1831 год. Слово в день коронования Его Императорскаго Величества, Государя Императора Николая Павловича

1831 год.

CCII.

50. СЛОВО
в день коронования Его Императорскаго Величества,
Государя Императора Николая Павловича.

(Говорено в Успенском Соборе, августа 22-го.)¹

<1831 год>

Как некогда сподвижники Давида увидели его в крайней опасности от нападающаго иноплеменника: то кляшася мужи Давидовы, глаголюще: не изыдеши ктому с нами на брань, да не угасиши светильника Израилева (2 Цар. XXI. 17).

Подлинно видеть Возлюбленнаго Царя, подвергающагося опасности для безопасности Своих подданных, есть зрелище, сколь возвышенное, столь же поразительное для вернаго народа. Чем очевиднее попечение Царя о нас, простертое до самопожертвования: тем более Он возлюблен для нас. Чем более возлюблен: тем более трепещем за Него во время опасности. Чем более страшимся за Него: тем более дивимся Его великодушному безстрашию. Чем более дивимся Ему: тем более чтим Его, тем более любим, тем более видим и чувствуем в опасности Его нашу собственную опасность. Так волны сильных душевных движений одна другую раждают, одна другую поглощают, и опять раждают одна другую до тех пор, как, наконец, усматриваем, что гроза опасности миновала превознесенную главу, и светильник Израилев сияет яснее прежняго.

Вы понимаете меня, Россияне: потому что я говорю теперь по нашему общему опыту.

Господи, в руце Котораго власть земли, и Который потребнаго воздвигаеши во время на ней! (Сир. X. 4). На какое трудное время обрел Ты потребным избраннаго и воздвигнутаго Тобою Николая! В то самое время, когда Он вступал на родительский и прародительский престол, Ему надлежало перешагнуть чрез опасность, или лучше сказать, чрез бездну, грозившую поглотить и престол, и царство. Он не поколебался; заградил бездну; мы успокоились: вдруг видим Его вновь среди опасностей брани. Две трудныя брани окончены со славою; мы торжествовали; вновь открывается опасность, тем более грозная, чем менее знакомая, – опасность губительной болезни; и где сия опасность очевиднее угрожает народу, там именно является Царь наш, с Своею отеческою попечительностию о Своих подданных, с Своим, светильника Израилева достойным, светом, чтобы разгнать сумрак страха истиннаго и ложнаго, чтобы уменьшить причины опасности действительной, чтобы уничтожить призраки опасности мнимой, чтобы спасительно проникнуть сквозь сугубый мрак легковернаго и упорнаго невежества, – увы! – не менее иногда опаснаго и пагубнаго, как злоумышление. Конец ли трудностям хотя ныне, и хотя по шести летах необыкновенными подвигами ознаменованнаго царствования, будет ли приближающееся седьмое лето летом совершеннаго покоя и мира, – Ты веси, Господи, в руце Котораго власть земли.

Чем же, Россияне, облегчим столь часто для нас возобновляющуюся заботу верноподданнической любви? Чем упрочим и обезпечим нашу радость о Царе своем? Не тем же ли, чем Царь обезпечивает Свою безопасность, посреди самых опасностей? – Царь уповает на Господа: и милостию Вышняго не подвижится.

Воспользуемся сим величественным примером, чтобы дать самим себе наставление в такой добродетели, которая для всякаго звания и состояния человеков равно благопотребна и спасительна.

Надежду на Бога непременно должно в основание положить, если хотят созидать благополучие прочно и безопасно.

Мы живем во времени. Составныя части времени суть прошедшее, настоящее, будущее. Как будущее необходимо входит в состав времени: так надежда, которая относится к будущему благу жизни, необходимо входит в состав временной жизни, ея дел и ея состояний. О надежде, говорит Апостол, должен есть оряй орати и молотяй с надеждою своего упования причащатися (1 Кор. IX. 10). Если бы по трудах дня, отходящий ко сну, потерял надежду встать на утро здравым и укрепленным в силах: то не нашел бы на ложе своем ни покоя, ни укрепления, и благодетельная природа затруднилась бы в преподании человеку готовых для него благодеяний, без помощи его надежды получить оныя. Не нужно больше примеров. Очевидно, что нельзя жить во времени без надежды. Следует выбирать, на кого, или на что положить надежду, чтобы она была тверда и не обманчива.

Человек может полагать надежду или на самаго себя и на свои способности и силы, или на другаго человека, или на разныя вещи и обстоятельства, или на Бога. Выбирайте, что лучше.

Навуходоносор, глядя на свою столицу, сказал: несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея? Сия великолепная речь не договорена: но по сказанному не трудно угадать и то, что еще сказать оставалось. Если я, – хотел он сказать, – мог и умел воздвигнуть сию огромную столицу: то, конечно, меня достанет и на то, чтобы поддержать мое величие и славу. Вот надежда на самаго себя! Но вот и судьба сего самонадеяния: еще слову сущу во устех Царя, глас с небесе бысть: тебе глаголется Навуходоносоре Царю: царство твое прейде от тебе; и от человек отженут тя, – дондеже увеси, яко владеет Вышний царством человеческим (Дан. IV. 27–29). Это старинная повесть, подумает невнимательный, и захочет пропустить ее мимо ушей: но и в новейшия времена управляет миром не тот же ли Бог, Который древле осудил и наказал Царя Вавилонскаго? Был и в недавнее время, у недавняго народа, самопоставленный властитель, который говорил: вот великая империя, которую я создал; вот мои народы, – мои, не по праву наследия (он не мог сего сказать), не по Божией милости (он не хотел сего сказать), мои, говорил он, по праву моей крепости, для моей славы. Что-же? Небо не отвечало ему словами, как Навуходоносору, но точно также, как Навуходоносору, отвечало самым делом; не только царство его прешло для него, но и от человек отгнали его, и заключили в дикой пустыне среди отдаленных морей. Я не царь, и не созидал Вавилона, может еще подумать иной, и заключить, что ему ничем не угрожает грозная судьба Навуходоносора: но бедствие Навуходоносора произошло не от того, что он был царь, и не от того, что создал Вавилон, а от того, что возгордился успехами своих предприятий, возложил надежду на самаго себя, не признал власти Божией над собою; а как от подобных причин подобныя должны быть последствия, то пример его всякому самонадеянному каково бы ни было его состояние, какия бы ни были его предприятия, действительно угрожает внезапным разрушением на мечтании основаннаго благополучия. Не думайте, что для наказания каждаго самонадеяннаго по сему примеру, потребовалось бы много чудес, на которыя, по видимому, Провидение не расточительно: нет; самонадеянность естественно заключает в себе начало безумия, а безумие бедствия.

Возмем ли человека в разсмотрение самаго в себе, отдельно? – Мы тотчас можем усмотреть, что надежде на самаго себя препятствует недостаток того или другаго совершенства, нужнаго, чтобы устроить самому свое благополучие, или устроенное поддержать и упрочить. Один, например, полагается на свой природный ум: но, не получив соответственнаго способности образования, и с богатым природным сокровищем не много в оборотах жизни выторговать, а много проторговать может. Другой ожидает своего благополучия от своего неутомимаго трудолюбия; но, если он не имеет дара изобретательности, то промучится целый век, и не произведет ничего более обыкновенных мелочей. Иной обладает отважностию и мужеством: но если не обладает в тоже время разсудительностию и осторожностию, то он всегда ближе к опасности, нежели к торжеству и славе. И, напротив, разсудительный без отважности может много хорошаго придумать, и ничего не сделать. Посему должно заключить, что, дабы человеку можно было сколько нибудь основательно положить надежду на самаго себя, ему надлежало бы обладать вдруг всеми возможными совершенствами и притом каждым в высокой степени. Вообразить такого человека существующим есть мечтание; а вообразить таковым самаго себя есть безумие. И так очевидно, что в надежде на самаго себя заключается безумие.

Станем ли разсматривать человека в соотношении с другими? – Опять не трудно усмотреть, что надежде на самаго себя препятствуют другие люди, которые или не способствуют нашему благополучию потребною помощию, или даже вредят оному. Не будем утверждать, чтобы сие слишком часто делалось по злобе: остережемся, чтобы не оскорбить доброй природы человеческой усиленным порицанием примешеннаго к ней зла. Но сие часто может случиться без намерения, по неволе, по необходимости, по неизбежным встречам и столкновениям людей на скользком пути к благополучию, и на перекрестках онаго. Щастие, искомое в мире, нередко бывает подобно невесте, которой если ищут десять женихов, то девять против одного по необходимости должны оказаться искателями безуспешными; один должен перемочь многих, и следственно ему нужно иметь качества превосходныя пред каждым из них, и пред всеми; либо должен получить уступку и помощь от многих, и следственно ему нужно много искуства, чтобы выиграть благорасположение многих, между тем как повредить успехам искателя могут преимущества других людей, также как и их недостатки. Пусть бы, например, кто нибудь имел исполинскую силу Голиафа, и потому надеялся, что военная слава скорее или медленнее непременно придет к нему, как обрученная невеста: камня из пращи юнаго пастуха, уповающаго на Господа, и вернаго Царю своему, довольно, чтобы в конец разрушить сию надежду на самаго себя. Посему опять надобно заключить, что дабы человеку можно было сколько нибудь основательно положить надежду на самаго себя, ему надлежало бы каждаго и всех превосходить умом, искуством, силою, словом, всеми возможными совершенствами. Вообразить такого человека существующим есть мечтание; а вообразить таким самаго себя есть безумие. Итак, опять очевидно, что в надежде на самаго себя заключается безумие.

Чтож? Лучше ли возложить надежду на какого нибудь другаго человека? – Почему лучше? Всякой другой не так же ли человек ограниченный и несовершенный? Итак, если в надежде на самаго себя заключается безумие: то найдется оно также и в надежде на другаго человека, хотя, может быть, несколько меньше, потому что менее гордое.

Но, кроме сего, в надежде на человека заключается еще преступление, и преступление тяжкое, именно оскорбление Величества Божия; ибо люди, истинно-чтущие Бога, если надеются добра от других добрых людей, то основание сей надежды углубляют до упования на Бога, споспешествующаго во благое любящим Его, и обращающаго в орудия сего споспешествования все твари, особенно же благия; напротив того, безразсудно полагает надежду человек на человека в том только случае, когда не возлагает ея на Бога, и таким образом не воздает должной чести Божию могуществу, премудрости и благости. Посему в слове Божием написан строгий суд против надежды на человека: проклят человек, иже надеется на человека, и утвердит плоть мышцы своея на нем, и от Господа отступит сердце его. И будет яко дивия мирика в пустыни, и не узрит, егда приидут благая, и обитати будет в сухоте, и в пустыни, в земли сланей, и необитаемей (Иерем. XVII. 5. 6).

Говорить ли о суетности надежды на разныя вещи и обстоятельства, как-то на богатство, на знатность родовую, на преимущества звания, приобретенныя в обществе? – Не в сих ли вещах мудрый и опытный Соломон находил суету, столь поразительную, что не находил довольно силы в наименовании суеты, для выражения того, что ему представлялось? Суета суетствий, восклицал он, всяческая суета (Еккл. I. 2). Но на что Соломон? О сей суете довольно правды говорят те самые, которые надеются на оную. Я презираю богатство, говорит прельщенный знатностию: а страстный к богатству говорит: какая польза в мечтах честолюбия? Тот и другой судят хорошо; сложите их мнения вместе, и составится полная Соломонова истина: суета суетствий! Навал Кармильский, среди самаго богатства, на которое надеялся, умирает смертию страха и отчаяния. Ахитофел Галамонийский, который, по видимому, не без причины мог понадеяться на свою важность при дворе Иерусалимском, потому что имже образом вопросил бы кто Бога о словеси: тако всяк совет Ахитофелов, и иже Давиду, и иже Авессалому (2 Цар. XVI. 23), – не смотря на сие Ахитофел сам себе присуждает смерть отчаяния. Иов, которому, кажется, менее других надлежало бы потерпеть от непостоянства внешних благ, поелику он не согрешил надеждою на оныя, испытал однакож сие непостоянство жестокими опытами. Надобно признаться, что добрая надежда не есть такая вещь, которую можно бы было запереть в сокровищницу, или доказать родословием, или получить как неотъемлемое достояние в числе прав по званию и преимуществ по месту в обществе.

Что же наконец остается? – Одно из двух: или надежда на Бога, или отчаяние, если только позволительно положить оныя рядом для выбора. Если ты возложил надежду свою на Бога, то ты положил ее на основании непоколебимом, и обезпечил свое благополучие: поелику Бог всегда будет иметь довольно благости, чтобы попещись о твоем благе, довольно премудрости, чтобы изобрести для сего средства, довольно могущества, чтобы привесть их в действие, и, наконец, довольно милосердия, дабы и в том случае, когда ты своим неблагоразумием и злоупотреблением свободы сам поколеблешь свое благополучие, по твоему раскаянию и молитве, вновь придти к тебе на помощь, и возставить твою падшую скинию. Но если бы кто потерял надежду на Бога, (Который впрочем по благости Своей не отъемлет ни у кого живущаго): в таком случае по истине отчаяние не было бы более неосновательно, нежели надежда на твари тленныя, коловратныя, суетныя, ничтожныя.

Бедные человеки, у которых не только кратковременная буря бедствий разрушает долго на слабом основании утверждаемыя надежды, но которых и легкий ветр пустой молвы колеблет страхом, как листья древесныя². Что мешает вам от ненадежности тварей возвыситься к верной и необманчивой надежде на Бога?

До Бога высоко, говорит простонародный ум. Да, высоко, для тебя, который низко мыслишь. В самом же деле до Бога ни низко, ни высоко, ни близко, ни далеко; поелику Он вездесущь, и потому ближе к тебе, нежели твоя душа к твоему телу; только умей найти сию близость верою и молитвою. Близ Господь всем призвыающим Его, всем призывающим Его во истине (Пс. CXLIV. 18).

Но я сего недостоин, скажет кто-либо. Так отвергай скорее все, что делает тебя недостойным; а между тем веруй, и молись, и уповай на Бога.

Боже наш! На тя уповаша Отцы наши: уповаша, и избавил еси я: к Тебе воззваша и спасошася: на Тя уповаша и непостыдешася (Пс. XXI. 5. 6). И ныне да уповают на Тя знающии имя Твое: яко не оставил еси взыскающих Тя, Господи (Пс. IX. 11). Уповайте на Него весь сонм людей: излияйте пред Ним сердца ваша, яко Бог помощник наш (LXI. 9). Благо есть уповати на Господа (Пс. CXVII. 9). Да уповает истинный Израиль на Господа отныне и до века (Пс. CXXX. 3). Аминь.