Слово в день тезоименитства Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича и перед торжественным обетом сердобольных вдов

CLXIX.

114. СЛОВО
в день тезоименитства Его Императорскаго Величества
Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича
и пред торжественным обетом сердобольных вдов.

(Говорено в церкви Святыя Марии Магдалины,
что во Вдовьем доме,
декабря 6 дня; напечатано в Христианском Чтении 1834 года
и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.)

<1834 год>

Ко дню, именем Благочестивейшаго Императора украшенному, самое близкое слово было бы о нашем благополучии под охранительною сению могущественнаго имени Народопобедителя, которое так счастливо всею полнотою своего знаменования встретилось с духом именуемаго, покаряющим себе народы троякою силою: мудрости, могущества и любви.

Но мановение самого Самодержца указует иное направление моим мыслям, назначает моему слову иной предмет – бедствие и сострадание. Ибо тогда, как мы совершаем праздник верноподданнической любви, Благочестивейший Государь хощет, чтобы ныне же, именно здесь, был праздник Царскаго человеколюбия. Тогда, как мы приносим к сему Олтарю молитвы о Его безценном для нас здравии, Он вносит сюда Свою сострадательную заботу о болящих, и поручает нам освятить живыя орудия Его собственнаго сердоболия.

Последуем, братия, Христианскому движению сердца Царева, и помыслим о том особенном роде человеколюбия, который имеет предметом болящих.

И во-первых, потребуем сему роду человеколюбия столько внимания, сколько он заслуживает в разных отношениях.

Некоторыя из дел человеколюбия, которыя, по Евангелию, дадут право на благословение на суде Христовом, и на призыв к блаженству, представляются вниманию, не быв искомы, и предлагают нам сами себя. Алчущий, жаждущий, странник, нуждающийся в одежде, являются, приходят, сказывают о своей нужде, показывают ее; в них добродетель человеколюбия ходит за нами, преследует нас, хочет втесниться в наши домы: только не убегай; только не запирай дверей. Но бедствующий болезнию лежит: кто его увидит? Если он просит помощи: кто его услышит? А не редко, чем более нужна ему помощь, тем менее он может изъяснить свою нужду, и даже понимать и чувствовать оную. Позаботьтесь же о сердоболии к болящим, которое менее других родов человеколюбия вам докучает; подите, поищите сей добродетели, потому что она за вами ходить не может.

Иногда причиною невнимательности благоденствующих к некоторым бедствиям полагать можно то, что их не испытывали; – что не всегда верят виду бедствия; – что почитают бедствующаго виновным в его бедствии. Например, что значит быть алчущим, по недостатку хлеба, сего по опыту не знает большая часть из нас даже в то время, которое у других называется голодом. Сострадание к заключенным в темницу может охлаждаться мыслию, что они заключили туда сами себя, собственными делами. Не таково бедствие болезни. Если ты и довольно долго, безпорочно, безопасно шел путем жизни, не встречаясь с оным: впрочем больше, нежели вероятно, что оно встретит тебя далее, в старости, пред смертию. Итак, при одре болящаго состражди ему, – и себе; и, вспомнив закон Провидения, который так часто можно читать в происшествиях, еслибы он и не был написан в Евангелии: в нюже меру мерите, возмерится вам (Матф. VII. 2), – попекись утешить и облегчить болящаго, чтобы некогда и тебе послано было Провидением потребное утешение и облегчение.

По великости бедствия велико должно быть сострадательное внимание к бедствующему. Хотя же трудно определять великость бедствия, потому что бедствие наше обыкновенно кажется нам больше чужаго, и действительно испытываемое больше слышимаго, или представляемаго в мыслях: но пример многострадальнаго Иова дает нам разуметь, как велико может быть бедствие болезни в сравнении с другими несчастиями. Постигнутый нищетою и безчадием, он еще разсуждал великодушно и благословлял Бога: но пораженный болезнию, отверзе Иов уста своя, и прокля день свой (Иов. III. 1).

По сей-то великости бедствия некоторых болящих, благотворение болящим представляется в Евангелии не только похвальным делом добродетели человеческой, но и высоким делом человеколюбия Божественнаго, и между человеколюбивыми деяниями самого Иисуса Христа блистает особенною славою. И алчущих питал Он, как-то напитал в пустыне, однажды пять тысяч народа пятью хлебами, а в другом случае четыре тысячи семью хлебами; и болящих посещая или приемля приходящих, исцелял всяк недуг и всяку язю в людех. Чудесен был и тот и другой род благотворения: но когда надлежало Апостолу Петру, приготовляющему Корнилия и некоторых других язычников ко вступлению в Христианство, изобразить для них Божественность лица Иисус Христова, и высокую благотворность Его деяний, внимание проповедника особенно остановилось на втором роде благотворения. Помаза, говорит, Его Бог Духом Святым и силою, Иже пройде благодетельствуя и исцеляя. Итак, исцелять есть дело Божественное: но посему и посещать болящих, утешать, облегчать, подкреплять в духе, есть такое благотворение человеческое, которое идет следом за Божественным.

Нельзя наконец не упомянуть об особенной важности посещения болящих в том отношении, что состояние болезни не редко превращается в преддверие смерти. Важное поприще земной жизни – последнее, где успешным окончательным подвигом довершаются предъидущие, и даже иногда, больше или меньше, восполняется недостаток оных, или напротив, не увенчанный конец больше или меньше затмевает все дело; – где присутствие духа в решительном сражении выигрывает вечную победу, или напротив, малодушному и безполезному усилию спастись бегством от смерти угрожает невозвратный плен; – где немногими остальными шагами человек переступает в небо, или оступается в бездну! Неудобопонятная, и потому неудобоуправимая и небезопасная последняя брань тления с нетлением, ветшающаго человека с обновляемым, связующаго тела с освобождаемою душею, привычек и привязанностей земных с желаниями небесными, воспоминаний прошедшаго с надеждами и страхами будущаго! Иногда упадающия силы телесныя, не отрешившуюся от тела душу, так сказать, засыпают своими развалинами, и болящий не видит приближающейся смерти, не вспоминает своих, заранее на сие время восприятых, намерений, не примечает важности наступающаго подвига, не ищет пособий. Приближься к сему колеблющемуся подвижнику, свежий, запасный воин; напомни ему о приготовлениях к решительной брани, поддержи его в подвиге, подай ему духовныя оружия: щит веры, и шлем упования спасения; подкрепи его силою из сокровищ благодати; помоги духу его, сквозь развалины плоти, возвышаться к Отцу Духов; утешительным и животворным Божественным словом, и тихим дхновением молитвы, расправь и возвысь крила отлетающей душе. Кто знает? Может быть, непогрешительно совершив свой горний полет, она, по взаимности любви невременной, возвратится некогда к тебе, как голубица к Ною, с неувядающею ветвию мира, когда настанет и твоей душе время выйти из ковчега смертнаго тела на землю живых, безсмертных.

Если сии размышления дают вам, братия, некоторое понятие о том, сколь достойное внимания и упражнения дело есть человеколюбивое и Христианское посещение болящих: то мне остается, во-вторых, указать кратко на расположения, в каких должно быть при таковом посещении, дабы оно было истинно полезно.

Посещение болящих должно быть предприемлемо по чувству долга и вместе по свободному расположению. Один произвол не обезспечил бы постоянства в сем деле, не редко утомительном. При одном невольническом чувстве долга, дело сие было бы холодным и мертвым, безвкусным для посетителя, непитательным для посещаемаго. Посему-то в особенности вам, призванныя сестры сердоболия, для испытания свободнаго расположения дается время приготовления; а потом чувство долга подкрепляется обетом.

При посещении больных неразлучною спутницею должна быть любовь Христианская. С любовию, как всякое, так и сие дело, легко делающему, и приятно тому, для кого делается. Наипаче же Христианская любовь, как во всех отношениях есть, по изречению Апостола, исполнение закона (Рим. XIII. 10), так и в отношении к болящим, одна может заменить все правила, или, если нужно, и дать оныя, и принять, и исполнить. Она постарается доставить больному всякое возможное утешение, кроме вреднаго; и позлатить ему горькое, но спасительное врачевство.

Сия же любовь призовет к одру болящаго кротость и терпение, на которыя впрочем особенное обращать должно внимание, чтобы оне отсюда не отлучались. Как о действиях ветхаго человека сказал Апостол: не аз сие творю, но живый во мне грех (Рим. VII. 20): так о расположениях больнаго можно иногда сказать: это не он, а болезнь. Она бывает в нем необыкновенно раздражительна, нетерпелива, упорна: если в обращении с ним не сохраните с своей стороны кротости и терпения, то можете пролить масло на огонь, и притом на огонь истребительный.

Наконец приносите к одру болящаго, – непременно приносите, веру и молитву. Если уже находите его в чувствованиях веры и молитвы: прилагайте ваш фимиам к его фимиаму, и поддерживайте огнь кадила его дыханием вашей молитвы. Если же, к сожалению, не возжено его кадило, не приметно в нем ни теплоты веры, ни благоухания молитвы: тем не менее употребите и здесь вашу веру и молитву. Если мертвым горящим углем, чрез приближение, зажигается другой мертвый же холодный уголь: не паче ли сердце, одушевленное и воспламененное живою верою и молитвою, может возжечь тот же огнь в другом, даже и совсем хладном, даже в полумертвом сердце? Не усумнитесь приближить и к сему невозженному углю вашу горящую кадильницу; и тихим, но постоянным направлением воли, действующей с Богом, навевайте на него животворящий духовный огнь. Может быть, еще не поздно воздуть хотя малую искру жизни духовной, в угасающей жизни плотской: и тогда вы совершили не только величайшее благотворение человеку, но и Апостольское служение Богу.

Для употребления сих мыслей и советов случаи могут встречаться каждому; а для призываемых ныне в сердобольное служение болящим да будут оные напутствием к сему Богоугодному служению. Аминь.