Беседа при гробе новоприставленной Княжны Анастасии Михайловны Голицыной

CCCLXXXIX.

300. Беседа
при гробе новопреставленной княжны
Анастасии Михайловны Голицыной.

(Говорена в церкви Божией Матери, иконы ея Ржевския,
ноября 13-го; напечатана в Твор. Св. От. 1854 г. и в собр. 1861 г.)

<1854 год>

Редко, и только покоряясь необходимости, беседовал я при гробах усопших. Ненужна для них повесть о их жизни и похвала, исчезающая в воздухе: а благопотребна и полезна молитва о их вечном покое. А для окружающих гроб зрелище смертных останков человечества, думаю, вразумительнее и поучительнее всякаго слова говорит о ничтожности всего земнаго, о неизбежной для каждаго смерти, о невидимом мире, о сокровенной вечности, в которую ведет нас одна узкая дверь смерти, но которая безмерно пространее видимаго временнаго мира, и в которой есть многия обители горния и преисподния, невечерний день и безконечная ночь, вечный свет и неугасимый огнь, вечный покой и вечное мучение, вечная жизнь и вечная неумирающая смерть.

Но ты, провождаемая ныне в вечность, благоверная княжна Анастасия, прежде отшествия твоего, неоднократно о пути и приготовлении к вечности, о благоустроении души, об очищении и возделании земли сердца, о благовременном насеянии в нем семян вечнаго покоя, так занимательно беседовала со мною, что мне трудно вдруг пресечь собеседование с тобою, и удержаться от малаго, по крайней мере, последняго слова пред последним молчанием. Притом же, теперь могу дать себе свободу сказать о тебе нечто и такое, чего прежде не мог сказать тебе, чтобы не возмутить твоего смирения.

Отрасль рода, издревле возвышеннаго, доблестями своих членов оправдавшаго пред отечеством достоинство своего звания, – ветвь семейства, которому если бы я не приписал наследственнаго благочестия, то меня обличил бы наследственно пребывающий в его доме храм, исполненный частых молитв, – княжна Анастасия в тихом кругу семейства, как крин в юдоли, долго цвела в благолепии девства и целомудрия, в благоухании благочестия и доброты сердечной; и тогда как с умножением дней увядал цвет ея жизни, не уменьшалось, а возрастало благоухание благочестия и доброты. Неизвестна мне первая большая половина ея жизни: но в продолжении более тридцати последних лет знал я ее всегда удаленною от суеты и увеселений мира, преданною церкви, молитве и духовному поучению, мирною в семействе, любящею благотворить, и особенно так, чтобы не ведала шуйца, что творит десница. При постепенном уменьшении крепости телесной, труд нощной молитвы простирала она иногда до того, что в изнеможении упадала пред святынею, пред которою коленопреклонно¹ молилась, и непризываемый ею сон приходил обновить ея силы. При попечении присных и ближних о ея спокойствии, она имела однако иногда скорбь: о чем, думаете? о том, что по немощи не могла, или не довольно часто могла быть в церкви при священнодейственном богослужении, хотя некоторыя части богослужения нередко совершались в ея собственной храмине, исполненной отцепреданною святынею. С некотораго времени, разсудив, что может быть призвана от сей жизни внезапно, и желая отойдти со Христом, она чаще прежняго приобщалась Божественнаго Тела и Крови Христовы: но Бог даровал ей и сие знамение христианской непостыдной кончины, что и пред самым преставлением своим она прияла напутствие священных Таинств.

Утешительно видеть добрую жизнь, благословенную долголетием: потому что одно из благословений Божиих есть – долголетен будеши на земли (Исх. XX. 12). Но вот и благословенное долголетием поприще жизни нашло свой предел; странствование христианской души, взыскующей града грядущаго, кончилось, отворилась темная дверь вечности, и душа скрылась в ней, оставив здесь, как в преддверии дома, дорожную одежду, бренное тело, дабы над тем, что в нем есть от ветхаго Адама, исполнился древний суд: земля еси, и в землю отъидеши (Быт. III. 19).

Что же теперь там, за затворенною для нас дверию вечности? Какую весть можем дать об отшедшей туда ея присным и знаемым, которые, конечно, неравнодушны к разлучению с нею, хотя и были к тому приготовлены немалым временем? На что укажем в утешение и подкрепление продолжающих земный подвиг в вере и благоделании, с большими или меньшими трудами и скорбями? Скажем ли нечто и для тех, которых жизнь представляет не столько дело веры, или труд любви, сколько действие с сознанием или без сознания возгосподствовавшаго правила: да ямы и пием, утре бо умрем (1 Кор. XV. 32); – хотя впрочем, если бы они несколько истрезвились от опьянения суеты, то и без напоминания легко могли бы разсудить, до какой степени безразсудно в неизвестный темный путь предваренным, что на нем есть пропасть, пускаться без указателя и светильника, с одною мечтательною мыслию, что, может быть, и нет пропасти?

Был глас с небесе, и его слышал Тайновидец, и дает его слышать и нам: блажени мертвии умирающии о Господе отныне; ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих; дела бо их ходят в след с ними (Апок. XIV. 13). Слышите, блажены умирающие, но не все, а только умирающие о Господе: умирающие почиют, но не все, а только те, которым обещает сие Дух Божий, которых дела ходят в след с ними. Кто же суть умирающие о Господе? Без сомнения те, которые жили о Христе Господе, облекшись в Него верою и крещением, таинственно питаясь Его Живоносным Телом и Кровию, уготовляя Ему в себе обитель любовию к Нему. Какия это дела, которыя ходят в след за умирающими? – Конечно, не дела плоти, тлеющия и растлевающия, не дела земной корысти и чувственнаго самолюбия, мертвыя и умерщвляющия, но живыя дела духа, дела покаяния, веры, любви к Богу и ближнему. Итак, кто не хочет убивать сам свою надежду будущаго: тот должен внимательно испытывать и благовременно располагать свою жизнь и дела так, чтобы он мог умереть о Господе, чтобы мог за предел гроба переступить сопровождаемый делами жизни, и чтобы в следствие того способен был услышать глас Духа Божия: почий от трудов временной жизни на уповании вечнаго блаженства.

Имеем основание верить, что сей вожделенный глас коснулся тебя, благоверная душа княжны Анастасии. Иди с миром к горнему Иерусалиму, сопровождаемая молитвами любви; и молись взаимно, да не угасает твой достойно чтимый род, и да продолжает в нем жить и действовать древнее благочестие. Аминь.