В неделю двадесять шестую

СЛОВО

В НЕДЕЛЮ ДВАДЕСЯТЬ ШЕСТУЮ.

Что сотворю, яко не имам
где собрати плодов моих?

Лук. гл. 12. ст. 17.

Много человек сам себя безпокоит. Иной не без причины жалуяся говорит: что делать? не имею, чем бедную свою жизнь проводить: а нынешний богачь не меньше жалуяся, сам в себе размышляет: что делать? не знаю, где мне девать богатство свое. Один мучится скудостию: другой безпокоится изобилием. Разныя причины, но одно действие производят. Однако не скудость есть причиною безпокойства, но малодушие: также не изобилие вещей есть забот причиною, но ненасытное желание. Но как бы то ни было, возможно сии противныя жалобы согласить. Ежели скуднаго недостатки растворить богатаго излишеством, то у обеих останется умеренность; следовательно тот и другой должен будет безпокоиться перестать. Так почтож было тебе, богачь! думать, ломать житницы свои? почто столько труда предпринимать? бедных алчныя утробы суть безопасныя богатства твоего житницы. Убогих от тебя снабденных руками можешь построить себе не житницы на земли, но храмину нерукотворенну вечну на небесех.

Однако со всем тем, как нельзя никакова не иметь о нуждах житейских попечения: так не поленимся изследовать, какие надобно положить пределы нашим в разсуждении богатства желаниям? А Ты в милости богатый Господи! действием истинны Твоея открой завесу наших мыслей, и управь сердце наше к оному сокровищу, которому тление не прикасается.

Различныя житейския нужды неотменно требуют от нас пристойнаго о содержании своем попечения. Никто же бо когда плоть свою возненавиде, но питает и греет ю.¹ И по тому нельзя сказать, чтоб со всем возбранено было стараться о пользе своей, и искать себе честным образом прибытков. Но паче святый Апостол повелевает, что ежели кто не трудится, тот да не яст.² Да и сам он днем упражняяся в проповеди, ночь не спал, сидя при рукоделии своем и промышляя о пищи для следующих дней.³ Но и много было богатых, которые при великом своем изобилии не потеряли и богатства добродетели. Понеже скудость и богатство суть средния вещи, которыя на добро и зло употреблены быть могут. И для того справедливо Сирах говорит: добро есть богатство, в нем же несть греха, и зла есть нищета во устах нечестиваго.⁴ А когда Евангелие сказывает, чтоб мы не пеклися о утрешнем дни;⁵ незапрещается сим всякое и умеренное попечение, но запрещается попечение чрезмерное, когда кто на подобие безсловеснаго животнаго единственно думает о телесном насыщении и о прибытках, оставивши попечение о благочестии и о честности. В том же разуме велено нам взирать и на птиц небесных;⁶ чтоб мы не думали, аки бы все токмо от нашего тщания зависело, но паче уверяли бы себя, что все бывает по воли Божия промысла, который наш труд благословляет.

Но сие есть нещастие человеческаго рода, что редко когда мы можем свои меры сохранить. Оное справедливое о нуждах своих попечение часто обращается в студный порок корыстолюбия, сребролюбия, непомерныя заботливости, скупости и роскоши.

Сие бывает, когда во первых человек больше желает, нежели сколько ему надобно. Хотя подлинно трудно определить, сколько кому иметь надлежит; а наипаче ежели разсуждать различность состояний: однако не трудно приметить ненасытное желание. Известно, что всякому надобно иметь несколько одежды, не для пышности и гордости, но для прикрытия наготы и для согретия немощнаго тела. Надобно иметь пищу и питие, не для пресыщения и пиянства, но чтоб утолить глад и жажду, и изнуренныя трудом силы подкрепить. Надобен дом не для увеселения очес, не для насыщения надменнаго мечтания, но чтоб было, где от воздушных безпокойств себя защитить. Надобна некоторая частица земли для своего пропитания и для всяких житейских выгод. Вот наши нужды! и хотя они теперь не все подробно изчислены, однако отсюду довольно можно узнать, что попечения наши должны быть умеренны.

Но ужаснуться надобно, когда посмотреть, сколько заботится смертный человек. Днем голову ломает, ночью не спит, и сохнет от непрестанных думок. Иной множеству одежд не полагает числа; другой в приуготовлении разных родов пищи и пития не знает меры; третий в строении огромных зданий всякую надобность превосходит; четвертый желанию разширить свои владения никаких не полагает границ. Почто столь много себя безпокоишь, человече! и о том непомерно стараешся, что есть излишно, и потому безполезно. Весьма великой сапог на ногу твою негодится: понеже препятствует хождению твоему. Подобно и излишния заботы не сходны с твоим составом, который по премудрому Создателеву разположению малым может быть доволен. Но когда посмотреть на твои деннонощныя суеты: можно не без причины подумать, что ты или не так понимаешь себя, или безсмертным себя быть почитаешь, или Божию промыслу не веруешь, который и малейшую питает птицу и полевый цвет украшает. Такие ненасытные люди сожаления достойны, что столь много, а напрасно себя безпокоят; но притом и досадны, что сами излишеством всяким изобилуя, попускают другим от скудости истаевать: а иногда и всякаго проклятия достойны, когда разорением других себя обогащают, и на развалинах убогих свои разширяют здания. И сей есть первой непозволительнаго корыстолюбия способ.

Второе, когда кто думая о прибытках, позабывает то, в чем больше есть надобности и пользы, то есть, обогащать душу свою благочестием и добродетелию. Неразумный человек! оставляешь большее, а ищешь меньшаго; проходишь вечное, а бегаешь за времянным. Думаешь о деньгах; а теряешь сокровище некрадомое, какое есть свет разума и непорочные нравы. Не душа ли больше есть пищи, и тело одежды? о таких-то нынешнее Евангелие сказало: что они в себя, а не в Бога богатеют.⁷

Третие, когда кто собирая богатство, надеется во время несчастия им себя защитить. О суетная надежда! тем думают от несчастия избавиться, что бывает несчастия причиною. Богатый, говорит Святый Златоуст, окружен ненавистниками и наветниками: всем раболепствовать, всем ласкательствовать принужден бывает. Да и подлинно в судах неправедные судии на богатаго пристально смотрят, в домах воры окрадывают, на дорогах разбойники нападают. Многие думали, собравши богатство, при всяком довольстве пожить; но нечаянно разорились. Многие не прилежа о воспитании детей, думали их имением снабдить, но дети получив имение, промотали. Многие надеялись, собравши богатство, повеселиться, но между тем застигла или печальная старость, или напали болезни, которых причиною были безвременныя заботы. Иные думали богатством себе приятелей нажить: но кто не знает, сколь надежны приятели деньгами купленные. А то уже и смешно, что многие деньги берегут, как сказывают, на смерть, чтоб было, чем погребстись. Сие не для того говорят, акиб они много о смерти думали. Ибо известно, что ничего так сребролюбец, как смерти, не боится: но чтоб некоторый вид зделать непристойным желаниям своим. И так смерть, вместо того, чтоб их отвращать от сребролюбия, зделалась нечаянным случаем к сребролюбию. Но послушайте вы сею плененные страстию! Не пользует имение в день ярости.⁸ Но пускай так, что аки бы можно было деньгами от несчастия откупиться. Но со всем тем надежнее полагаться на добродетель, которая не только от несчастия избавит, но и не допустить до несчастия может. Но пойдем далее.

Четвертое: и тот безчестит себя пороком корыстолюбия, который безразсудно думает, что все зависит от его трудов, а не паче от благословения Божия. Таких людей не трудно приметить. Естьли кто в работе себе отдыху не дает с видимым повреждением своего здравия; кто ни о чем другом, как токмо о прибытках говорит; кто и в праздничные дни, во дни, на богослужение посвященные, от сует не отстает: такова без сумнения за корыстолюбца почитай. И часто случается, что таким образом снисканное имение в один час пропадает. Дождь, гром, молния, потопление, хотя подлинно суть действия естественныя, но притом они часто служат своему Создателю орудием к наказанию нечестивых. Кто никаких трудов не жалеет для прибытков, а не думает о благочестии и добродетели: тот, положим, что изыскивает, например, сто способов обогатить себя, но между тем теряет тысячу способов богатство свое сохранить.

Пятое, когда кто так к богатству пристрастен, что не хочет с ним никогда разстаться, не памятуя того, что мы как наги взошли в мир сей, известно, что наги и выйдем. И потому надлежит с вещами мира сего поступать так, как пристойно странствующим; то есть, пользоваться ими, но притом готовым быть всякой час оставить их. Такие к имению пристрастившиеся люди весьма бывают жалки во время смерти. Безпокоятся, что принуждены оставить любезнейшую в жизни вещь; а притом терзаются воображениями, не зная, кому-то достанется. В средине сего волнения повеет буря ужасныя смерти, и разбив корабль, все мечтания разсыплет. Часто я смеялся, говорит Златоуст, когда читал духовные, в которых умирающий то-и то другим оставляет. Но хотел бы он или не хотел, должен все оставить. А иные, чему опять смеяться можно, некоторым странным образом ничего не оставляют. А как? закапывают в землю, и при смерти завидуют в невозможном. Такие, когда умирают, не они богатство оставляют, но оставляет богатство их.

Шестое, но вот еще новый род корыстолюбцев! Некоторые непрестанно собирают богатство, а не имеют ничего. Разумею я скупых; скупых, говорю, которые имения своего не владетели, но бедные приставники. Они богатство собирают, чтоб больше собирать. Сей идол у них есть неприкосновенный, которому они жертвуют всею своею жизнию. Такие люди кому смешны, а мне жалки кажутся. Трудятся, потеют, суетятся, в день безпокоятся, ночь всю свои кладовыя осматривают, а совсем тем ходят в раздранных рубищах, живут по ангельски, почти ничего не едят, ни пьют, жена не одета, сын брошен без воспитания, от приятелей бегают, сродников чуждаются, и весь свет мотовством порицают. В одежде срамны, в обхождениях задумчивы, и от непрестаннаго мыслей напряжения безкровны. А кто себе зол, кому добр будет?⁹ написал Сирах. Сии-то подобны оному баснословному Танталу, который стоял в воде по горло, а напиться не мог. Кажется не должно им за сей порок другова ожидать наказания, кроме собственнаго своего мучения.

Но время вид свой переменяет. Как стали люди просвещенные и учтивость знающие, скупости пороком гнушаться начали. Но, как говорят, из огня в воду. Многие вместо скупости обожили блистательную роскошь, или, простее сказать, мотовство. Изрядная добродетель! не знаю, что из них одно другому предпочесть. Скупость своего рачителя безпокоит: роскошь влечет за собою целый полк болезней. Скупость своими трудами не пользуется: роскошь чужие труды пожирает. Та отягощает или стесняет человеческое сердце: сия разслабляет все душевныя силы. Скупость вредит тому, кем она владеет, а роскошь не редко целыя государства разоряет. И потому роскоши поветрие едва ли не смертоноснее. Ибо не так удобно скупость, как роскошь яд свой сообщает.

Напоследок тогда корыстолюбия пороком себя связываем: когда временнаго богатства не употребляем на приобретение богатства вечнаго. Нет лучшаго торгу, как купить за временное вечное и за тление нетленное. А сей торг бывает, когда от имения своего снабжаем бедных, увечных, обиженных, немощных, сродников, приятелей и всех ближних к нам прибегающих. Ибо в таком случае богатство не только не есть безчестно, но еще ходатайствует нам безчисленныя Божия благословения.

И потому надобно заключить, что ежели кого Бог благословил богатством, и он ныне сказанных нами пороков не причастен, тот может со дерзновением сказать душе своей: душе! имаши блага многа, имеешь богатство, которым стада бедных питаются, блага лежаща на лета долга; ибо так употребленное богатство и по смерти тебя не оставит, но препроводит в небесныя обители: яждь с благословением, пей с благодарением и веселись предчувствием блаженныя надежды, Аминь.

Сказывано в присутствии ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА в придворной церкве, 1765 года, Ноября 20 дня.