Слово в неделю пятую Великаго Поста

СЛОВО

В НЕДЕЛЮ ПЯТУЮ ВЕЛИКАГО ПОСТА

Многие Евангелие представляет случаи, которые тем достойнее примечания нашего, что мы во оных под лицем других усматриваем собственные свои слабости. Ныне слышали мы, что два Апостола искушаются мечтанием честолюбия: а другие десять за то на них негодуют, и в том, чего в самом деле не было, как только в одном не основательном воображении, и в том уже им завидуют. Одни помышляют о своем возвышении, не думая ни о заслугах, ни о трудах и опасностях с честями соединенных: другие, вместо того, чтоб о такой слабости сожалеть, смущаются, что аки бы они предвосхищают у них то, что им должно одним. О суетни сынове человечестии! о состояние наше, всегдашнее страстей игралище!

Мужи, которые безотлучно пребывали во училище небесныя премудрости, однако слабость естества и силу прелестей мира совсем тем преодолеть не могли: как же мы, столь от их совершенства удаленные, и управлять самими собою нимало не наученные, а притом окружаемые отвсюду искушениями и соблазнами, как же мы возможем противу всего того устоять, и в добродетели не поколебаться? Но как изнемогающее тело иногда ободряется испитием чаши крепительнаго напитка: так и ко ободрению изнемогающаго нашего духа в нынешнем Евангелии Спаситель подносит нам крепительную духовную чашу: можетели говорит Он, пити чашу, юже Аз пию? (Марк. гл. 10, ст. 38). Но каков есть вкус чаши сея; разсмотрим теперешним нашим разглагольствием.

Под именем чаши, о коей говорит Спаситель, разумеются труды и подвиги, которые обязан человек сносить для пользы других. Сию благословенную чашу прежде всех благоволил Он Сам испить, которое испитие, по толкованию нынешнягож Евангелия, состоит в том, что Он предал душу Свою во избавление за многих (Марк. гл. 10, ст. 45). Да и далее ту же чаши силу изъясняя говорит: Иже аще хощет в вас быть старей, да будет всем раб (Марк. гл. 10, ст. 44). Горестна есть чаша сия, но вкупе и сладка.

Чаша сия есть горестна. Ибо известно, что труды чувствам нашим суть тягостны, и подвиги неге нашей суть несносны. Человек чувствами только обладаемый желал бы, чтоб все время проходило или в одних приятных увеселениях, или в усладительных пиршествах, или в покойном на мягкой постели лежании. Когда же к таковой чрез долгое обращение праздности привыкнет: тогда уже трудов, особливо несколько тяжких, одно воображение его устрашает. Помять члены усильным движением, утомить главу глубокомысленным размышлением, посидеть за делом до излияния поту, отогнать от себя сон, иногда и в те часы, когда утомленное тело стремится к покою, становится для него столь отвратительно: что начинает уже он окаевать свою жизнь, и лучше сносит трату имения и чести; нежели, чтоб оставить свой покой, и оный в жертву принесть пользе своей и других.

Но сладка чаша сия для тех, кои понимают, каков есть трудов и подвигов плод. До истинной пользы и славы не можем мы достигнуть, как токмо сим шествуя путем. Так вечный вещей порядок требует, чтоб тем большее было удовольствие, чем большие преодолев трудности мы оное получили. Пусть и чувства будут иметь некоторое в своем удовольствии участие; но не должны они одни все себе присвоять. Ибо не состоим мы из одного тела, и не должны по справедливости попустить ему так властительно поступать, чтоб оно совсем утесняло дух, превосходнейшую состава нашего часть: тем паче, что тело, ища единственно своего удовольствия, совсем онаго лишает дух наш: но напротив дух, упражняясь в трудах, не только просвещает мысль, снискивает пользу себе и другим, но и самое тело укрепляет; ибо от праздности и неги разслабевает оно, а трудом здравие его сохраняется.

Горестна есть чаша сия: когда мы трудов не обегаем, и охотно за оные принимаемся; но на сем пути стречаются затруднения, кои стремятся в похвальном течении нас остановить, и лишить предлежащаго нам венца. Тотчас вооружатся зависть, клевета, привычка с невежеством, и собственная других корысть. Начнем ли что к лучшему учреждать, хотяб то было и справедливо, и обще для всех полезно? Зависть непреминет толковать, что сие происходит от одной прихоти по собственному о себе высокомерию: клевета прибавит, что сие заводится с сокровенным намерением, чтоб или свою токмо в том выгоду найти; или другому по пристрастию угодить; и начатое дело совсем в инном виде представит, нежели как оно само в себе есть. Невежество протолкует, что ничему не должно быть, чего не бывало, не разсматривая ни прежняго неустройства, ни настоящей пользы. Взять ли крепкий дух, чтоб правосудие наблюдать? Вооружится некоторых собственная корысть, которая видит, что чрез сие пристрастие ея обнаруживается: и потому не оставит разглашать, что таковая поступка есть неумеренная строгость, и всякие потщится разнообразные ввергать затруднения ко ослаблению духа мужественнаго. Подлинно надобно подкрепление особливой Божией помощи, чтоб все то преодолеть, и без отвращения выпить сию горестную чашу.

Но и сладка чаша сия, когда над всем тем славно восторжествуем. Человек благоразсудительный и во уповании на Бога утвержденный зависть, клевету и прочия пристрастия находит некоторым образом для себя полезными. Он их почитает пружинами, которые только приводят машину в большее движение. Ибо зависть и клевета обыкновенно вызываются против отличных достоинств, и предприятий особливой важности: а потому оне не хотя, достоинства те и предприятия прославляют. Страсть на гнилом всегда стоит основании. Может она на время сиянию славы некоторую причинить тень; но оную помрачить не может. Сколь же будет утешительно и славно над всем тем напоследок восторжествовать, и усладиться питием чаши подносимыя от руки Господни!

Горестна есть чаша сия, когда за труды нет достойнаго награждения. Истощевает бедной человек все силы свои и душевные и телесные; охраняет свои руки всеприлежно, чтоб не замарать оные мздоимством; утомляет дух до изнеможения, чтоб наилучший во всем соблюсти порядок: но не только не получает за то справедливаго от нерадивых людей отличия; но едва имеет нужное к своему содержанию. Пришедши от своего подвига домой весь в поте и изнеможении, едва находит тут трапезу скудную; едва достает ему нужнаго к содержанию семьи, к воспитанию детей.

Сие тем тягостнее, что не редко между тем люди ничего не заслужившие, чрез ходатайства, или по каковым либо страстям, все получают до изобилия, и оное расточают на одну роскошь и мотовство: а отличности обращают на одну гордость и презрение других. Подлинно таковая странная смесь делает чашу нашу зело горестною.

Но и сладка чаша сия, когда разсуждать будем, что добродетель сама себе есть воздаянием. Нет драгоценнее стяжания, как совесть непорочная, и духа спокойствие. Не тот богат, кто много имеет; но кто и малым доволен, кто и с скудостию дружно живет. При всем том не обидлив Бог, еже забыти труд наш. Ведет Он праведника Своего чрез огнь и воду, и напоследок вводит в покой Свой. А чрез то чашу нашу, которую горестию наполняет мир, услаждает Его всеблагая рука.

Горестна есть чаша сия, когда добродетель не только остается без награждения; но иногда терпит и гонение. Злостен и хитр есть мир сей. Не смеет он прямо возстать противу добродетели; но оную переименовывать и переделывать умеет. Благочестие толкует суеверством и ханжеством; твердость строгостию и упрямством; смирение лукавством; трудолюбие пустою заботливостию; безкорыстность неумением жить в свете; отвращение от всегдашних гуляний грубостию, и тому подобными помрачает именованиями. Таковым злым и хитрым образом переодев нашу добродетель, нападает на оную, и уверяет самаго себя и других, акибы он гонит не добродетель человека того, но порок прикрытый видом добродетели. Трудно подлинно пить таковой прием, чтоб слезами оный не растворять.

Но сладка есть чаша сия человеку Евангелием уверяемому, яко претерпевый до конца, той спасется (Матф. гл. 24, ст. 13). Тягостноб было таковое терпение, естьлиб оно никогда ни на чем лучшем не решилося. Но терпение убогих не погибнет до конца (Псал. 9, ст. 19). Видим мы примеры добродетели гонимыя: но не мало видим примеров и таковых, что по великодушном терпении достигли своего славнаго воздаяния; посрамили зависть, и опровергли гонителей.

Но почто, скажете вы, Бог попускает праведникам Своим гонимым быть? На сие с Апостолом ответствую: Его же любит Господь, того наказует (Евр. гл. 12, ст. 6). Вспомните вы Иосифа: он любя сердечно брата своего единоутробнаго Вениамина, повелел любимую чашу свою тайно вложить во вретище его воза, и обнести его пред ним, акибы он украл оную чашу (Быт. гл. 44, ст. 2). Сим случаем возмутился Вениамин и вострепетал. Но почто сему Иосиф быти попустил? Почто? Да более после его утешит, и братния своея искренности да увеселит игранием. О милосердое мучительство! о любезное страдание! мучит; понеже милосердствует: оскорбляет; понеже любит. Или как властелин естьли кого любит, подносит ему из той чаши, из которой сам пиет: тако и Господь наш, из той самой вольных страданий чаши, из которой Сам испил, подносит и любящим Своим; и тем являет Свое к ним благоволение.

И так видите, слушатели мои! каков есть вкус подносимыя вам чаши от руки Божия. Теперь вопрошаю вас с Спасителем моим: можете ли пити чашу сию? Естьлиб кто пити ее отреклся; а прельстился бы обманчивою и исполненною страстей и пороков сладостию чаши мирския: тот пусть же помнит Апостольское слово, яко не можете вкупе пити чашу Господню, и чашу бесовскую (Кор. гл. 10, ст. 21). Аминь.

Говорено в Чудове монастыре, 1781 года Марта 21 дня.