Слово в Великий пяток

XV.

2. СЛОВО
в великий пяток.

(Говорено в Троицкой лавре).

<1806>

Совершишася(Иоан. XIX. 30)! возопил Иисус на кресте, и возопил гласом велиим, дабы он услышался в небесных и земных и преисподних; – гласом, который расторгнул церковную завесу, чтобы показать прехождение законной сени; – гласом, который потряс землю и прошел в сердца гор каменных, дабы в тоже самое время проникнуть и – ежели сие возможно, всемогуществу – смягчить каменное сердце ожесточеннаго народа. Но одебеле сердце людей сих, и ушима своима тяжко слышаша, и очи свои смежиша, да не когда узрят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю я (Исаии VI. 10) – жалуется Врач душ и телес.

О, Распятый! мы и в отдалении многих веков слышим вопль Твой, видим язвы Твои – и оружие скорби сердце наше проходит. Совершишася! но Искупитель продан, истина осуждена, святость поругана, Бог оставил Бога (Матф. XVII. 46). Совершишася! Но благословение Израилево на древе проклятия, но чаяние языков умирает. Совершишася! но падший человек вновь падает ниже прежняго – самоубийца делается богоубийцою. Какой ужас! Кажется, ад радостно скрежещет, и гордый враг наш хочет уверить себя и своих единомышленников, что все совершилось – значит все погибло.

О, Распятый! мы не соблазняемся о Тебе; мы с учениками Твоими глаголем тя быти Христа, Божию силу и Божию премудрость (Матф. XVI. 16; 1 Кор. I. 24); мы веруем, что Ты глаголы живота вечнаго имаши (Иоан. VI, 68). Исцели словом Твоим рану Твоими ранами пронзенной души, а вместе и загради уста глаголющих неправедная; научи нас тайне страданий Твоих; открой нам, какое великое дело и для кого с Твоею кончиною окончилось?

Христиане! Он не ответствует нам более. Уже Он преклонь главу, предаде дух (Иоан. XIX. 30), как бы желая оставить нас в размышлении при кресте и гробе своем.

Совершишася! Не думайте, чтоб умирающая премудрость оставила нас в неведении о таинственном знаменовании сего изречения. Мы находим его пространное изъяснение, начатое в книге бытия человеческаго и оконченное в книге жизни Иисусовой. Чтение сих великих книг может и должно занимать целую жизнь, но несколько строк из каждой достаточны вразумить нас.

Первая из сих книг подобна Иезекиилеву свитку, в нем же вписано бяше рыдание, и жалость, и горе (Иез. II. 10); или, точнее, сей грозный свиток есть один лист оныя. Естественное положение племени Адамова заключает в себе не токмо рыдание, но и отчаяние, не токмо жалость, но и ожесточение, не токмо горе, но и погибель. Помышляет человек прилежно на злая (Быт. VI. 5); за сим необходимо следует целый поток зла, который от мыслей распространяется на все дела, поглощает все способности, и во внешнем даже состоянии ничего не производит, кроме опустошения. Несчастный в сем бурном океане теряет часто самое чувствование потерянных совершенств. Не имея вещественнаго счастия, он приемлет за него призраки льстиваго воображения. Богат есмь, и обогатихся, говорит он, хотя и природа, и закон, и совесть обличают его: ты еси окаянен, и беден, и нищ, и слеп, и наг (Апок. III. 17). Сократим безконечное рукописание, которое вы не можете не знать, пиша в нем каждый свою участь слезами и кровию. Зачинаться в беззакониях, рождаться во грехах, жить среди страхов смерти, умирать в страхе жизни – сия книга бытия человеча (Быт. V. 1).

Может ли правосудный Бог без пламеннаго гнева взирать на ежеминутнаго преступника? Может ли благий Творец с хладным пренебрежением внимать стоны бедствующей твари? Правосудие пробуждает мстительные громы, благость удерживает руку, готовую пустить их. Милосердие хощет подать страдальцу чашу спасения, безчувственный сын погибели не терпит и напоминания о врачевании лютой болезни своей. Если бы неограниченная Премудрость не знала средства согласить непостижимыя сии противоречия, разрушающия гармонию созданий и союз их с своим Создателем; если-бы не умела примирить – да, скажем человечески – Бога с Богом и потом Бога с человеком, то бы никогда не было речено в предвечном совете: сотворим человека (Быт. I. 26). В плане бытия мира должно быть назначено пакибытие нравственнаго ничтожества – человека.

Раскроем другую книгу, и прочтем чудесное событие сего предопределения. – Книга родства Иисуса Христа (Матф. I. 1). Он есть Сын Божий, сияние славы отчи и образ ипостаси его (Евр. I. 3); Он есть сын человеческий, приискренне приобщившийся плоти и крови (Евр. II. 14). Он – Бог, чтоб иметь силу понести на себе немощи человеческия; Он – человек, чтобы соделать человеков причастниками Божественнаго естества (2 Петр. I. 4). Он – Сын Адамов, дабы вторым быть Адамом новых чад Божиих; – Авраамов, чтобы по образу Исаака представить себя чистейшею, совершеннейшею жертвою Господу; – Давидов, чтобы наследовать и возстановить царство благодати. Наконец Он есть вечная любовь, низшедшая соединить с собою отчужденных от нея грехом смертных, удовлетворив за них Небесному Правосудию.

Так самое рождение Иисуса указует на Его смерть. И какой величественный свет простирается над крестом, из сей точки зрения разсматриваемым! Сие титло, содержащее вину невиннаго, сии служители мстящих законов, сие орудие казни, – все сие произвольный Страдалец собирает окрест себя для того, чтобы напомнить нам определение Вышняго судилища, которое исполняет земное неправосудие, в слепом неведении водимое одною злобою. Сии простертыя руки объемлют и поддерживают мир над бездною, изрытою под ним его развратом. Сей угасающий взор еще испускает луч милосердия и, будучи устремлен горе, тысящекратно повторяет молитву, не только за виновных мучителей, но и еще более за совиновный человеческий род возсылаемую: Отче! отпусти им (Лук. XXIII. 34). Сия Божественная кровь... О, любовь безконечная! одной капли ея довольно было бы омыть наши беззакония и угасить геенну нашу, а Ты проливаешь ее потоками! О, милосердый даже до немилосердия! прости упрекам изумленной благодарности! – Довольно, довольно! – или нет! проливай до истощания сей неистощимый ток блаженства, сию воду жизни!.. Ах... я не знаю, что мне делать – плакать, или радоваться? Плакать ли о Твоей смерти, или радоваться о моем в ней безсмертии? Но уже довольно! У креста Твоего милость и истина сретостася; у гроба Твоего правда и мир облобызастася (Псал. LXXXIV. 11). Совершишася!

Искупление проданнаго под грех совершено; безценная цена заплачена за его свободу: но что, если неключимый раб любит свои оковы; если не имеет и не хочет иметь понятия о даруемой ему свободе? – Божия сила и Божия премудрость должна была преодолеть сие затруднение, и – о, чудо жестокости человеческой! – в немногие дни Ходатай наш преклонил Бога к человеку. Целые годы неутомимых трудов потребны Ему были для обращения человека к Богу: по видимому, легче было для Него положить предел вечной Вечнаго вражде, нежели ограничить дерзость праха, вихрем непостоянства возметаемаго. За чистейшее учение, за пример святейшей жизни, за поражающия знамения, за безчисленныя благодеяния Он требовал вместо благодарности одного согласия принять новое, величайшее благодеяние. Сими златыми оружиями наконец победил Он неверие, и торжественно исповедался Отцу Своему: Аз прославих Тя на земли; дело соверших, еже дал еси Мне; явих имя Твое человеком (Иоан. XVII. 4 и 6). Я напомнил Тебя забывшим о Тебе; проповедал им славу благости Твоей, и вместо имен, коими земнородные доселе называли Тебя, и которыя приводили только их в трепет, открыл им сладкое имя отца, которым Я даю им область призывать Тебя. Я достиг цели моего посольства. Совершишася!

Но, о Совершитель благодатнаго о нас смотрения! не для всех ли человеков Ты совершил его? Для чего-ж еще не все наслаждаются плодами Твоих подвигов? Ты явил имя Отца Небеснаго: почто же и ныне слишком много таких, иже древу рекоша: яко отец еси Ты; и камени: Ты мя родил еси (Иер. II. 27). Доколе, Господи, доколе?.. Что я сказал? Пусть таким образом вопрошают те, которым слово крестное юродство есть (1 Кор. I. 18). Для чего толь наглым любопытством хотеть раздрать завесу непроницаемых судеб? Несть наше разумети времена и лета (Деян. I. 7); наше есть только желать любовию и молить духовнаго вертоградаря, да все дивии ветви прицепятся к плодоносному древу веры, да исполнение языков внидет в Церковь, и весь Израиль спасется (ст. 25 и 26).

Обратим лучше заботливость нашу на самих себя. Для всех ли нас во всем пространстве совершилось великое дело Иисусово? – Увы! и солнце не освещает вдруг всея земли; угрюмая ночь не стыдится ступать по его следам и разстилать свои мраки в местах, им посещенных. Самая глубокая тишина не есть прекращение бури, но только ея действие в других странах воздуха... Пусть бы одна только буря закрыла тучами Солнце правды; пусть бы единожды пострадал и распялся Сын Божий; но тягчайшия страдания Его еще не кончились. Его Апостол и между чадами новаго Израиля видит извергов, второе распинающих его (Евр. VI. 6). Паки оставленную добродетель окружают противныя полчища. Паки в жилище благочестия чистая теплота ревности оскудевает; а суеверие и гонение возгнетают свой огнь (Лук. XXII. 55), изгребием и плевелами питаемый. Паки робкое и вероломное сердце, страшась трудных путей Иисуса, едва осмеливается следовать за ним издалека и, при малейшей опасности от его врагов, или даже по одному стыду от его поносителей, отрицается его с клятвою: не знаю человека (Матф. XXVI. 72). Тщетно Христовы алекторы на сих священных местах возглашают жалостную песнь: она не извлекает более слез раскаяния; она проста и единообразна, как истина, и не трогает искусственной чувствительности. Паки Святый предается нечестивому суду – суду неочищеннаго верою разума. Новый Пилат, вместо безпристрастнаго изследования, старается показать мнимую власть свою, представляя Его в чужой одежде и странном виде. Мятеж неистовых страстей умножается; слабый оный судия слышит вопль: распни его (Иоан. XIX. 15) и, в угождение зверству сей толпы и князю века сего, отказывается далее защищать справедливость. Паки венчает Христа тернием – нега; напояет желчию и оцтом – невоздержание; жестокосердие к меньшим его братиям обнажает его, и заставляет алкать и жаждать; злоба источает кровь его; корыстолюбие и грабительство разделяют ризы его; самолюбивое суемудрие и упорное невежество уже с большим, нежели в первом мучении, бешенством раздирают его нешвенный хитон, терзают самое тело его на части; вольнодумство и неверие прободают его сердце. И здесь все совершается, но совершается к совершенному осуждению богоубийственнаго нечестия, а во благо, во спасение ничего не совершается. Се лежит сей и по смерти своей, так как прежде в пеленах, не токмо на возстание, но и на падение многим (Лук. II. 34), – многим, которые, гонясь за высокоумными мечтаниями своими, претыкаются о гроб его и невозвратно в преисподняя низвергаются.

Вы безопасны от сего преткновения, слушатели, когда столь внимательно и внешним и внутренним оком разсматриваете гроб сей; когда ваше сердце не распинает Иисуса, но сраспинается ему. Таковыя расположения составляют славу настоящаго дня и ваше будущее блаженство. Нести крест самоотвержения и терпения, восходить на самую высоту любви к Божеству и человечеству, распинать плоть со страстьми и похотьми, умирать миру, чтобы жить Богу – сие есть стяжать все, что совершил Богочеловек; сие дает право каждому подражателю его при конце своего течения и чувствовать и говорить: совершишася!

Совершитель нашего спасения! соверши стопы наши во стезях Твоих. Жизнь умершая! оживи нас Тобою во веки. Аминь.¹