1812 год. Беседа о молитве Господней

1812 год.

IV.

4. БЕСЕДА
о молитве Господней.

(Говорена в Троицкой домовой, князя А. Н. Голицына, церкви,
в среду недели двадесятыя, октября 23; напечатана отдельно
и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.).

<1812>

Страшный гнев Господа открывается нам, слушатели, «в сем изречении Евангелия»¹! Он укоряет не только тех, которые хулят или забывают святое имя Его, но и тех, которые с благоговением обносят оное в устах своих. Что Мя зовете, Господи, Господи?

Итак, неужели Бога оскорблять можно и молитвою? – Можно, если устная молитва не сопутствуется сердечною, а сердечная не сопровождается творительною молитвою. Что Мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю?

Пророк, «изображая отвержение Иуды предателя, во вдохновенном свыше негодовании вопиет»²: молитва его да будет в грех (Псал. CVIII. 7)! Но молитва Иуды, если он молился, повидимому, долженствовала быть самая святая: поелику он, подобно как и мы, у Самого Сына Божия учился призывать Отца, иже есть на небесех. «Итак, не должно ли страшиться и другим, чтобы святейшую и Божественную молитву Господню не употребить столь недостойным и осудительным образом»³?

Размыслим о способе правильно и спасительно употреблять молитву Господню.

Отче наш, иже еси на небесех! взываем мы, последуя Единородному.

Я говорю: последуя Единородному. Ибо кто бы дерзнул произнести сие призывание, когда бы Единородный не соделался Первородным во многих братиях (Рим. VIII. 29), облекшися в плоть нашу, и еслибы мы взаимно не облеклися в Него крещением? Дщери Евы производят на свет только рабов и сынов гнева: одна Церковь рождает чад свободы и благодати. Рождение в рабство совершается без нашей воли: рождение в свободу долженствует быть свободное. Где слабый останок первоначальной свободы воздвигается от земли, расторгает узы плоти, стремится ко благу духовному, там начинается рождение небесное, сыноположение Духа, приемлемое верою.

«Часто»⁴ мы произносим имя Отца небеснаго; но размышляли-ль мы когда⁵ о нашем праве так именовать Его? Занимаясь земными мыслями, земными желаниями, земными действиями, охотно покорствуя суете вместе с тварию, которая покорена ей неволею, безпечно продолжая быть так же плотию, как и родились от плоти (Иоан. III. 6), какую часть имеем мы в Отце небесном, и как можем поставлять себя в сан Его сынов, вместе с Единородным, иже есть сияние славы и образ ипостаси Его (Евр. I. 3)? Именуя Отца небеснаго не для того, чтобы благодарственно исповедать наше благодатное усыновление, но только для того, чтоб ульстить (еслибы то возможно было) Его милосердие, ужели мы думаем нашими воплями обезоружить правду Бога, испытующаго сердца и утробы?  – Нет, отвещавает Он на дерзновенныя взывания чад мира и плоти, – Я не Отец ваш, доколе вы не тщитесь внутренно соделаться Моими чадами: вы отца есте того, коего вожделения хощете творити (Иоан. VIII. 44); мне «подобает»⁶ быть для вас токмо Господем рабов и Судиею повинных.

Дадим, христиане, Богу нашему быть для нас тем, чем Его именуем. Отторгнем себя от земли; взыщем отечества небеснаго: тогда «неосужденно»⁷ наименуем Отцем нашим живущаго на небесех, и Он без гнева услышит наши прошения.

Да святится имя Твое – вот первое прошение.

Божие имя есть вещь священнейшая в мире. Им совершаются наши спасительныя таинства; им печатлеется верность наших клятв и обещаний; его полагаем мы в основание начинаний наших. Было время, когда оно, исходя из уст рабов Божиих, владычественно потрясало природу и низлагало их врагов видимых и невидимых. Сия непостижимая сила есть собственно Божия, но ея действие в нас зависит от нашей веры и благочестия. «Посему»⁸ заповедано нам хранить имя Божие с благоговением и употреблять с бережливостию: да не приимеши имене Господа Бога твоего всуе (Втор. V. 11). Посему, признавая себя недостойными хранителями сего небеснаго сокровища, мы молим Отца небеснаго, да вечно святое в самом себе имя Его святится и в нас; да с благодатною силою произносим его устами; да с верностию изрекаем его делами; да свет наш просветится пред человеки, и они в нас и с нами прославят Отца нашего, иже на небесех (Матф. V. 16).

Но что, если язык молящагося, долженствующий освятить имя Божие, или, паче, освятиться им, еще не очищен от «празднословия»⁹, злоречия, лжи, клеветы? Что, если желания наших сердец противоборствуют хотениям наших устен? Если гласы молебных пений и славословий наших возмущает нами же возносимый к небу вопль нищих (Иов. XXXIV. 28), которым не благовествовали мы Бога, Отца сирых; заглушает глас крове братий наших (Быт. IV. 10), в которых мы не прославили Бога, Судию обидящих? Какая в том польза, что мы на языце носим славу Божию; если языцы, взирая на нашу жизнь, в удивлении вопрошают друг друга: где есть Бог их (Псал. LXXVIII. 10)?

«Сколько можешь»¹⁰, удержи язык твой от зла, сотвори благо (Псал. XXXIII. 14 и 15) всем сердцем твоим; тогда не вотще молиться будешь, да святится имя Божие.

Да приидет царствие Твое – вот второе прошение сынов царствия.

Царство Божие – царство всех веков (Псал. CXLIV. 13): и еще прежде, нежели родились веки, Бог был царем Своей сокровенной вечности. Ныне во времени Он открывает владычество Творца и Промыслителя в царстве природы, и в царстве благодати любовь Отца Спасителя, – впрочем так, что мы видим Его здесь токмо «якоже зерцалом в гадании»¹¹ (1 Кор. XIII. 12). Наконец оба сии царства, постепенно достигая предопределеннаго совершения, преобразятся в единое царствие славы, в котором Он явится сынам царствия лицем к лицу, и будет возводить их от славы в славу. Грядущее таким образом от Бога к человекам царствие многих в торжественном пришествии своем обыдет и оставит ошуюю: только избранные и носящие в себе внутреннее семя царствия призваны будут наследовать уготованное им царствие от сложения мира (Матф. XXV. 34). «Итак, моление наше о царствии Божием есть благоговейное желание, чтобы Бог совершил чаяние твари, откровения сынов Божиих чающей (Рим. VIII. 19), и нас сподобил достойно сретить сие вожделенное для всего мира событие»¹².

Искренно ли в нас такое желание? Мы желаем царствия Божия и знаем, что сие царство несть от мира сего (Иоан. XVIII. 36); «но не многие ли из нас в легкомысленных мечтаниях созидают здесь каждый собственное царство? Сын силы думает мечем начертать другим закон страха и «унижения»¹³; мнящийся быть мудрым хочет владычествовать пером в царстве мнений; легкомысленный мечтает быть законодателем в удовольствиях и забавах, корыстолюбивый устрояет»¹⁴ темное царство и собирает бездушных подданных в своих сокровищницах. Мы желаем царствия Божия и верим, что в него вводят узкая врата и тесный путь (Матф. VII. 14): однако не часто ли, упреждая друг друга, поспешаем занять широкий путь и вступить во врата пространныя? Мы любим поставлять себя одесную других, не представляя того, что, «по самому естественному последствию, идя таким образом на встречу Господу, мы обрящемся ошуюю Его»¹⁵. Мы желаем царствия Божия и слышали, что нудится (Матф. XI. 12) оно: и так делаем ли себе какое насильствие для приобретения его, и не для того ли только молимся о нем, чтобы труд сего великаго дела сложить на единаго Бога?

Возревнуем о служении Богу, подобно как мы ревнуем о господствовании в мире; изыдем во сретение царствию Божию путем креста и смирения: тогда молитва о его пришествии не будет лицемерием.

Третие прошение: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.

Бог наш на небеси и на земли творит вся, елика хощет: воли бо Его кто противитися может (Рим. IX. 19)? «Итак, без сомнения»¹⁶, не умножения могущества желаем мы Всемогущему в нашей молитве. Тварь, одаренная волею, но которая видит все свое блаженство в единой воле Творца своего, молит, да Его воля благая и совершенная покорит себе ея волю несовершенную и слабую, и будет в ней и еже хотети и еже деяти (Фил. II. 13). Но что есть воля Божия на земли, яко на небеси?  – Ангелы суть небо; человеки суть земля: когда земнородные будут служить Богу с любовию столь пламенною, с ревностию столь неудержимою, как Ангелы, тогда исполнится воля Его, яко на небеси, и на земли. – Церковь верующих есть небо на земли; омраченный и заблуждающий мир есть токмо земля; когда и погибшия овцы познают спасительный глас Пастыря и седящии во тьме и сени смертней видят свет велий: тогда исполняется воля Отца светов, яко на небеси, и на земли. – Дух есть, некоторым образом, небо в человеке; плоть – земля: когда внутренний человек, соуслаждающийся закону Божию, подчинит себе закон сущий во удех (Рим. VII. 22 и 23), а плоть останется тем, чем ей должно быть, – покорною рабынею; тогда исполнится воля Бога духов, яко на небеси, и на земли.

Много мы говорим о воле Божией, но едва ли не более помышляем о исполнении своей воли. Мы желаем видеть землю, по исполнению воли Божией, подобною небу, или самым небом; но начинаем ли мы сие великое превращение с самих себя? Любовь ангельская! ты выше нас: я не осмелюсь искать тебя. Любовь христианская! где ты обитаешь? Где ты действуешь, ревность благочестивая? Где почиваешь ты, кроткая преданность воле Божией? Вместо возвышения от земли к небу, от жизни христианской к ангельской, не более ли приметно в нас нисхождение от неба к земле, унижение духа пред плотию, ниспадение от благословеннаго царства благодати в мятежное владычество растленной природы?

Возненавидим прежде злую волю собственную, и потом уже молиться будем о благой в нас воле Божией.

Три прошения молитвы Господней, о которых я сказал, слушатели, тем с большею осмотрительностию и благоговением должны быть приносимы нами Господу, что простираются от времени до вечности. Следующия за оными четыре прошения относятся более до времени; но мы должны памятовать, что благоразумное или неблагоразумное попечение о временном приобретает нам благоволение или воздвигает на нас гнев Вечнаго.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь.

Сим желанием должны ограничиваться наши попечения о благах мира. Жизнь есть благо потому, что ею можно заслужить блаженную вечность: потому только благо для нас и то, что служит к сохранению жизни. Кто знает, сколько должен он сделать для вечности, тот не много имеет времени заботиться о жизни настоящей. К счастию, благий Промыслитель «слагает»¹⁷ с нас сей последний труд, как скоро мы приемлем на себя первый: ищите прежде царствия Божия, и сия вся приложатся вам (Матф. VI. 33). И посему верныя чада Божии просят не у рабов, но у Отца,  – просят не суетных украшений и ничтожных драгоценностей, но хлеба; хлеба не вкуснаго, но насущнаго; не в житницы на лета многа, но только днесь на трапезу. Довлеет, говорят они, настоящему дневи злоба его (Матф. VI. 34): почто заранее стужать попечительному Отцу о таких нуждах, которых, может-быть, заутра не будет более? Но и при толь ограниченном требовании, не столько помышляют они о хлебе насыщающем тело, как о том насущном хлебе, который питает и укрепляет существенную часть человека: ибо не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» ¹⁸ (Матф. IV. 4).

Все ли мы умеем хотя чувствовать спасительный глас слова Божия, если не обретать для онаго сродную пищу? Не часто ли подавляется сей духовный глад алчностию плоти, которая требует не насыщения, но пресыщения; не одежды, но убранства; не здравия для отправления дел, но неги и бездействия? Удовлетворив себе в обыкновенных временных потребностях, мы вымышляем для себя случаи непредвидимые и нужды в будущих летах, которыя никогда к нам не придут. Наконец, не довольствуясь оскорблять Бога столь излишними желаниями, мы еще оставляем Его и обращаемся с оными к сильным земли, к хитростям, к неправдам, и таким образом присовокупляем к дерзости неверие.

Будем умереннее в наших желаниях и благоразумнее в выборе «потребнаго»¹⁹ для нас: одна благоразумная умеренность умеет просить хлеба у Хлеба животнаго (Иоан. VI. 35).

И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим.

Сколь многочисленны долги наши Богу! Есть долг наследственный. Наш первый Праотец купил запрещенный плод ценою жизни своея и своего потомства: мы родимся должниками. Есть долги собственные. Бог невидимо нам раздает многоценные таланты, внутренние и внешние, комуждо противу силы его (Матф. XXV. 15): употребление их во благо и во славу Его есть лихва, им требуемая: каждое беззаконное действие, каждое порочное желание, каждый лукавый помысл изчитаются Всеведением и составляют ужасное множество долгов наших. Они неоплатимы. Но какой легкий договор нам о них предлагается! Аще отпустите человеком согрешения их; отпустит и вам Отец ваш небесный (Матф. VI. 14). Для сего-то священнаго договора мы приводим пред Него с собою наших должников; указуем Его милосердию на наше милосердие: и еслибы таким образом все до единаго старались изгладить пред очами Божиими зло, соделанное человеками; то рукописания грехов наших постепенно бы оскудевали, доколе наконец взаимныя прощения всех и каждаго составили бы единое всеобщее оправдание, к неизреченной славе Помилователя, к несказанному блаженству помилованных.

Не так же ли удобно, скажут, Милосердию безконечному и без условия простить погрешности и заблуждения слабых смертных, сколько бы ни были оне многочисленны? – Но не удобнее ли тебе простить несравненно меньшия оскорбления твоего ближняго? То истинно, что милосердие Божие безконечно: потому-то и хочет оно, чтобы не ты один, но и все получили прощение; и, подая его тебе, как бы просит его у тебя твоим братиям. О человек, который живешь и дышешь единою милостию Господа! если ты отвергаешь Его у тебя ходатайство за ближних твоих; как может Он приять за тебя ходатайство Сына Своего? Тогда в прошении оставления долгов наших, якоже и мы оставляем должником нашим, уже заключается и осудительный на нас приговор: «суд без»²⁰ милости не сотворшему милости (Иак. II. 13).

Не забудем, христиане, миловать прежде, нежели будем просить помилования. Блажени милостивии, яко тии помиловани будут (Матф. V. 7).

И не введи нас во искушение.

Безполезно было-б и прощение грехов, еслибы мы всегда возвращались к ним с прежнею слабостию. Но как трудно не пасть когда-либо среди непрестанной брани противу плоти, мира и духа злобы! Лев рыкает; лисы коварствуют. Если мы противопоставляем лукавству прозорливость, то крепость изменяет нам; если ярости силу, то коварство нас обманывает. Нет для нас иной надежды, разве когда единый Победитель всех врагов наших не попустит на нас более нападений, нежели мы можем выдержать, или дарует нам столько искусства и сил, сколько нужно для совершенной победы.

И мы молимся, слушатели, о сохранении нас от искушений: но не приближаемся ли к ним сами, прежде нежели они постигают нас? Молимся, да не поработит нас плоть; но не сами ли слишком заботливо питаем и греем врага сего и служим ему как другу и владыке? Молимся, да не очарует нас мир; но не мы ли отверзаем ухо к его тлетворным обаяниям? Молимся, да не соблазнит нас око; но не мы ли его пригвождаем к земным прелестям? Против кого в таком случае обращается наша молитва, если не против нас самих? Кийждо искушается от своея похоти влеком и прельщаем (Иак. I. 14).

От нас зависит нейти на встречу искушениям: молитвою отвращать должно те, которыя против воли нашей с нами сретаются.

Но избави нас от лукаваго.

Есть наконец некоторый род зла в поврежденной природе, которое находится не столько во внутреннем существе вещей, сколько во мнении, в действии токмо наружном и преходящем ощущении. Оно не всегда есть бич карающаго Правосудия; но часто поражающий жезл любви, горькое врачевство и, так сказать, благо несозревшее. Убожество, болезнь, печаль, унижение, гонение, суть зло разве тогда, когда мы виновны в них; но немощная природа содрогается при одном виде страдания. И сколь велико снисхождение Отца небеснаго, Который позволяет нам просить Его, да успокоит нас и от сих призраков зла; да ускорит разсеять и сии легкия тени, пробегающия по юдоли жизни!

Но тем дерзновеннее и неблагодарнее мы, когда употребляем во зло толикое снисхождение. Сколь многие вопиют к Богу на несчастия, которыя суть дело их собственных рук! Тот, который неумеренностию сокрушил крепость свою, приходит жаловаться на свои немощи; тот призывает суд Божий на оскорбляющих его, кто сам осуждается пред ними своею совестию; тот окаявает свою нищету, кто привлек ее расточительностию. Просить ли таковым избавления от лукаваго, или лучше благодарить Промысл за предстоящее обличение и внушаемое исправление лукаваго сердца?

Будем, слушатели, с радостию сносить наказание, когда мы виновны; когда невинны, без нетерпеливости молиться о избавлении от бедствия. Весть Отец наш небесный, ихже требуем (Матф. VI. 32).

Воистинну, Отче Всеведущий! Ты не дашь чадам Твоим камня вместо хлеба и змии вместо рыбы (Матф. VII. 9 и 10). Но мы и о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы (Рим. VIII. 26). Скоро находим мы недостатки нашей молитвы; но без Тебя не достигнем в ней совершенства. Исправи ее Сам, яко кадило пред Тобою, да не едины уста, но и мысль, и сердце, и желания, и деяния, и дух, и плоть, и вся кости наша рекут: Господи, Господи (Псал. XXXIV. 10)! Яко Твое есть царство и сила и слава во веки. Аминь.