающему таинств Християнских. Но Християнин просвещенный совсем иначе о сем любомудрствует. А в чем сие состоит любомудрие, откроем настоящим словом, дабы совершенные Християне в том нашли свое утешение; а другие в истинне сей утвердилися бы.

О жизни и смерти иначе разсуждает неверующий, иначе Християнин.

Неверующий или непросвещенный жизни своей не понимает начала, откуду она произошла: а почитает, что она или случаем дошла до него, или по не известной каковой либо судьбе, или о том и никак не размышляет. Воззрите на животных: они свойственною им одушевлены жизнию: но помышляют ли о том, каким образом они ее получили? Никак! живут, но не знают начала и источника жизни своея. Таковы суть и неверующие и непросвещенные.

Но Християнин разсуждает иначе. Ведает он, что начало жизни его есть превосходно и божественно. Ведает, что проистекла она из Источника присносущнаго, влиянна в него из уст Самаго того Святейшаго Духа, который Сам безначальною и вечною наслаждается жизнию, и другия твари все оживотворяет. А по тому имея Християнин таковое о начале жизни своея понятие, почитает оную даром не столько до земли, сколько до небес принадлежащим.

Неверующий и непросвещенный не имея должнаго о начале жизни своея понятия, не знает оную отличить от жизни других живущих тварей. И по тому его жизни упражнения в том же состоят, в чем и других животных. Думает только о чреве, как оное насытить: думает только о теле, дабы оно только было збережено. Не для того ест, чтоб жить, но для того живет, чтоб есть. Из сего происходят оныя безчисленныя заботы о снискании корысти, различныя прихоти о пищах, напитках, одеждах и строениях. Все сие к единому относится угождению тела. Впрочем нет ему нужды, чтоб устроить благосостояние внутреннее души своея. Не помышляет ни о просвещении, ни о честности и добродетели. Сие для него кажется быть или маловажным, или и не нужным: да еще иногда и противным. Ибо будучи весь занят заботою прихотей телесных, находит, что честность и добродетель сие любимое его пристрастие удерживает. И по тому на оную взирает с негодованием.

Чем таковаго человека жизнь различествует от жизни скотов несмысленных? Но когдаб только ничем не различествовала, а не была бы хуждшею! Животные не имеют добродетели, но не имеют и порока. Их действия происходят по естественному установлению. Не имеют они произволения: и по тому оное и во зло употребить не могут. Но человек имеет произволение: и когда он помышляет только о теле, а не о душе, произволение свое обращает на всякий порок и беззаконие. И по тому видим мы к великому безчестию человеческаго естества, что некоторые люди свирепее львов и тигров, к грабительству наглее волков, похотливее вельблюдов, хитрее и лукавее лисиц, не чистее псов. Таковые люди имеют ли прямое о жизни человеческой понятие?

Но Християнин совершенный знает преимущество жизни своея, и сколько он возвышен паче животных других, и чем оныя превосходить должен. Знает он цену образа и подобия Божия, по коему душа его создана. Оный небесный глас не умолкно во уши его вопиет: будите святи: якоже Аз свят есмь: будите совершенни: якоже Отец Небесный совершен есть (Матф. 5, 48). Образ и подобие какойлибо вещи не может назваться образом и подобием, когда с тою вещию несходен. Известно, что Бог есть дух, тела непричастный. Не льзя Ему уподобиться чем нибудь телесным. Уподобиться можно Ему единою добродетелию, единою правотою душевною. Просвещенная и непорочная душа есть зерцало, в коем сияет образ и подобие Божие. Таковый Християнин поставляет жизнь свою не в ином чем, как в сходстве с совершенствами Божиими, и тогда только почитает себя живущим, когда он благими делами уподобил себя Богу, по образу котораго и создан. Следовательно, исчисляет ли он свои лета в долговременном прожитии? Никак! Естьлиб продолжительная только жизнь приводила добродетель в совершенство, желал бы он того. Но видим мы юных в честности зрелыми: и старых несмысленными и развратными. И по тому он почитает, что довольно жил, когда честно свой подвиг окончал. Скончався в мале исполни лета долга: угодна бо бе Господеви душа его (Прем. 4, 13).

Неверующий и непросвещенный так живет, как бы не имел никогда умирать: так умирает, как бы не имел какимлибо образом после того жить. О будущей жизни никакова не имеет он понятия, или и имеет, но весьма мрачное и недостаточное. Довольно для него, чтоб тело в жизни сей утучнить, и разными прихотями и веселостями оное разслабить: впротчем не помышляет, что по смерти быть имеет. Естьли же бы с стороны и случилось услышать ему о будущей жизни, не только сим слышанием не пользуется, но и заглушить таковое напоминание старается. Ибо услышав о будущей жизни, неотменно вместе услышать должен и о воздаяниях за добро и зло. Находя же себя в совести зазорным, в житии беззаконным, тотчас содрогает на одно воображение правосудия Божия и казней грешникам уготованных. И по тому таковую неприятную для него мысль из головы своей изгнать всемерно старается, чтоб в полном его страстей течении она ему не препятствовала. Что таковаго человека есть жизнь? Есть бедное бытие. Что его кончина? Есть нещастливая правосудия Божия жертва. Чтоб он приобрел, естьлиб жизнь сия для него продолжилася? Разве только, чтоб умножил свои пороки, и чрез то умножил свое осуждение.

Но Християнин так живет, как бы всегда имел умирать: так умирает, как бы всегда имел жить. Он обожает жизнь сию не для того, чтоб к ней пристрастен был: но по тому, что почитает оную средством ведущим его к лучшей вечной жизни. Для него смерть нестрашна. Она не есть смерть человека, но смерть тела его. Дух безсмертен. Тело одно естественному разрушению подлежит. Духом уповает он и по смерти жить лучшею жизнию: да и о теле верою научен мудрствовать, что сию старостию и болезнями изодранную одежду в день воскресения наденет на себя обновленную и славою Божиею украшенную.

Сею одушевлен верою, не токмо всегда радостен о благой для будущаго надежде, но и самыя жизни сея скуки, оскорбления и тягости сносит великодушно: и тем с большею бодростию, что оныя скоро на лучшее состояние переменить имеет; и что сей самый тесный путь отверзает ему дверь в пространныя селения небесныя. Таковый муж может ли поставлять жизнь сию в долгом прожитии? Для него то время есть благовременно, в которое воззовет его к себе глас небесный. Естьлиб он жил для сей жизни токмо, желал бы он старости. Но душею уже живущий на небесах, здешния лета исчислять позабывает.

Так понимал жизнь, так понимал смерть ныне празднуемый Предтеча Господень. Ирод пировал: Иоанн заключен был в темнице: Блудница плясала: Пророк руками и ногами связан был. Но Иоаннова жизнь текла путем Господеви угодным: Ирода и плясавицы жизнь была подобна потоку оскверненному. Они в пированиях и в плясаниях не наслаждались столь чистою радостию, сколько Иоанн в темницах и во узах. Он был духом свободен: наслаждался совестию незазорною: увеселял себя, что и течение жизни своея совершает без претыкания, и к торжеству славных победоносцев причисляется. Умерли и Ирод и плясавица и окаянная матерь ея: да умерли будучи разслаблены страстями, и отягощенные пороками; конечно умерли тяжчайшею смертию, нежели святый Предтеча. Но до чего потом достигли? в жизни сей оставили по себе имя свое в вечном поношении и проклятии: а в будущей преданы строгости суда Божия.

Представьте себе, акиб теперь Ирод с плясавицею из огненных мучений взирал на Пророка не постижимою славою сияющаго: представьте себе, сколько из сего осужденных тех должно приумножиться мучение, и сколько праведника того блажен есть жребий. Так справедливо премудрый Соломон написал: Тогда во многом дерзновении станет праведник пред лицем оскорбивших его (Прем. 5, 1).

И сия-то есть причина, что Церковь смерть праведных празднует с торжеством и радостию; не только что она почитает оную прехождением к лучшей жизни: но что таковою смертию праведный над пороком и насилием совершенную получает победу, и дает торжество добродетели.

Сим разсуждением мы всегда да ободряем себя. Да боимся только жить безчестно и умереть во грехах и в нераскаянии. Впротчем аще живем, Господеви живем: аще умираем, Господеви умираем. Аще убо живем; аще умираем, Господни есьмы (Рим. 14, 8). Аминь.

Говорено 1782 года, в Ивановском монастыре.