1830 год. Слово в день обретения мощей иже во Святых отца нашего Алексия Митрополита Московскаго и всея России Чудотворца и по сучаю возвращения к московской пастве

1830 год.

CXCVII.

45. СЛОВО
в день обретения мощей иже во Святых Отца нашего
Алексия Митрополита Московскаго и всея России Чудотворца
и по случаю возвращения к Московской пастве.

(Говорено 20-го мая).

<1830 год>

Возвратясь в сей Богоспасаемый град, к которому неисповедимыя судьбы Божии привязали меня сколько благими, столько же страшными, потому что священными, узами, многое имею говорить ныне от избытка сердца: и всего первее, благодарно прославить Бога, всех благ виновника, Который благоволил уже четвертому, от здешних пределов отдаленному и продолжительному пришельствию моему безбедно кончиться, если только можно сие назвать окончанием пришельствия для тех, которые не имамы зде пребывающаго града, земнаго, но грядущаго взыскуем, небеснаго (Евр. XIII. 14); потом, благоговейно приветствовать тебя, не только высокаго благодатию священнодействия, но и открытою благодатию чудодействия, Преосвященная Главо, и Твоих Содругов, Вас, Которые боголепно населяете сии древния твердыни нетленными телесами Вашими, наипаче же духом Богоугодных молитв Ваших, да укрепите ими немощь мою, исправите недостоинство мое и благословите меня вновь явиться на поприще по Вас наследственнаго служения; с любовью приветствовать и всех здесь предстоящих и здесь обитающих общников единомысленныя во Христе веры, сподвижников единозаконнаго по Богу жития, в каком бы звании ни был кто призван чтить Истиннаго Бога, служить обществу, благотворить ближнему, созидать свое спасение, только бы достойно ходил вышняго звания христианскаго; – в особенности с утешением приветствовать общников и сподвижников священнаго служения, и в отсутствии предстоятеля, так же как в присутствии, не смятенно и непостыдно сохраняющих свой чин и утверждение и, таким образом, являющих в себе знамение церкви, во веки непоколебимой.

Но, как воду берегом, удерживаю слово заповедию отцов, повелевающею, для всего что делаем и говорим, иметь свидетельство Божественнаго писания.

Каким же словом писания управим и ограничим течение настоящаго слова? Послушаем, что говорит св. Ап. Павел всем святым о Христе Иисусе, т. е. освященным истиною учения и силою таинств христианских, сущим в Филиппех, после того, как проповедывал им, и возлюбил их утробою Иисус Христовою, не самолично правда к ним приходя, но, что все равно почти, чрез Епафродита их посещая, и чрез письмо к ним беседуя. Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа, говорит он им в начале своего послания; и видно, не довольствуясь произнести сие приветствие один раз, и видно, не имея другагостоль превосходнаго, тоже приветствие повторяет он в конце послания: Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. И так скажу и я вам, и нет нужды если скажу не в первый раз: благодать со всеми вами!

Благодать, поколику сие имя само себя изъясняет, есть сила подающая благо: с духом священнаго языка сообразно также называть ее, буде то покажется простее, милостию, в знаменовании такого свойства и расположения благаго существа, по коему другое существо представляется ему милым, привлекающим любовь, – поколику есть доброе, сострадание, поколику бедствует, прощение, поколику виновно. Или, если надобно точнее распределить понятия, любовь и милость, приходя в действие, именуются благодатию; а принятая благодать становится дарованием.

Приведенныя недавно слова Апостольския, и множество других священных изречений показывают, что источник и непосредственное начало благодати есть Бог Отец, Сын и Св. Дух. Отец подает ее; И. Христос приносит ее в Своем имени; Дух Святый вдыхает ее в души верующия, и ею одушевляет их к жизни духовной, – укрепляет и подвизает к деятельности, истинно благотворной, и потому Богоугодной и спасительной.

Из сего по нашей возможности составляемаго понятия о благодати, которая впрочем в существе своем непостижима, поелику Божественна, уже не трудно уразуметь, сколь оная для нас вожделенна, или лучше сказать, необходима. Без нея нет надежды прощения грешнику; нет вернаго избавления бедствующему; нет никому никакого блага: потому что всякое благо происходит от Единаго Бога; поелику же Бог есть безконечен в совершенствах Своих, потому Он есть Сам для Себя вседоволен, а потому ни в ком и ни в чем не имеет нужды, ни от кого ничего не заимствует; потому никому ничем не должен и не обязан; и следственно подает всякое благо не по какому либо долгу или необходимости, но только по безпредельной любви Своей и преизбыточествующей благодати.

Если с некоторым вниманием разсмотрим даже телесныя существа сего видимаго мира, отделя от них случайное несовершенство и нечистоту, введенныя в них злоупотреблением превосходнейшаго творческаго дара, – свободы: то найдем, что коренное начало и глубочайшее основание, как бытия их, так и благобытия, или вместимаго ими совершенства, не иное быть может, как та же непрестанно действующая благость и сила Божия, которая, в особенном образе своего действования на существа духовныя и свободныя, именуется благодатию. Посмотри на обновляемый весною мир земных произрастений, и подумай, где его начало и основание? Скажешь ли, что это есть земля, из которой он возникает? Но возми горсть земли, покрывающей корень произрастения, и ты увидишь, что она вовсе не имеет ни силы, ни красоты, ни питательности, ни благовонности, свойственных различным произрастениям; а чего не имеет, того и сообщить им не может. Скажешь ли еще, что сила солнца, воздуха, воды соединяются в произрастениях? Но и сим не изъясняется их происхождение. Ибо каким образом малочисленныя стихии производят неизчисленные роды произрастений, и даже в одном произрастении многоразличныя части и свойства? Каким образом одно и тоже солнце, одне и те-же земля, вода, воздух в то же время и в том же месте производят крепкий дуб, мягкую траву, благовонную розу, и у одного и того же произрастения в стебле твердость, в листьях мягкость, в цветах благовонность, в плоде питательность? Сойдем, поколику возможно, глубже к естественным основаниям видимаго бытия. Какое основание самой земли, кажущейся основанием видимаго на ней? Скажем ли с испытателями естества, что это есть сила тяготения или привлечения к ней, и в солнце, и в звездах, действующая между ними взаимно? Какое мертвое основание для мира, полнаго жизни даже и теперь когда вошла в него смерть, которой Бог не сотворил! Какое тесное основание для здания столь обширнаго! Да и основание ли это? Испытующий ум не удовлетворен, он вопрошает: на чем основана, в чем утверждена столь огромная сила привлечения, которая должна держать на себе, и двигать все мироздание? Чтоб испытуя глубину не низринуться в пропасть, остановимся. Нам ли открывать внутренния начала и основания природы, – нам ли живущим, так сказать, на коре и скорлупе ея? Основание столь необъятнаго здания открыть может только Тот, Кто создал оное, и открывает потолику, поколику Сам открывается. Повешаяй землю ни на чемже (Иов. XXVI. 7); так созерцает его Иов. Что значит ни на чемже? Как может что нибудь стоять или висеть ни на чем? Не у дела Божия основание отъемлет Иов: но уничижает чувственное познание человеческое, как такое, которое не достигает до основания дел Божиих. Дойди, говорит, до краев земли; сойди на ту сторону ея, которую представляешь себе под ногами твоими; ничего не найдешь около земли, над нею и под нею, кроме воздуха: помысли же, как столько веков держится столь огромное и тяжкое тело в столь тонком существе, когда и легкий пух недолго держится в воздухе, но вскоре упадает? Ум твой теряется; ты видишь землю висящую, а на чем, того не находишь. Как же не погрешить, чтоб изъяснить сие чудное явление? Взойди к Основателю и найдешь истинное основание. Повешаяй землю ни на чемже. Един Бог есть Основатель всякой твари; и в Нем Едином ея глубочайшее основание. Всякая вещь стоит на том, на чем поставлена в начале. Посмотри в дальнозрительное стекло духа пророческаго, и увидишь. Рече Бог: да будет свет: и бысть свет (Быт. I. 3). Тоже и для каждой последующей твари. И так рече Бог: да будет: вот коренное начало всех вещей! Сила Божия, слово Божие: вот глубочайшее основание их бытия и благобытия! Ибо не должно воображать слово Божие подобным произносимому слову человеческому, которое, вышед из уст, тотчас прекращается и в воздухе изчезает. В Боге нет ничего преращаемаго, ничего изчезающаго: слово Его исходит, но не преходит: глагол Господень пребывает во веки (1 Петр. I. 25). Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездною Божией безконечности, над бездною собственнаго ничтожества.

Сила Божия есть, по применению к нашему образу представления, рука Вседержителя, в коей Он держит и круг земной, и каждую его пылинку, и все круги небесные, сколько считает их Сам Он Един исчитаяй звезды (Псал. CXLVI. 4). Это не мое любомудрствование, но чистое откровение самой премудрости Божией чрез Апостола, который говорит, что Сын Божий носит всяческая глаголом силы Своея (Евр. I. 3); носит, т. е. непрерывно действует в тварях словом Своим и силою Своею, если не также, то по крайней мере, подобно тому, как действовал в первые дни сотворения их. Даже до ныне Слово Божие творящее есть основание начавшагося и продолжающагося бытия тварей. Слово Божие благословляющее есть основание их благобытия. Им сияет солнце; Им земля произращает; Им и Его неистощимо-разнообразною силою делается то, что хлеб питает, вино укрепляет, елей умягчает и врачует; Им всякая тварь живет, растет, совершенствуется, и каждая в свою меру блаженствует, во славу творческой премудрости, благости и могущества.

После сего размышления вопрошаю: что должно быть ближе к Богу, человек, или прочия земныя телесныя твари? Ответ почти не нужно произносить. Но дабы кто не сказал, что все твари равно близки к непосредственному Творцу их, приведем на память известныя свидетельства и признаки преимущества близости человека к Богу: совет Божий о его сотворении, безпримерный для прочих частей творения; взятие собственною, так сказать, рукою Божиею чистейшей персти от земли для образования тела перваго человека; вдуновение в лице его из собственных, так сказать, уст Божиих, дыхания жизни; образ Божий, правда постыдно утраченный, но тем более славно возвращенный крестным подвигом Единосущнаго Образа и Сына Божия, Который не почел недостойным Себя соделаться и нарещися вторым человеком и последним Адамом (1 Кор. XV. 45. 47).

Сию преимущественную пред прочими тварями близость человека к Богу Сам Небесный Учитель употребляет, как сильное средство наставления, когда говорит: аще сено сельное днесь суще, и утре в пещь вметаемо, Бог тако одевает, не много ли паче вас маловери (Матф. VI. 30)? Сим же путем умозаключения можем мы теперь следовать, разсуждая о благодати. Если в солнце сего телеснаго мира положил селение Свое (Пс. XVIII. 5) Бог, и Он сияет им так благотворно и щедро на злыя и благия (Матф. V. 45); кольми паче вышняя область духа человеческаго, чтобы не предать себя мерзости запустения, чтобы не превратиться в страну тьмы и сени смертной, должна быть живою обителью Всевышняго, и быть просвещаема Его истинным светом, который, как видит и показует служитель света, и действительно просвещает всякаго человека грядущаго в мир (Иоан. I. 9), разумеется, поколику человек не убегает от сего внутренняго света во внешнюю тьму злых дел. Если прозябаяй траву скотом и злак на службу человеком (Пс. CIII. 14) есть также Бог; если о пище тела научаются сынове, ихже возлюбил еси Господи, яко не рождения плодов питают человека, но слово Твое Тебе верующих соблюдает (Прем. XVI. 26), иногда чудесно, а всегда естественно, и верующих и неверующих, подобно как и солнцем Своим по преизбыточествующей благости сияет на злыя и благия: кольми паче душу человеческую свойственною и удовлетворительною ей пищею напитать, плод добродетели возрастить, алчбу правды и жажду истины утолить, сердце укрепить духовною силою, возвеселить радостию святою, никто и ничто не может, разве Бог и Слово Его, как и сказует Единородный Его: Аз есмь хлеб животный, иже сшедый с небесе: аще кто снесть от хлеба сего, жив будет во веки (Иоан. VI. 51); иже будет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног: яко без Мене не можете творити ничесоже (Иоан. XV. 5). По учению Апостола, не только всякое доброе дело делается, но и всякое святое слово достойно произносится не иначе, как с помощью Духа Святаго: Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1 Кор. XII. 3); кратко сказать: если бытие и благобытие низших тварей ежеминутно зависит от благости и силы Божией: кольми паче духовная жизнь и блаженство человека, сотвореннаго по образу Божию, и возсозидаемаго в образ Божий, ежеминутно, так как и вечно, – зависит от содействующей благодати Божией.

И потому дивиться должно невнимательности или слепоте человеков, которые живут и действуют, хотят и надеются быть благополучны, не помышляя о благодати Божией.

Скажи неищущая благодати, но еще искомая благодатию душа, чем же думаешь ты жить и благоустроить жребий свой? Не разумом ли? Но если ты разумна: то надобно тебе знать давно известное, яко Господь дает премудрость, и от лица Его познание и разум (Прит. II. 6); что истинная премудрость есть яже свыше (Иак. III. 17); что спасительный разум приходит от благодати. Если же ты хочешь возвыситься разумом, который родится на земле, и никогда не выростает выше чувств: то знай также, что он, обещая всегда более, нежели к чему способен, и по стеснению чувствами и прельщению страстями, исполняя всегда менее, нежели способен, давно уже осужден на отвержение и погибель: погублю премудрость премудрых, и разум разумных сокрыю (Ис. XXIX. 14).Сей то самохваленный разум человеческий и есть тот всемирный невежда, котораго сперва посрамить, а потом научить, или переучить по своему, пришло Евангелие, посланное Благодатию. Понеже бо в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога, благоизволил Бог буйством проповеди Евангельской спасти верующих (1 Кор. I. 21). Чем же еще, думаешь ты, жить и устроить свое благо? Не законом ли? Да, о его заповедях сказал Сам Верховный Законодатель: сотворивый та человек жив будет в них (Лев. XVIII. 5). Но дерзнем сказать свободно: если бы первые человеки сохранили первый закон, не вкушать от древа, и таким образом получили жизнь вечную; и тогда получили бы они ее не по праву законному, или по заслуге, ибо какая заслуга младенца в том, что он, по предостережению отца, не берет в руки ножа, или горящаго угля? Если сие послушание дает право на какое воздаяние, то воздаяние сие уже получено в том, что он не разрезал, или не обжег рук. Таким образом и совершенный исполнитель закона получил бы вечную жизнь не иначе, как по благодати Всещедраго Законоположника Бога, Который, не ограничиваясь тем, что заповедию спасает от зла, против котораго она поставлена, сверх того дарует исполнителю ея благо, на которое она не дает права. Впрочем о сем что говорить много, когда первый закон и правда его рушились еще в первом человеке, и мы есмы не иное что, как природные беззаконники? Теперь, – взывает Иов, кажется и праведный, – кто чист будет от скверны; никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов. XVI. 4. 5). При сем не должно забыть того правила правды законной, что иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен. (Иак. II. 10). Итак, что для нас величественное обетование ветхозаконное, что сотворивый заповеди жив будет в них? Не более, как то, что мы не получим жизни посредством заповедей. Обретеся ми заповедь, яже в живот, сия в смерть (Рим. VII. 10). Закон показывает, что делать, и чего не делать; требует исполнения заповедей; обещает жизнь; но исполнение предоставляет мне: поелику же я в сем не успеваю, то в удел мне достается не жизнь, а смерть. На чтоже, скажешь, и является закон с своими заповедями? Для того, чтобы обличить беззаконие, чтобы не оставить человека навсегда закоснелым беззаконником и на веки лишенным жизни, чтобы пробудить в нем отвращение от беззакония, и желание творить добро, чтобы начать дело его спасения. Начать только? А кончить? Сие может только благодать, Христос и вера. Кончина закона Христос в правду всякому верующему (Рим. X. 4). Благодатию есте спасени чрез веру: и сие не от вас, Божий дар: не от дел, да никтоже похвалится (Еф. II. 8. 9). Благодать, по вере, прощает и изглаждает прежния беззакония, открытыя законом, и дает силу избегать новых, или исполнять закон. Немощное бо закона, в немже немоществоваше плотию, исправляя, Бог Сына Своего посла в подобии плоти греха, и в жертву о гресе осуди грех во плоти, да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих, но по духу (Рим. VIII. 3. 4). Ходят же по духу, и живут духом только те, которые рождены от духа благодатию. Видите, братия, сколь воистину достойно чистейшаго и сильнейшаго желания то, что желает Апостол возлюбленным своим Филиппийцам, и чем, по его примеру, вас приветствуем: Благодать со всеми вами. Да возбудится и в вас святое желание принять желаемую для вас первенствующую святыню, всесвятую благодать Божию. Да неослабит сего желания помысл небрежения, что если благодать преизбыточествует и там, идеже умножися грех (Рим. V. 20): то приидет она и без нашей заботы, и совершит в нас свое дело. Да сохранит нас Бог от сего низкаго и лукаваго мудрования! Что подумали бы мы о сыне, который бы не преставал умножать оскорбления доброму отцу, потому именно, что во многих прежних получил прощение, или остался без наказания? Не почли-ль бы таковаго извергом, недостойным более ни прощения, ниже имени сына? Таков пред очами Отца Небеснаго человек, который не престает умножать грехи свои, в дерзкой надежде на преизбыточество благодати прощающей! Что должно случиться с больным, который не хочет принимать лекарств, потому, что слишком уверен в искусстве своего врача, почитая его способным возвратить и от дверей смерти? Смерть всего вернее; потому что он как начал, так и будет полагать себя еще далеко от дверей смерти, доколе не очутится позади оных, и невозвратно минует искусство врача и силу врачебных пособий. Такова должна быть участь человека, который не старается пользоваться пособиями благодати, по нерадивой надежде на ея могущество. Не будем, братия, ни дерзки, ни безпечны, или от безумной дерзости грешить; обратимся к святому дерзновению деятельно искать и усильно домогаться благодати прощения и исправления. Да приступаем с дерзновением к престолу благодати, да приимем милость, и благодать обрящем, во благовременну помощь (Евр. IV. 16).

Возвращаясь к приветственному слову Апостола, которое послужило руководством настоящему слову, примечаю, что Он не оставил последовать и тому обычаю приветствующих, чтобы приветствовать не только от своего лица, но при благоприятном случае, и от лица других знаемых и любимых. Целуют вы, говорит, святии вси, т. е. вообще христиане столичнаго города Рима, откуда он писал сие, паче же иже от Кесарева дому. Почему паче иже от Кесарева дому? Вероятно, потому особенное внимание обращает на них святый Павел, чтобы подать Филиппийцам утешительную мысль, что и между царедворцами Кесаря есть уже верующие во Христа, и что вера постепенно приближается к предопределенной ей победе над царями и царствами. Вероятно и сами христиане, иже от Кесарева дому, просили Апостола приветствовать от них прочих христиан, живущих вне столицы, дабы не оставить сомнения себе и другим, что христианская любовь их не стесняется связями и приличиями светскими. Чтож? Могу ли некоторыя подобныя вести из новой столицы возвестить обитателям древней столицы? Почему не сказать, что тамошние общники веры нашея пребывают в нераздельной с вами христианской любви, так как и тамошние пастыри в нераздельном единомыслии веры? Скажу ли и то, что целуют вы, иже от Кесарева дому? О! могу, могу сказать несравненно более. Целует вы Сам Кесарь возлюбленный. Так! Сам Благочестивейший Император посылает чрез мою мерность слово Его высокаго благоволения, привета, любви доброй Москве. Доброй Москве! Вы тотчас догадаетесь, что это не я ласкаю вас в глаза, но что сердце Царя, Который не имеет нужды ласкать; – любящее сердце Царя отверзается к верной столице. Вслушайтесь еще раз добрыя верою и верностию сердца: ваш Царь, соступя любовью с высоты величия, в превышающей самое величие простоте любви, вас приветствует. Приимите сию добрую весть понесите ее из дома в дом, со стогны на стогну; пусть она выйдет и за врата обширнаго града; пусть пройдет по селам и градам, ближним и дальним; услышав ее, они не позавидуют нам, но порадуются с нами, зная, что добрый Царь всех добрых Россиян любит единою любовию; пусть бы, если можно, пронеслась весть сия и за пределы отечества нашего, чтобы и там знали нашу радость и наше благополучие; пусть бы достигла она до тех народов, у которых в наши времена о государственном устройстве и об отношениях между предержащею властию и подданными столько споров и распрей, что от них все общественныя связи трещат, все столпы политических зданий колеблются, пусть бы они прочитали у нас явственнее на сердцах нежели на хартиях написанное, краткое, но всеобъемлющее постановление государственное, которое заключается в следующих словах: святость власти и союз любви между Государем и народом.

Впрочем, как они хотят. Мы, благочестивые Россияне, да сохраняем тщательно живую скрижаль спасительнаго царству закона, любовь царственную. Бога же, который даровал нам Государя, сею любовью, как солнце, на нас Сияющаго, не престанем умолять, да продолжит сохранять, укреплять и руководствовать Его Своею вседействующею благодатию, которая более, нежели примечает недальновидная природа, участвует как в спасении душ, так и в спасении царств и народов. Аминь.