Глава 40

Глава 40

О ЗАСЫЛКE ОТ ПАНОВ ТРУБАЧEЯ ПАНА МАРТЬЯША

Видяще же врази, яко не успeвает совeт их лукавый, но разрушается. Тeм же и мнози многажды с лестию приeждяще и творящеся приятельствующе и многажды сказующе дeемаа и умышляемаа ими, и истинно безо лжи тако бываше по их скаскe. И немощни и от пианства просяще опохмелитися, Троицкое же воинство сиа возвeщающе архимариту и воеводам; и повелeнием их приемше от чашника с погреба меду, и исхождаху к паном с питием, дабы кого чим уловити от них. Они же пивше и отхождаху. Иногда же нeцыи от них, вино принесше, меду прошаху на него. И такова дружба без бeды не бываше, обоим обманывающимся людем: или убо кого возьмут в языки, или убиют.

Сопeге же окаанному бeяше трубачей лютор, Мартьяшь имянем, зeло вeрен; и той, укрeплен от Сопeге, посылается с похмелными ко обители чюдотворца, опохмелитися просити меду. И по обычею лщениа ят бысть и приведен во обитель святую; готов враг сам сый вдадеся. Приведену же бывшу к воеводам, и по научению Сопeги повeда за собою добрыя рeчи и годны всeм во осадe. И того ради не бысть убиен. И по днех приходящих вся збывахуся по его рeчем. И впредь инаа каа речет, то вся збывахуся. Извeсти же о себe, яко и грамотe Польской горазд и переводити писание добрe свeсть. О сем угоден бысть воеводам. И поносяше злe емлемым во языцeх и ругаася вeрe своей, аки нелицемeрно. Входя же и исходя пред воеводою, начат же на выласки исходити; и служа нелицемeрно, бьяшеся крeпко и от всeх почитаем и любим бeяше. И ходя с воеводами по граду и в башнях, и к пушкам, и к пищалем, прицeлей смотряше и правe прицeли устрояше, и много пакости Литовским людем и Руским измeнником от него бываше; и въпреки многажды с воеводы глаголаше, и на его словесeх сбывашеся. Аще ли же когда кто ослушается его, то зло случашеся. Воевода же, князь Григорей, яко родителя своего почиташе и во единой храминe почиваше с ним; и ризами свeтлыми одeян бысть, и не бe слышати о нем слова лукава; и мнози правдодeаниа его ради стыдяхуся его. И всяко недобро творимое о промыслe ратном извeщаше князю и, паки зeло скорбя, лицемeрствоваше. И уже начят князь и нощию посылати его досматривати стражбы и никогда солга воеводe ни в чем.

О НEМЕ И ГЛУХЕ ПАНE,
КАКО ОБЛИЧИ ТОГО МАРТЬЯШЯ ИЗМEНУ

По нем же и другий пан предадеся, нeм сый и глух, его же паны Мартьяшем же нарицаху. И той Мартьяш зeло яростен и силен бe и послужи в дому Пресвятыя Троица, яко же истиннии христиане. Толико же знаменит бe в Поляках и во измeнницeх, яко и храбрии не смeюще на нь наступати. Нeции же, именем его страшаще, прогоняху нечистивых, и пeшь коннаго не бояшеся. Глухоты же ради своея на боeх вертящеся и обзираася, дабы не убиенну быти откуду. На приступeх же никто же поспeшен таков явися камением метати, яко же сей нeмко; аще ли же оружием когда биася, то жилы рук его скорчевахуся и едва разводящася, и не могий в руку своею держати ничто же. Се же дивно бeяше, яко нeм сый и глух, но како разумe о велицем богоносном отцe нашем Сергии: приходяще бо к церкви Пресвятыя Троица и не дерзаа входити в святую церковь, но против гробу чюдотворца едину половину двери отворяа и воздeваа руцe и немуа вельми с плачем, и ударяшеся о помост пред церковию. Невeдомо, по явлению или от смерти бeгаа предася, или просто случаем, един се Господь вeсть. Той же Мартьяшь нeмко вмeсто глагола рукама розводя и нeмуа, указуя персты о вещи какой, или о дeлe творимом, или человeка, или животно сказуа, персты же начертаа. И близ бe воевод, и все разумeваху воеводы указание его в немовании.

Сима же двeма Литвяком случися быти на обeдe у слуги Пимена Тененева; и по обeде начашя играти тонцы¹; во игрании же том отскочи той нeмко пан от Мартьяша и нача зубы скрежетати нань и плюваше к нему. Той же Литвяк, очима на нь недобрe позрeв, и искочи скоро вон. Прилучшии же ся ту не разумeшя между има бывшаго. Нeмко же скоро побeжа ко князю Григорию Борисовичю и прискочив слезен² и ударися чрез обычай пред ним и начертаа рукама взяти того пана повелeваа. Князь же истяза вины на нь, он же по кулаку кулаком биаше и хватаа рукама стeны келейныа и на церкви и на службы монастырьскиа и на стeны градскиа указуа и начертая на воздух всему взметнутым быти; и воеводам указуя посeченым быти и всeм во обители сожженным быти. Сиа же князь разумe от него, и Мартьяша сохраньшася поимаша и многими муками и огнем едва довeдашася.

И повeда той окаанный Мартьяшь всю измeну свою. Хотя бо злодeй у пушек иззабити затравы³, а порох прижещи; и еще сказа, яко и нощию с паны под стeну приходящими часто бесeдоваше, единeм словом разум тeм подавая и на стрeлах грамоты тем низпуская. В нощь же ту окаанный хотяше Поляков на стeну немногих впустити с ними же пакость содeяти наряду и зелию, а прочим присрочил к приступу готовым быти. Но всещедрый Господь Бог нашь не нас ради окаанных, но имени своего ради святаго и за молитв угодников своих Сергиа и Никона от таковаго тайнаго умышлениа избави нас. И воспeвше тогда вси благодарственныя пeсни всeх Защитителю и Господу Богу и Его угодником Сергию и Никону чюдотворцем.

Той же пан нeмко, не вeмы что ради, измeнил, отиде в Литовскиа полки; или сего ради, яко обойдошя его на нижнем огородe пeшие Руские измeнники; он же видeв, яко убиенну быти ему от них, замомотовав⁴ и шапкою махаа, предася к ним. Они же ограбиша его; бeша бо на нем ризы прежепомянутаго Мартьяша трубача. И пребысть в станeх Литовских нeколико дней, паки возвратися к дому чюдотворца и паче прежняго ратоваше по христианех на Литву и на измeнники Руские.